Заклятые подруги - Мария Мусина

Тут Сафьянова впервые взглянула прямо на Воротова. Игорь мог поклясться, что в ее красных глазах, заслонив тяжелую напряженность, заплясала ненависть.

— Ну, это понятно, — сказал Игорь.

— Да, — веско продолжила Сафьянова. — А так-то, конечно, знакомы были, что ж, никто и не скрывает.

— Вы пользовались услугами Алевтины Григорьевны? Может быть, лечились у нее? — мягко спросил Воротов.

— Я? Нет. Похожа я на женщину, которая ходит по ворожейкам? — хлюпнула носом Оксана Николаевна.

«Очень даже похожа, дорогая, — подумал Игорь. — Вылитая женщина, которая ходит по ворожейкам».

— Значит, вы отрицаете, — спокойно сказал он, — что пользовались услугами Алевтины Григорьевны?

— А что, кто-то утверждает? — сморкнулась Сафьянова.

— Давайте пока говорить только о вас. Пока. Хорошо? Вы уверяете, что не прибегали к помощи Коляды. Так?

— Ну что значит «к помощи»? Что значит «помощь»? Вы что, верите во всю эту лабуду — в сглазы и привороты? Ну, морочила Алевтина головы нервным дамочкам. Но я-то тут при чем? Для меня она была просто экзотикой. Просто экзотикой.

— Как вы считаете, была ли Алевтина Григорьевна подвержена депрессиям, переменам настроения? Не высказывала ли при вас мыслей о самоубийстве?

Оксана Николаевна молчала. Она явно делала вид, что вспоминает.

— При мне ничего не говорила о самоубийстве. А была ли подвержена — не знаю.

— Я спросил: «Как вы считаете?»

— А никак. — Сафьянова вполне освоилась и даже сняла с колен сумочку и повесила ее на спинку стула. — Никак не считаю. Почему я, собственно, должна как-то считать?

Голос у Сафьяновой был низкий и грубый, наверное, поэтому все, что она говорила, звучало наглым вызовом.

— Я вынужден вам напомнить, Оксана Николаевна, — Воротов изо всех сил старался не поддаваться поднимающемуся изнутри раздражению, — вынужден напомнить вам, что отказ или уклонение свидетеля от дачи показаний, согласно статье сто восемьдесят второй Уголовного кодекса, является преступлением против правосудия и влечет за собой уголовную ответственность.

— Ой, ой, ой, — взъерошилась Сафьянова, — страшно-то как, мамочки… Свидетелем чего вы меня хотите назначить? Да не знаю я ничего. Так, здрасьте — до свидания. И в психологические тонкости не вдавалась. Вокруг Алевтины и без меня психологов хватало.

— Оксана Николаевна, где вы сами-то были с двенадцати до трех часов ночи с девятнадцатого на двадцатое мая?

— Где ж мне быть? — словно камень свалился с ее плеч, Сафьянова расслабилась. — Дома была. Мужа ждала. Муж-то у меня гулена, знаете уже небось. Но не буду его хаять — муж все-таки. Дома была. Поджидала.

— Кто-нибудь может это подтвердить?

— Мой кот и моя собака.

— Может быть, кто-нибудь вам звонил…

— Мы на ночь телефон отключаем, — хлюпнула Оксана Николаевна.

«Логично? Логично».

— Кто вам сообщил о гибели Коляды?

— Катерина Померанцева. Позвонила, сказала, что Алевтина из окошка прыгнула. Не знаю уж, откуда Катя сама узнала.

— Во сколько Померанцева позвонила?

— Рано. Часов девять было. Может, восемь. Я расстроилась, конечно. Когда знакомые умирают, знаете, всегда как-то не по себе становится.

— У Алевтины Григорьевны были враги? Неприязненные отношения с кем-нибудь?

— Разумеется, были. Она вообще та еще интриганка была, прости Господи, царство ей небесное. От нее лучше было держаться подальше. Были у нее, конечно, способности. Могла она людей сталкивать, хороводы выстраивала, как хотела, что говорить. — Сафьянова тяжело вздохнула и снова хлюпнула.

— Поподробнее, пожалуйста, об этом, если можно, Оксана Николаевна.

— Подробностей не знаю никаких. Я как только поняла, насколько Алевтина Григорьевна двуличная, сразу от нее отдалилась.

— Можно конкретнее?

— Можно, отчего нельзя? Я узнала, что Алевтина обо мне говорит за глаза. И прекратила с ней общаться.

— От кого узнали? — Воротов методично, не сдаваясь, вытягивал из Сафьяновой каждое слово. Он чувствовал, что Оксана ждет этих наводящих вопросов. И ответы на них у нее давно готовы.

— Уж узнала. От Померанцевой. От кого же еще?

— И что же Екатерина Всеволодовна вам передала?

— Ну что может передать Екатерина Всеволодовна? Кроме гадости? Дескать, Алевтина сказала ей, что я лучше бы расслабилась и занялась собой и своим здоровьем, чем на мужике своем виснуть. — Несчастный нос опять дал течь, и Оксане срочно пришлось промокнуть влагу платочком.

— И вы после этого перестали общаться с Алевтиной Григорьевной. Неужели так обиделись?

— Обиделась? Противно стало. Противно, когда ты человеку душу открываешь, а он тебе туда плюет и сморкает.

