Волны. Сэнп - Алла Марковская

Кэрфи быстро привык, что одежда снова всегда сухая, и постель теплая, и еда сытная. Он неожиданно заскучал в маленьком мирке старого замка. Часами смотрел в окно на серый дождь, напоминавший непреодолимый подпространственный туман. И белая фея Нэллэи была так холодна. И бродил халкэец по замку, как неприкаянный, не зная, чем себя занять. Искал Гэла на конюшне — тот был в кузнице, приходил в кузницу — несносный нодиец сбегал на кухню, искал на кухне — Гэл тренировался на смотровой площадке. Со смотровой площадки Кэрфи уже видел нодийца, скачущего на Огоньке вдоль дороги вокруг замка. Поймать Гэла Кэрфи мог только в библиотеке замка — каждый раз удивляясь, откуда нодиец знает значение странных сэнпийских закорючек.

Кэрфи хотел поговорить с кем-нибудь о своих чувствах к Нэллэи, посоветоваться, рассказать о том, как она прекрасна и изысканна, о том, как у него замирает сердце при встрече с ней, о том, как она равнодушна, хотя во время ужина иногда кокетливо смеется. Знает ли она, как Кэрфи влюблен? Но с Гэлом об этом говорить не решался, сидел в кресле, молчал, вздыхал и рассматривал рисунки в рукописных книгах.

Огонек нервно забил копытами на гулком подъемном мосту замка. Стражники снова поспорили о том, поскользнется ли рыжий конь на мокрых досках, или попросту сбросит всадника, начнет носиться бешеным галопом по деревне, распугивая теток и кур. Так было уже дважды за десять дней. Но не сегодня.

Гэл едва сдерживал коня, поочередно одергивал поводья. Знал — если позволит коню перейти в галоп на мосту, непременно будет сброшен. Первый раз они едва не свалились в ров вдвоем, второй раз Гэл полетел туда сам. Без Айрэ ездить на Огоньке было сплошным экстримом.

Огонек едва прошел мост, сорвался-таки в галоп. Остановить коня теперь невозможно, нужно просто поудобней устроиться на новом седле (подаренном Тоуном) и ждать, когда Рыжий устанет. Зачем выгоняет из сухого замка себя и коня, сам Гэл не знал, просто… конь должен бегать… а Гэл не мог целый день сидеть в каменных стенах. Вырывался на волю, как пленная птица из клетки, и возвращался к сыну, мокрый, уставший, счастливый… без мыслей…

Нэллэи сидела на резной скамейке у стрельчатого окна с небольшим пергаментом в руке. Дочитала письмо, на глазах слезы, сердце рвется от счастья из груди. Она вскочила, закружилась по комнате, обняла служанку, не зная, как выразить радость разделенной любви. Села на широкий деревянный подоконник, обхватив коленки руками. Тиннэ принесла подушку и мягкую шкуру:

— Госпожа, холодно и сыро, дайте я вас укрою.

Нэллэи посмотрела в окно, увидела, как по дороге, прочь от замка, мчался рыжий конь, а на его спине, согнувшись и привстав в стременах, черный всадник. Засмеялась:

— Тиннэ, он снова носится вокруг замка, сломает он себе шею на этом коне…

— Противный он, — фыркнула Тиннэ, провожая всадника злым взглядом.

— Почему? — Нэллэи с любопытством посмотрела на девушку.

— Я ему намекала, намекала, — ворчала рыжая Тиннэ, — а он только шутит — дурак дураком. Светленький куда приятнее.

— А ты и Кэрфи намекала? — звонко засмеялась Нэллэи.

— Нет… — вздохнула девушка, застенчиво опустив глаза. — Светленький вас, госпожа, взглядом пожирает, это всем видно. Увидит вас и краснеет.

Нэллэи смеялась:

— А ты попробуй, отвлеки его. Мне он все равно не нужен. Я Литто люблю, — тоуна поцеловала край пергамента, с любовным посланием от юного воспитанника тоуна Фэрраса — хозяина соседнего замка.

Гэл, утомив коня, возвращался в замок. Огонек плелся шагом по каменной дороге мимо глинобитных, потемневших от влаги крестьянских домов. На дороге, опираясь на клюку, стояла сгорбленная старуха с морщинистым лицом, в накидке из грубого полотна.

Огонек остановился, вскинул голову, пронзительно заржал и попятился, прижимая ужи. Гэл почувствовал знакомый запах зверя. Огонек поднялся на дыбы. Старуха погрозила клюкой и закричала:

— Уходи отсюда! Это его земля! Его охотничьи угодья! Тебе здесь не место! Не уйдешь, он тебя прогонит!

Гэл хотел было соскочить с коня и поймать вредную бабку, но, прокаркав свое сообщение, она быстро начала ухрамывать прочь. А Огонька калтокиец бросать не рискнул, лови его потом в лесу на потеху ворлока.

— Черт… — прорычал Гэл, толкая коня, но рыжий присел на задние ноги и отскочил в сторону, — вредная скотина! — ругался Гэл. Но, увы, Огонек не собирался ловить опасных старух, развернулся и помчался в замок. Пока Гэл его останавливал да попытался вернуть назад, от старухи остался только запах.

Всю ночь Гэл рыскал зверем по окрестным лесам в поисках «хозяина охотничьих угодий», не нашел и следа, дождь смыл все. Утром едва хватило сил вскарабкаться по стене замка и добраться до своей комнаты. Снял мокрые штаны и «нырнул» под холодное одеяло. В маленькой кровати тихо посапывал Айрэ, он только позвал маму во сне и повернулся на другой бок, палец неизменно был во рту.

Тиннэ вжалась в стену, сердце билось громче господских часов — она увидела, как под утро черноволосый вернулся в замок через стену. Или у него любовница в деревне, или он шпион Фэрраса? А если намекнуть ему, что она его видела и потребовать плату за молчание? А если он за это ее убьет?

Утром в деревне поднялся крик и беготня — пропал ребенок. Вечером был, утром не нашли, обыскали дом от чердака до подвала, обыскали двор и хлев, перерыли сено. Побежали к соседям, никто ничего не видел, только девчонка соседская ночью во двор выбегала, испугалась, увидав страшную тень зверя во дворе — забыла, зачем выбежала, вернулась в дом, терпела до свету, носа из-под рядна не высовывала.

Крестьянин, потерявший ребенка, собрал соседей и активных соседок, привел всех к воротам замка, разбудил криками стражей, потребовал у тоуна помощи — вооруженным отрядом ребенка искать. Тоун вырядил десять своих наемников.

Гэл проснулся к обеду, вышел из комнаты, спустился на кухню. Кухарка Миннэ встретила его громкими грубыми шутками, дала ломоть хлеба с копченым мясом. Айрэ выбрался отцу на колени, рассказывал о чем-то. Миннэ спросила:

— Зверь дите в деревне украл… не слышал еще?

Гэл посмотрел на кухарку — неужели его подозревают? Но нет, люди дотехнического периода не скрывают перед нечистью ни страха ни агрессии…

— У кого? — спросил Гэл, держа в руке хлеб с мясом. Айрэ обкусывал мясо прямо из отцовских рук.

— У Пирра, — Кухарка заговорила тише, — вечером был ребенок, а утром не стало, зверь пришел… Может, Пиррэ и просыпался, может, испугался, как же против зверя-то? А теперь кричит на всю округу — зверь, зверь!.. А когда в позапрошлом году у Конгарра дочь из дому зверь свел, Пиррэ смеялся: мол, жених увел, или мать упреками прогнала… А собаки-то молчали и тогда и сейчас.