Когда-нибудь я ее убью - Кирилл Казанцев

— Привет, — услышал Егор голос Ритки, та вроде как улыбалась, сказала что-то еще, но он слышал только Романа.

— Привет, курва, давно не виделись.

Егор сначала решил, что показалось или ослышался, но нет — Роман не шутил. Распахнул дверцу пошире и улыбнулся оторопевшей Ритке:

— Чего притащилась, дрянь? Я тебя спрашиваю, дешевка.

— Не твое дело, — огрызнулась Ритка, — тебя спросить забыла… Не твое дело! Егор!

Она выскочила из машины, закрутила головой, волосы заметались на ветру, Егор почувствовал запах ее духов. Вскрикнула, покачнулась и ухватилась за дверцу, взвизгнула от боли — Роман заталкивал ее в машину и крыл последними словами. Егор кинулся к ним, схватил Романа за куртку, потащил на себя, тот, не глядя, развернулся и врезал Егору локтем под дых, но малость промазал, ринулся обратно, но Егор держал его за руки. Ритка забилась в машину, закрылась изнутри и орала что-то — вся перекошенная, помада размазалась по щекам, волосы падают на лицо, на руке через кисть протянулась длинная свежая царапина.

— Проваливай, тварь, гадина! — орал Роман, вырываясь. — Пошла вон, пошла отсюда, сучка драная! Еще раз увижу… Лучше мне не попадайся!

Пнул иномарку по колесу, и та, словно этого и ждала, тронулась с места, покатила дальше, в тупик, кое-как там развернулась и сгинула за домами, пометался еще над дорогой дальний свет фар и пропал. Роман вырвался и рявкнул в темноту:

— Катись в задницу, паскуда!

Вытер снегом руки, глянул на Егора зло и устало и буркнул, как выдохнул:

— Пошли в дом, потолкуем. Разговор есть.

И потопал следом за Егором по дорожке к тихому, точно необитаемому дому.

Но внутри было очень тепло и темно, Егор шел на ощупь, добрался до кухни и повернул выключатель. Свет слабосильной лампочки резанул по глазам, Егор прищурился невольно и отошел в сторону, пропуская друга. Роман ввалился в кухню, вытащил из-под стола табурет и плюхнулся на него, взъерошил и без того растрепанные волосы и усмехнулся, не разжимая губ. Егор потрогал чайник, его бок был теплый, вышел в коридор, заглянул в комнату, но в темноте мало что увидел. «Спит, наверное» — он прикрыл дверь, глянул на вешалку. Все на месте: и Викина шубка, и сапоги на полу под ней. Здесь, куда ей деваться… Правильно, некуда, как и ему самому.

— Видишь, какая у нас любовь? Жить друг без друга не можем, — встретил его Роман. Выглядел он уже по-другому: успокоился, пригладил волосы и сидел, поставив локти на стол и сцепив пальцы. Егор включил под чайником газ и сел напротив друга.

— Вижу. Ты чего, сдурел? Что она тебе сделала?

— Да не мне, упаси господи, ко мне она и близко не подошла бы. Тебе, Чалов, тебе, сколько можно повторять. Сука твоя Рита, та еще сука, но у тебя же чувства…

Нет, ну сколько можно, кто ж такое выдержит — который раз за день, как в прорубь головой, лететь в прошлое: чувство такое, точно башкой сугроб прошиб, плотный сугроб, весенний. И не больно, но все ж неприятно и в ушах шумит, и мурашки по хребту ползут, точно мелкого льда кто за шиворот сыпанул или снега. Поганое чувство, надо сказать, и если и изобретут когда-нибудь машину времени, то путешественникам сквозь эпохи мало не покажется, тут здоровье, как у космонавтов, потребуется, хилым в хронотуристы дорога заказана…

Романа, похоже, одолели те же чувства, он даже поежился, поглядел Егору в глаза и принялся внимательно изучать солонку, что стояла перед ним на столе. Так ее повернет и этак, к глазам поднесет, отодвинет, со стороны любуясь, и все молчком, лицо спокойное, сосредоточенное, смотрит так, точно краше этой солонки в жизни ничего не видел. Егор солонку у Романа из пальцев аккуратно извлек, поставил на полку и сказал:

— Ты о моих чувствах не переживай, сам как-нибудь разберусь. Говори, что знаешь, а если сказать нечего, то…

Глотку аж перехватило, все повторялось, повторялось заново с ними обоими, не хватало только третьего, Игоря, но был бы уже перебор. Роман сжал кулаки, положил их на стол и проговорил медленно, точно по болоту шел, сначала пробуя землю перед собой, а потом делая следующий шаг.

