Волны. Сэнп - Алла Марковская

Подскочил мальчишка лучник:

— Господин! Зверя нигде нет… убежал.

— Смотрите в оба. Этот, конечно, не похож на того зверя, но не помешает прогнать. Поймать бы. Они, звери, должны знать друг друга. А малец-то твой, даже не плачет.

— Это не мой сын… — ответил правдиво Кэрфи, и тут же опомнился, соврал, — друга моего, он меня с мальчиком на коня своего безумного посадил и приказал бежать, а сам собирался зверя остановить… Не смог, наверно.

— Геройский, наверно парень. Жаль… люблю смелых. Ну да ты не кручинься, сын друга — это и твой сын. Где дом твой?

— Нет у меня здесь дома, — ответил халкеец, опустив глаза.

— Как нет? — удивился сэнпиец, — нельзя без дома, когда дождь… так, решено — ты едешь со мной, поживешь в моем замке, пока дождь не закончиться, и сам решишь, уходить или оставаться.

— Там битва была… — почему-то прошептал Кэрфи.

— Битва? — удивился вельможа.

— Да, — тихо говорил халкеец, — на поле. Войско на войско.

— Снова тоуны «землю» делят, — сердито рыкнул сэнпиец, — никак не успокоятся. Нужен единый правитель, чтобы объединить нашу землю. Но это все пустые разговоры, все решено, ты, парень, у меня поживешь.

Кэрфи не посмел противоречить властному сэнпийцу, тем более, как человек цивилизованный он устал без крыши над головой, без… без мировых новостей с экрана компьютера, без сухой одежды, без связи с привычным миром, без тепла, без скоросного средства передвижения. Кэрфи кивнул головой и улыбнулся. Лучники помогли ему встать на ноги.

Айрэ все-таки начал плакать и требовать папу, отталкивая ручками Кэрфи. Бородатый дядька в шитой золотыми нитями одежде протянул руки к ребенку и Айрэ, сын воина, почувствовал в сэнпийце знакомую силу, протянул руки к незнакомцу. Кэрфи растерялся, но ребенка на руки своего «спасителя» отпустил.

В шатре сухо и тепло, посреди шатра стоит жаровня, в ней раскаленные камни, на камнях жарится мясо. Слуга бородатого сэнпийца скинул несколько темно-красных кусков на деревянное блюдо и протянул гостям. Кэрфи почувствовал себя как в раю. Айрэ схватил кусок мяса с тарелки, обжег пальчики.

Гэл вел Огонька на поводу. Дождь смывал грязь с мокрого, поломанного при падении седла, со спины коня, с самого Гэла. Они возвращались к месту стоянки «агрессивных» сэнпийцев. Но нужно отдать местным должное, они агрессивны по отношению к оборотням, и вполне миролюбивы по отношению к двуногим собратьям и их детям.

На месте стоянки слуги уже собирали шатры. Айрэ, переодетый в большую сухую шерстяную рубашку, сидел под навесом на тюках и грыз лепешку, у его ног лежал огромный мохнатый мокрый пес. Кэрфи помогал собирать шатер, его тоже переодели в чистую светлую полотняную рубашку, а на полотняную рубашку одели теплую шерстяную.

Гэл решил, что прежде чем появляться перед сэнпийским вельможей, следует выяснить, что уже успел наговорить Кэрфи. Гэл впервые попробовал мысленно поговорить с халкейцем, парень ведь бессмертный, пускай начинает пользоваться врожденными способностями. На первый зов халкеец не ответил, на третий поднял голову, осмотрелся. Гэл предупредил: «Даже не дыши в мою сторону… Что ты им наговорил?»

Кэрфи изобразил на лице умственное напряжение, вероятно, считал, что если так гримасничать, мысли скорее дойдут до адресата, и едва ли не по складам отчитался: «Я сказал, что ты остался сражаться с оборотнем, а меня отправил спасать ребенка».

«Вот идиот…» — несправедливо ругнулся Гэл, впервые позаботившись о том, чтобы Кэрфи его не услышал, затем проявил на кончиках пальцев когти. Огонек испуганно вскинул голову, Гэл шикнул на коня, в сердцах одернул повод. Получив железными удилами по зубам, нервное животное сделало вид, что успокоилось… Гэл, ругая Кэрфи, нанес себе раны когтями по плечу и ноге. Рубашку и кожаные штаны жаль, но ситуация требует таких жертв.

«Ненавижу боль», — прошипел Гэл, снял с седла посох. Сорвал с лезвия деревянные ножны, скрывавшие оружие за видом простой палицы. Вымазал лезвие в своей крови, предусмотрительно деактивировав ее свойства. И только затем похромал на дорогу, таща за повод нервного жеребца. Огонек упирался, пока не учуял среди лошадей на стоянке маленькую кобылку. Сразу приосанился и заржал, привлекая внимание. Куда делась его усталость?.. Айрэ сорвался с места и с криком:

— Папа! — побежал к Гэлу.

Вельможа спросил Кэрфи:

— Это и есть тот парень, который сам на сам решился противостоять зверю?

Кэрфи кивнул головой и вышел на встречу Гэлу.

Большой пес подскочил к Волну, прижался головой к его ногам. Гэл погладил мокрую шерсть собаки, Огонек ревниво попытался укусить пса. Сэнпийский вельможа, хозяин замка (на Сэнпе таких называли тоун, а имя ему было Тиррон) встретил Гэла изучающе-подозрительно, руки не подал. Тоуну Тиррону показалось, что от смуглого незнакомца веет зверем. Но за смуглым шел конь, беловолосый ребенок повис на его шее, а искренний Кэрфи признал в том своего друга. И пес! Пес ластился к ногам чужака, как будто именно чужак был его настоящим хозяином, а псы по определению не дружат с перевертышами.

— Нас пригласили пожить в замке… — поделился радостью халкеец.

— Хорошо… — равнодушно ответил Гэл.

Кэрфи махнул рукой. Привык.

— Тебя не сильно ранили? А это кто, на тебя напали? — спрашивал Айрэ у отца.

— Напал… — ворчал Гэл, нежно прижимая к себе сына, — оборотень напал.

— Тот страшнючичий? — серьезно спрашивал сын.

— Да… — врал Гэл.

Кэрфи догадался, о чем говорит нодиец, и кивал головой, как заговорщик.

Айрэ прижался к грязной безрукавке отца. Огонек смирно перебирал мягкими губами белые волосы ребенка, не забывая коситься на маленькую кобылу.

Гэлу сухой одежды не дали. Кэрфи предложили верхового коня из запасных, но парень отказался. И несмотря на заверения, что лошадка смирная, халкеец предпочел ехать на телеге, тем более он возложил на себя обязанность няньки, а во время бешеной скачки разбил не только внутренние мышцы бедер.

Гэл проверил, тепло ли его сыну под шерстяным плащом, положил на большую крытую телегу сломанное седло и порванную подпругу, накрыл коня мокрым плащом Ларсарда, из-за грязи уже напоминающим непробивной доспех, связал разорванный повод. Тоун почесал затылок большой рукой.

— Я бы дал тебе седло, но на твоего горного коня ни одно из тех, что у меня есть, не подойдет, — соврал Тиррон, лошади равнины были толстенькими, Огонек высокий, длинный, но «плоский». Но тоуна совесть по отношению к чужаку не мучила, а подозрительность очень даже, и он невзначай поинтересовался, — А как коня поймал?