Григорий Распутин. Авантюрист или святой старец - Александр Боханов

Причина увольнения товарища Министра и шефа Корпуса жандармов находилась совсем не там, куда указывал пострадавший. Сам он об этой «последней капле» в чаше Царского терпения никогда не упоминал. Между тем, может быть и помимо воли Джунковского, на авансцену общественной жизни выплеснулись его инсинуации, которые генерал так искусно конспирировал в тиши кабинетов и уюте салонов.

14 августа 1915 года популярная столичная газета «Биржевые ведомости» начала публиковать серию статей о похождениях Распутина, где почти слово в слово воспроизводились домыслы об «оргии в ресторане» из того досье Джунковского, которое тот якобы в одном экземпляре представил Царю еще 1 июня. Терпение Царя лопнуло, все сомнения насчет добропорядочности этого офицера окончательно рассеялись.

Однако Джунковский не успокоился, продолжая лгать без зазрения совести. Императрица Александра Федоровна сообщала Супругу 8 октября 1915 года: «Джунковский, после того как его уволили, снял копии со всех бумаг против нашего Друга, хранящихся в Министерстве внутренних дел (он не имел никакого права этого делать) и показывал их направо и налево среди московского дворянства. Жена Павла (княгиня Палей. — А.Б.) еще раз рассказала Ане, что Джунковский уверял честным словом, будто Ты зимой ему приказал строго судить Григория. Он это сказал Павлу и его жене и повторил это Дмитрию и многим другим в городе. Я называю это бесчестным, в высшей степени нелояльным поступком.»

Получив «несправедливый удар» от Царя, Джунковский тут же обрел шумную поддержку среди рыцарей «борьбы с тьмой». Первым номером в этом ряду шел А.И. Гучков, который уже 17 августа прислал генералу восторженное письмо: «Дорогой Владимир Федорович, всей душой с Вами, знаю, что Вы переживаете. Но не скорбите, а радуйтесь Вашему освобождению из плена. Вы видите — «они» обреченные, Их никто спасти не может».

Гучков ошибся: в той реальной исторической диспозиции обреченными являлись все, а не только «Они». Когда наступил тот желанный миг, который и Гучков и Джунковский приближали, как могли, — отречение Царя, то сольные номера любимцев публики на «авансцене жизни» быстро закончились. Непримиримым «врагам тьмы» пришлось думать теперь только об одном: как спасаться от «света революции».

Купеческий сын Гучков с огромным трудом, только переодевшись в платье лютеранского пастыря, смог проскользнуть сквозь революционные заслоны и укрыться в Западной Европе. Его же «искренний друг» потомственный дворянин «дорогой Владимир Федорович» остался в красной России, прожил, а точнее сказать, просуществовал здесь в роли жалкого изгоя до самого конца.

Неизвестно, испытывал ли старый Джунковский раскаяние перед смертью, были ли у него предсмертные озарения, понял ли он одну горькую очевидность: подвал дома Ипатьева в Екатеринбурге, где окончила Свои дни Царская Семья, и подвал НКВД в доме на Лубянской площади в Москве, где провел долгие месяцы в заключении «бывший генерал», — по своей исторической сути один и тот же подвал. И прокладывая дорогу «Им» в Екатеринбург, Джунковский готовил и себе ту участь, которую и получил.

Глава V. Круговорот столичной суеты

В 1912 году Царь и Царица окончательно заключили: Григорий послан Им Всевышним, он человек необычного предназначения. Он спас, вырвал из плена смерти Их «Бэби», Их «Солнечного Луча» — Наследника Алексея.

Эту убежденность никак не колебали наветы на него, которым Царь и Царица, после документального опровержения слухов, не придавали больше серьезного значения. Как следует из воспоминаний Дворцового коменданта В.Н. Воейкова, его попытки донести до Государя негативные суждения о Григории Распутине заканчивались всегда одинаково. «Все то, что Вы Мне говорите, — прерывал собеседника Монарх, — Я слышу уже много лет. Столыпин производил по этому делу расследование, и ни один из распространенных слухов подтверждения не получил».

Как признавался Воейков, «было чрезвычайно трудно возражать на такой аргумент, тем более что как у Государя, так и у Императрицы сложилось (достаточно обоснованное) убеждение, что всякое пользующееся Их доверием лицо тем самым обрекается на нападки завистников и клеветников». Дворцовый комендант на личном опыте мог в том убедиться. Ему совершенно бездоказательно навешивали ярлык «ставленника Распутина». И даже в эмиграции «современники событий» не успокоились; подобное абсурдное клише встречается в немалом количестве мемуаров эмигрантов «первой волны».

Нравственная чистота и бескомпромиссность Императора Николая II сами по себе исключали возможность неформального и многократного общения Его с любым аморальным субъектом. Ему, живущему Верой и в Вере, не нужны были никакие «досье», чтобы понять искренность

Богопреданности Григория. Но как политик он обязан был «реагировать». Потому и возникали «расследования» и «узнавания», которые всегда заканчивались одинаково: кроме туманных слухов ничего подлинного. Государь верил Своим глазам и Своему православному чувству.

В свою очередь и Александра Федоровна доверяла сердцу, личным наблюдениям и Своему житейскому опыту. А все это заставляло признать с несомненностью и принять с благодарностью общество Григория.

Прекрасно ознакомленная с Библейской Историей и житиями Святых, Императрица хорошо знала, как часто люди бывают не правы, с какой жестокой одержимостью человеческая толпа может преследовать и поносить тех, кто выше и значимее простых смертных. Самым ярким примером для нее всегда служила земная судьба Спасителя, Которого шельмовали и предавали при жизни.

Ложь и клевета неизбежно сопровождают путь праведников на земле. «Испорченность мира все возрастает, — заметила Она в апреле 1916 года в письме Супругу. — Во время вечернего Евангелия Я много думала о нашем Друге, как книжники и фарисеи преследовали Христа, утверждая, что на их стороне истина. Действительно, пророк никогда не бывает признан в своем отечестве. Он живет для своего Государя в России и выносит все поношения ради нас».

В случае с Их «Другом» вечная людская незрячесть давала о себе знать. Он человек необычных дарований: невероятной интуиции, наделенный умением распознавать истинное, видеть скрытое, но главное — молитвой добиваться недостижимого для обычных людей. Потому Она нередко и советовала людям, которые были вхожи в Их Дом, познакомиться с Григорием. Кто-то соглашался, кто-то под благовидным предлогом уклонялся.

Командир яхты «Штандарт» контр-адмирал Н.П. Саблин, давая показания ЧСК в 1917 году, говорил: «Кажется, в 1908 году, когда во время плавания на яхте “Штандарт” я ближе подошел к Царской Семье, Государыня стала в беседах со мной намекать, что Она знает Распутина. Она стала говорить о том, что есть люди, молитва которых, вследствие их аскетического образа жизни, имеет особую силу, и, наконец, заявила, что и в России имеется такой человек, а именно Распутин, и предложила мне с ним познакомиться».