Место льва - Чарльз Уильямс

Первое письмо было адресовано миссис Рокботэм, оно начиналось с участливых выражений соболезнования, а затем продолжало жалить накопленным в сердце ядом с таким искусным коварством, которого у него совершенно не было времени оценить. Доктор был? Чем он был? На мгновение Ричардсон не смог понять, чем он был: намек был на что-то злобное или могущее показаться таковым читающему — наверное, на извращения и жестокость? «Поберегите себя», — начиналось одно предложение, и все это не было подписано — нет, все-таки было: «От сестры по несчастью». Он смял листок в руке и отскочил, когда гибкая рука-плеть коснулась его ноги. Открыв дверь, он позвал горничную. Потом сунул письма в карман и бросил явившейся прислуге:

— Позвоните врачу, ваша хозяйка больна.

Дора оставалась на месте, но с ней происходила жуткая перемена. Ее тело скручивалось кольцами и узлами, как будто ее били судороги. Из приоткрытого рта не вырывалось ни звука, да и какие звуки могло издавать дважды перекрученное горло? В ошалевших глазах злобу сменило выражение муки. Торс приподнимался все выше, в то время как ноги безвольно и прямо лежали на полу. Перед Ричардсоном зловеще покачивалась змея в человеческом облике. Он невольно попятился. На ум сами собой пришли слова молитвы. Тело женщины продолжало корчиться от приступов боли. Но теперь менялся даже цвет ее кожи: казалось, она вся пошла черными, желтыми и зелеными пятнами. Лицо ее округлялось до тех пор, пока не стало совершенно гладким, на нем почти не осталось никаких выпуклостей. Нечеловеческий язык подрагивал между человеческих губ, ноги были переплетены и метались из стороны в сторону. Но несмотря на все это неистовство внизу, она каким-то образом удерживала равновесие, слегка покачиваясь. Ее руки были сцеплены перед собой, кончики пальцев касались пола между бедер. Но их тоже затягивало внутрь; ткань ее платья местами разошлась, и в прорехах Ричардсон видел необычно расцвеченную чешую. Из Доры Уилмот исторгалось новое огромное существо, и оно становилось все больше и больше, пока вызванный ею Владыка не высвободился из-под гнета воли, разума и тела, дававшего ему место. Уже не женщина, а в самом деле огромная змея извивалась перед ним в быстро темнеющей комнате, разрушив и оставив за собой оболочку женского тела. Она извивалась в последних усилиях высвободиться, в тишине раздался звук, как будто что-то хрупкое ударилось об пол, и энергия Ангела полностью освободилась.

Судороги и конвульсии прекратились. Змея скользнула вперед, медленно поводя головой из стороны в сторону. Ричардсон застыл. Пронзительные глаза смотрели на него без враждебности, без дружелюбия, холодные и далекие. Он тоже смотрел на нее, безмолвно взывая к Создателю и Концу всех сотворенных энергий. Образы непрестанным потоком струились сквозь его сознание; в голове роились вопросы, тело готово было совершить множество движений, но он ничего не сделал. Он вспомнил Волю, стоящую за всеми творениями, затем огромным усилием исключил даже эту спорную идею Воли — надуманное слово, мысль смертного! — ибо и этой идеи не было до того, что было. Змея метнулась к нему, и Ричардсон потерял сознание.

Когда он пришел в себя, то обнаружил в комнате доктора Рокботэма и других людей, которые что-то выносили. Доктор заметил, что молодой человек пришел в себя, подошел к нему и попытался принять профессионально беспечный вид. Но сразу же сбросил маску и очень серьезно спросил:

— Что случилось?

— Бог его знает, — сказал Ричардсон и запнулся. Затем добавил: — На что она была похожа?

Доктор Рокботэм покачал головой, и даже его передернуло.

— Ужас, — сказал он. — Я думаю, придется делать вскрытие — а мне ненавистна даже мысль об этом. Я больше не хочу ее видеть.

— Да поможет ей Бог, — искренне сказал Ричардсон, — где бы она ни оказалась после смерти. Таких много вокруг, но остальные ускользнули.

Ричардсон оглядел комнату: нигде не было и следа Силы. Большое окно в конце комнаты было широко распахнуто, и за ним лежал сад — возможно, она ушла через него. Всеобщий конец явно приближался. Он поднялся на ноги.

— Но вы должны что-нибудь объяснить, — забеспокоился доктор. — Может быть, стоит вызвать полицию?..

Ричардсон взглянул на него и про себя решил не говорить ничего. Боги пришли к человеку. Ну как такое объяснишь? Он с трудом выдавил несколько слов, сказал, что потерял сознание — впрочем, доктор и так это знал — и почувствовал, что должен как можно скорее попасть домой. В конце концов, ему удалось убраться оттуда. На улице он вспомнил пожилую даму. «Да уж, — угрюмо сказал он сам себе, — время от времени действительно бывает дурно».

Глава тринадцатая

ПОЖАР

На следующее утро оказалось, что Сметэм порядком взбудоражен. Началось с того, что город оказался отрезан от внешнего мира: телефон и телеграф не работали. Даже железная дорога была не в порядке; к счастью, это была лишь небольшая боковая ветка. Но все же в одном месте рельсы исчезли, просто рассыпались в пыль. Когда разрыв обнаружили, он составлял около пяти метров в длину, а когда туда добралась ремонтная бригада — уже больше шести. И починить его тоже оказалось довольно трудно — хотя новость эта проникла в город довольно поздно. Оказалось, что все ремонтное оборудование вдруг лишилось необходимой прочности. Сталь гнулась, дерево трескалось, молотки никуда не годились, поскольку их вес уменьшался даже между замахом и ударом. Все это было довольно необычно и совершенно сбивало с толку. Те, кого дело или досуг привели на станцию, обнаружили, что маленький поезд простоял там весь день, и были крайне расстроены.

Но были и другие пострадавшие. Упавшие за домом Тиге здания были лишь частью разрушений, замкнувших кольцо вокруг города. На этой линии пострадали все отдельно стоявшие дома — от ветра, от грома, от местного землетрясения: сараи и гаражи просто взяли и развалились. Изгороди что-то повалило, столбы и фонари тоже. В первую очередь пострадало то, что использовалось нечасто, и чего редко касалась рука человека. Поэтому разрушения, вполне сообразуясь со своими собственными законами, для непосвященных выглядели дико. Сарай, в котором все лето с удовольствием играли и мастерили что-то два маленьких мальчика, стоял целехонький, а куда более изящная беседка, которой, правда, никто не пользовался, превратилась в груду щепок. Хотя никто этого пока не осознал, прочность исчезала из человеческих творений, потому что земля все больше и больше превращалась в круг, описанный вокруг одинокого дома, и в этом круге Принцип Прочности в человеческих трудах перестал действовать.