Пандемониум - Лорен Оливер

Так странно слышать это слово, я даже гусиной кожей покрываюсь. Джулиан молчит какое-то время, а когда продолжает рассказ, говорит еще тише.

— Можешь в такое поверить? «Все, что тебе нужно…»

Джулиан умолкает, как будто вдруг сознает, как близко мы лежим, и отодвигается подальше от меня. В темноте я его практически не вижу.

— Но отец меня в итоге все равно поймал. Я как раз начал читать ту историю, которую тебе рассказывал. Она называлась «Волшебник из страны Оз». Я никогда в жизни не видел, чтобы отец был таким злым. Понимаешь, благодаря процедуре он почти все время был очень спокойным. Но в тот день он потащил меня в гостиную и бил, пока я не потерял сознание.

Джулиан рассказывает об этом просто, без эмоций, а у меня внутри все сжимается от ненависти к его отцу, ко всем подобным его отцу. Они проповедуют единство и святость, а сами избивают детей до потери сознания.

— Отец сказал, что это для того, чтобы я понял, что могут сделать со мной запрещенные книги, — говорит Джулиан, а потом задумчиво так продолжает: — На следующий день у меня случился первый припадок.

— Мне жаль, — шепотом говорю я.

— Я его ни в чем не виню, — торопится сообщить мне Джулиан. — Доктора сказали, что, возможно, тот припадок спас мне жизнь. Благодаря этому припадку они обнаружили у меня в мозгу опухоль. И потом, отец просто пытался мне помочь. Хотел уберечь от болезни, понимаешь?

В эту секунду у меня сердце разрывается от жалости к Джулиану, и я, чтобы она не унесла меня, как отлив океана, думаю о гладких стенах моей башни ненависти. Я представляю, как поднимаюсь по лестнице на самый верх и целюсь в отца Джулиана, а потом смотрю, как он сгорает заживо.

С минуту помолчав, Джулиан спрашивает:

— Ты считаешь, что я плохой человек?

— Нет, — с трудом выдавливаю я через окаменевшее горло.

Несколько минут мы дышим в унисон. Интересно, замечает это Джулиан или нет?

— Я так и не понял, почему запретили ту книжку, — говорит он спустя какое-то время, — Наверное, за то, что там было после злой волшебницы и волшебных туфелек.

С тех пор я все время об этом думаю. Забавно, как иногда застревают в голове такие мелочи.

— А ты помнишь еще какие-нибудь истории из тех книжек?

— Нет. И песен тоже не помню. Только одну строчку, — говорит Джулиан и снова напевает: — «Все, что тебе нужно, — это…»

Дальше мы лежим молча, и я начинаю уплывать из реальности. Через лес бежит извивающаяся серебряная лента реки, я иду по этой ленте, а на мне чудесные туфельки, они сверкают на солнце, словно все усыпаны золотыми монетками…

Я прохожу под деревом, в моих волосах запутываются листья. Я поднимаю руку и ощущаю тепло чьих-то пальцев…

Я резко возвращаюсь в реальность. Рука Джулиана нависает в одном дюйме над моей головой. Он передвинулся на самый край койки, я даже могу чувствовать тепло его тела.

— Что ты делаешь?

У меня учащается пульс, я чувствую, как у меня над правым ухом подрагивает его рука.

— Извини, — шепотом говорит Джулиан, но руку не убирает, — Я…

Я не вижу его лица, только удлиненный и неподвижный, словно вырезанный из черного дерева, силуэт.

— У тебя красивые волосы, — наконец говорит Джулиан.

У меня сжимается грудь, в камере, кажется, становится жарче.

— Можно я? — спрашивает Джулиан так тихо, что мне его едва слышно.

Я киваю, потому что у меня перехватило горло и я не могу говорить.

Джулиан очень медленно и осторожно опускает ладонь на последний дюйм, и, когда он это делает, я слышу выдох, это выдох освобождения от чего-то. Мое тело цепенеет, оно раскаляется добела и беззвучно взрывается изнутри. А потом Джулиан проводит пальцами по моим волосам, и я расслабляюсь, невидимые тиски больше не сжимают мою грудь, я могу дышать, я жива, и все прекрасно, все будет хорошо. Джулиан продолжает гладить меня по волосам, он приподнимает пряди, наматывает их на пальцы, потом отпускает, и они снова падают на подушку. На этот раз, когда я закрываю глаза, то вижу сверкающую серебряную реку и вхожу прямо в нее. Я позволяю реке унести меня по течению.

Утром мой первый цвет — синий. Я смотрю в глаза Джулиана. Он быстро отворачивается, но недостаточно быстро. Он наблюдал за мной, пока я спала. Он меня смутил, я злюсь и в то же время польщена. Интересно, я разговаривала во сне? Иногда я зову во сне Алекса, и, уверена, сегодня он был в моих снах. Не помню, что мне снилось, но проснулась я с «ощущением Алекса» — с пустотой в груди.

— Ты давно проснулся? — спрашиваю я.

При свете мы снова чувствуем себя неловко и напряженно. Я почти готова поверить, что все, произошедшее ночью, — сон. Джулиан гладил мои волосы. Он прикасался ко мне. Я позволила ему прикасаться к себе.

Мне нравилось, когда он ко мне прикасался.

— Недавно, — говорит Джулиан. — Не мог заснуть.

— Кошмары?

В камере не хватает воздуха, каждое слово дается мне с трудом.

— Нет.

Я жду, что Джулиан скажет что-то еще, но между нами надолго повисает тишина.

Я сажусь. В камере жарко и воздух спертый. Меня подташнивает. Я пытаюсь придумать, что бы такое сказать, чтобы снять напряжение.

Первым заговаривает Джулиан.

— Ты думаешь, они собираются нас убить?

И напряжение лопается, как мыльный пузырь. Сегодня мы на одной стороне.

— Нет, — отвечаю я с убежденностью, которой на самом деле не чувствую.

С каждым днем в камере у меня возникает все больше вопросов. Если они, стервятники, планировали получить выкуп за Джулиана, они уже должны были его получить. Этот Томас Файнмэн, его отполированные металлические запонки, его жесткая, сверкающая улыбка… Я представляю, как он избивал своего девятилетнего сына, пока тот не потерял сознание.

Он может принять решение не платить выкуп. Эта мысль, как маленький игольчатый кристалл, крутится у меня в мозгу, а я пытаюсь не обращать на нее внимания.

Мысли о Томасе Файнмэне заставляют меня вспомнить кое о чем.

— А сколько твоему брату сейчас? — спрашиваю я.

— Что?

Джулиан сидит на койке ко мне спиной. Он точно услышал мой вопрос, но я все равно его повторяю. Спина Джулиана едва заметно вздрагивает и превращается в камень.

— Он умер, — отрывисто и зло говорит он.

— Как… как он умер? — тихо переспрашиваю я.

— Несчастный случай, — сквозь зубы отвечает Джулиан, и снова я чувствую злость в его голосе.

Я отлично понимаю, что Джулиан не хочет говорить на эту тему, но просто не могу это так оставить.

— Что за случай?

— Это было давно, — говорит Джулиан, а потом вдруг резко оборачивается лицом ко мне. — И вообще, какое тебе дело? Что ты все выпытываешь? Я ни черта о тебе не знаю, но я же не сую нос в твою жизнь.