— Вы с Ларисой Верещагиной знакомы?

— Знакомы. Зачем спрашиваете? Знаете ведь. Знаете, что она с моим мужем шашни крутила. Астролог фигов. Ну и что? Отбила она Сафьянова? Чего добилась-то? Пока я не захочу — никуда он не денется.

— Лариса Павловна с Алевтиной Григорьевной ведь тесно дружили? — невозмутимым голосом продолжал Воротов.

— Да уж, закадычные подружки. Непонятно только, кто кого больше ненавидел — Верещагина Алевтину или Алевтина Верещагину. Лариска-то небось тоже подъезжала к Алевтине насчет приворотного зелья. А та, как всегда, пообещает и не сделает.

— Как всегда? — невинно переспросил Воротов.

— Алевтина всем лапшу на уши вешала. Всем содействие обещала. А потом так все закручивала, что сам не рад будешь.

— Всем — значит, и вам тоже?

— Послушайте, господин следователь, я что-то не пойму. Вы бабьими проблемами сильно интересуетесь, что ли? Да, и мне тоже — не ловите на слове. Все ахала, охала, сочувствовала. А потом возьми да ляпни Андрею, что я ей заказывала приворот на него сделать.

— Так заказывали приворот-то, а, Оксана Николаевна? — мягко улыбнулся Воротов.

— Это к делу не относится, — замкнулась Сафьянова, — но зачем Андрею-то говорить? У него и так бред преследования. Ему все мерещится, что я за ним слежу, подсматриваю, подслушиваю.

— Не следите? — бесхитростно улыбнулся Воротов.

Сафьянова посмотрела на него настороженно:

— А что вы улыбаетесь? Это так смешно, да? Это смешно, когда муж шляется черт-те где, черт-те с кем — никогда не знаешь, придет он домой ночевать или загостится. Смешно?

— Простите.

— Да что уж. Понимаю, ваше дело такое — в грязненьком бельишке копаться.

— С Ларисой Верещагиной у вас отношения натянутые?

— Да уж, целоваться не будем.

— Вы не в курсе, случайно, были ли у кого-нибудь ключи от квартиры Коляды?

— Ключи? — переспросила Сафьянова.

— Ключи, — подтвердил Воротов.

Оксана Николаевна замолчала надолго.

— Не знаю, — наконец сказала она.

— Ну что ж, спасибо. Если что-нибудь важное вспомните, позвоните. До свидания.

— Это все? — удивилась Оксана. — Все, что вы хотели узнать?

— Я бы хотел узнать несравнимо больше, Оксана Николаевна, но ведь вы ничего не знаете, правда?

Кудряшов столкнулся с Оксаной в коридоре прокуратуры. Сафьянова налетела на Славу, окинула его невидящим взглядом, машинально извинилась и проследовала дальше.

— Ты тут пытаешь, что ли? — спросил Кудряшов, здороваясь с Воротовым за руку. — До потери сознания?

Воротов глядел в окно, куда так часто только что посматривала его собеседница. По лицу следователя по особо важным делам блуждала унылая растерянность.

— Что-то ты небодрый какой.

Воротов не ответил. Положил протокол допроса Сафьяновой О.Н. в папочку, папочку в сейф спрятал. Вернулся на свое место. И снова уставился в окно.

— Ну-у, брат, — Кудряшов покачал головой, — так не годится. Как сказала бы моя бабушка…

— Избец котенку, — подсказал Игорь.

— Моя бабушка, — обиделся Кудряшов, — никогда бы так пошло не выразилась. Что людям — то и нам, говорила бабушка в таких вот случаях.

— Знаешь, Слава, — пропуская мимо ушей кудряшовские замечания, угрюмо вздохнул Воротов, — ведь Оксана эта Николаевна не стала здесь у меня Верещагину хаять. А могла же. Сам Бог велел — здесь-то всю подноготную верещагинскую выдать. Не стала.

— Умная, значит. Только и всего.

— Может быть, может быть, — поднял бровь Воротов. — Я так понял, вопрос про ключи задавать абсолютно бесполезно. Даже если у кого-то они и были — никто не признается. Даже если кто-то знает, у кого они были, — никто не скажет.

— А я Метелину в больницу отвез, — сказал Кудряшов тихо. — Вообще-то по-хорошему ее, конечно, в психушку надо. Но это подлость с моей стороны была бы. Я ее к Долгову в клинику пристроил. Пусть отдохнет, поест, поспит. А там видно будет. Мне знаешь еще что не дает покоя? — продолжал Слава. — Виталий Александрович, астролог этот, сказал же тогда: если Верещагина захочет, она вычислит убийцу и местонахождение архива. Но Верещагина молчит. Чувствую, знает ведь что-то. Но молчит. И разгром этот в ее квартире — она будто бы и не расстроилась особенно из-за него. Всю информацию из компьютера стерли. А она вяло только рукой махнула. Стало быть, есть дубликат. Но о нем не знают те, кто у Верещагиной в квартире побывал. Иначе какой смысл? Только для устрашения? Но за что так бедную девушку пугать-то? Трудно поверить, что женщина сама в собственной квартире такой бедлам устроила. Да и зачем это ей нужно? Я тут книжонкой одной разжился.