Григорий Распутин. Авантюрист или святой старец - Александр Боханов

Собравшиеся же не проронили ни слова, некоторые решили, что Александра Федоровна «тронулась умом». Они не знали того, что открылось уже Матери: молитва дорогого Друга дошла до Всевышнего, и Он послал спасение.

Последствия жестокой болезни сказывались на Цесаревиче долго. Почти целый год Он хромал и не мог долго стоять. Когда в 1913 году начались праздничные церемонии, связанные с Трехсотлетием Дома Романовых, и Царская Семья многократно представала перед народом, то Алексея почти всегда носил на руках специально приставленный к нему «дядька» — боцман с яхты «Штандарт» А.Е. Деревенько.

Мать и Отец понимали, что это производит на некоторых неблагоприятное впечатление, что в толпе шушукаются о том, что «Царский Сын — калека». Но иного выхода не было.

Александра Федоровна была убеждена, что когда Алексей окончательно поправится, а в благоприятном исходе Она не сомневалась, то люди забудут об этом зрелище. Она всегда Сама придирчиво отбирала фотографии Алексея, которые должны были воспроизводиться в газетах, книгах и на открытках (без одобрения Министерства Императорского Двора изображения Особ Царской Фамилии публиковаться не могли). Неизменно предпочтение отдавала тем, где Наследник запечатлен стоя во весь рост.

Главное же, в чем тогда безусловно уверилась Александра Федоровна, что рядом с ними есть человек, который является хранителем Их семейного благополучия: оберегает жизнь Наследника Престола. В этом Она видела залог благополучия не только Семьи, но Династии и Империи.

Венценосцы ни разу не имели случая видеть Григория Распутина в нелицеприятном виде. Как написала Лили Деи, «Я должна торжественно заявить, что, когда он находился в нашем обществе в Царском Селе, ни словами, ни манерами, ни поведением Распутин ни разу не скомпрометировал себя». Это абсолютно достоверный факт, и только особо оголтелые клеветники решались оспаривать его.

Распутин неизменно представал перед «Мамой» и «Папой Земли Русской» правоверным христианином с молитвой на устах. Ничего для себя не желал, печалившийся только о судьбе простых людей и просивший лишь за униженных и оскорбленных. Это обстоятельство необходимо особо подчеркнуть: за несколько лет «неформальных отношений» Царский Друг ничего у Монархов для себя не попросил, хотя, казалось бы, какие возможности открывались!

Вера в силу молитвы Распутина позволяла Царице переживать с огромным самообладанием собственное нездоровье, разочарования в людях, шквал клеветы, с чем Ей постоянно приходилось сталкиваться. Она обожала Свою Семью, с неувядающей свежестью чувств любила Ники, искренне любила Россию. Это были Ее богатства и Ее опоры во враждебном мире. Но над всем и над всеми для Нее был Бог, Который только Один и давал, и отнимал, и наказывал, и одаривал. Она всегда искренне и горячо старалась заслужить Его милость.

Высокопоставленный чиновник Министерства Императорского Двора генерал А.А. Мосолов вспоминал: «Я часто имел случай видеть Императрицу на церковных службах. Она обычно стояла как вкопанная, но по выражению Ее лица видно было, что Она молилась. Когда Отец Александр стал Ее духовником, он громко читал все молитвы, даже обычно читаемые вполголоса в алтаре. Царица очень любила его службу и выстаивала ее всю. Заболев, Она слушала службу из своей молельни, в Ливадии, откуда, открыв двери, можно было хорошо видеть и слышать. В Царском Селе Александра Федоровна любила ходить молиться в темные пределы Федоровского собора (собор построен в Царском Селе в ознаменование 300-летия дома Романовых и освящен в 1912 году. — А.Б.)».

Товарищу обер-прокурора Синода князю Н.Д. Жевахову Царица однажды призналась: «Я не виновата, что застенчива. Я гораздо лучше чувствую себя в храме, когда Меня никто не видит. и Мне тяжело быть среди людей, когда на душе тяжело». Жизнь так распорядилась, что радостных минут в жизни Александры Федоровны становилось все меньше и меньше.

Следуя христианскому завету милосердного служения, Александра Федоровна в годы Первой мировой войны занялась деятельностью просто немыслимой в Ее положении, которая не имела аналогов в отечественной истории. Окончив фельдшерские курсы, Она и Ее старшие Дочери стали работать сестрами милосердия в царскосельских госпиталях. Царица обмывала раны солдат и офицеров, в том числе и такие, от лицезрения которых некоторые молодые санитарки падали в обморок; делала перевязки, ассистировала при операциях. «Сколько горя вокруг! — восклицала Она в письме к мужу в марте 1915 года, — Слава Богу за то, что Мы, по крайней мере имеем возможность принести некоторое облегчение страждущим и можем им дать чувство уюта в их одиночестве».

В этой деятельности Александра Федоровна смогла проявить свою давнюю тягу к непарадному человеческому общению. Для нее не имели значения ни происхождение, ни чины, ни титулы, ни звания. Она всю жизнь искала простоты и веры, и эти Ее устремления осуществились в госпитальных палатах. Она проводила часы среди простых солдат, беседуя с ними на разные темы, внимательно слушая их нехитрые рассказы о жизни и о войне, благословляла их после выздоровления на новые подвиги, даря на счастье ладанки и иконки.

Это общение доставляло Ей больше радости и удовлетворения, чем вымученные завтраки, чаи и обеды с родственниками и придворными. Роль сиделки у постели раненых солдат и офицеров Она выполняла с большим внутренним подъемом и часто занималась этим даже в период недомогания.

«Когда я чувствую Себя очень угнетенно, — писала Супругу в октябре 1915 года, — Мне отрадно ходить к самым больным и приносить им луч света и любви».

Царица как бы следовала завету своей матери Гессенской герцогини Алисы, которая прославилась в Дармштадте невероятной преданностью делу помощи больным и неимущим. Ее младшая Дочь отличалась в этом деле не меньшей энергией.

Александра Федоровна никогда не использовала милосердное служение для рекламы Собственной персоны, к чему Ее призывали не один раз. Этим «промыслом» беззастенчиво «занимались» многие аристократические красавицы и матроны, охотно занимавшие почетные и необременительные должности попечительниц лазаретов, богаделен, санитарных поездов и госпиталей. Нередко светские «львицы» и «пантеры» рассматривали эти занятия как способ престижного светского самоутверждения, позволявший не только демонстрировать себя, но и заводить важные и нужные знакомства и связи.

Со знанием «предмета» о том написала последняя подруга Царицы Лили Ден: «Благотворительные базары представляли собой как бы светские вечера, где можно было блеснуть своими туалетами, нередко участники таких базаров меняли туалеты три раза в день. В воздухе стоял густой аромат духов, повсюду множество цветов, а дамы, продававшие вещи, устав, подкреплялись лучшими сортами шампанского». Война мало изменила этот мир. Лишь наряды стали скромнее, но никто из дам высшего света не пошел работать в госпиталь. Они оставались, как и раньше, только «патронессами» и распорядительницами «благотворительных базаров». Царица же как истинная христианка никогда не была рабыней светских «традиций».