— Ладно, ты сам попросил. В общем… Помнишь, надеюсь, что я почти три года таксовал? У меня тогда еще «Нексия» была, золотистая…

— Помню, — оборвал друга Егор, — дальше что?

Роман как-то по-особенному, тоскливо и со скукой в глазах посмотрел на Егора, перевел взгляд на закипавший чайник и продолжал:

— А Чурсина такого помнишь? У него еще кликуха была Лерик, потому что мама с папой его Валерой назвали.

Крутанулось что-то такое в голове, всколыхнулось, точно дерн ножом бульдозера срезали, и проскользнуло краем воспоминание: обрывки то ли разговора, то ли сплетни старой. Был такой Лерик, засветился в городе, особенно отличившись в период первоначального накопления капитала. Водкой паленой торговал, с торговцев рыночных дань брал и прочие подвиги в том же духе. Славился этот Лерик своей щедростью, мог в ресторане последнее спустить, все на баб и выпивку потратить, остаться без копейки, чтобы через неделю снова деньгами швырять. Был такой, как не помнить, да унесла куда-то его мутная водица, унесла, как тухлятину и пену в сточной канаве. То ли спился этот Лерик, то ли сторчался вчистую, но уже лет десять, как этого Чурсина никто не вспоминал, да и Егор бы не вспомнил, если бы не Роман. А тот пристально глядел на Егора, уловил, что тот вроде как Чурсина вспомнил, и дальше заговорил:

— Торговый дом «Зодиак» знаешь? «Астру» эту поганую, где Демин окопался? Ювелирку «Три кита»? Это все его, Валеркино.

Егор не сказать чтобы сильно, но удивился — надо же, какой успех, впрочем, после феерической карьеры Игоря в заштатной психбольнице удивляться особо было нечему. Поэтому чуть скривился и выключил засвистевший чайник, полез на полку за чайными пакетиками.

— Сам в шоке, — усмехнулся Роман, — я ведь Чурсина этого хорошо помню, сколько раз его из кабаков возил, пока он себе водителя не нанял. Вечно пьяный был, утром, днем, ночью — ему без разницы. Начинал с шампанского и дальше по нарастающей, мне его дружки рассказывали. Допивался, бывало, до чертей, и угадай, куда его возили?

— На пятьдесят седьмой километр, — с первого раза попал в десятку Егор, залил пакетик кипятком, подал чашку Роману. Тот поставил ее, схватил пакетик за «хвост» и принялся полоскать заварку в воде.

— Молодец. Я тебе больше скажу: он со спирта на таблетки перешел, потом на героин, или наоборот, я не в курсе, потом мешать все это начал. В общем, светила ему дорожка на кладбище, однако соскочил, вылечился и теперь ничего крепче кофе не употребляет…

— Это я понял, — сказал Егор, — про чувства мои давай.

Роман вытащил из чашки пакетик, положил на блюдце, отхлебнул глоток несладкого чая, выдохнул, как после водки, и сказал:

— Это присказка была, я тебе декорации обрисовал, чтоб тебе легче было. Я ж таксовал, как ты помнишь, и Лерика этого возил, и еще много кого, и Ритку твою. Когда одну, когда с Чурсиным на пару, в сауну, например, а потом обратно, когда ее к нему домой, когда наоборот. Чаще к нему, у нее жилья своего не было, снимала что-то у бабки какой-то. Так вот, когда Лерик этот в ду́рку лег, Ритка с ним расплевалась. И я ее понимаю: на кой черт ей больной мужик, ей здоровый нужен, пусть без денег, но чтоб нормально все было… Ты понял, в общем. А потом, когда ты за Игорька нашего сел, снова с Лериком сошлась, уж не знаю, в курсе рогоносец наш или нет. Прикинь: мало того что они одну бабу делили, так Игорек наш Лерику уколы да таблеточки, для здоровья полезные, прописывал, а тот ему рога… Кстати, Чурсин, я слышал, тоже за забор перебрался, одновременно с дамой сердца.

И все это еле слышно, почти шепотом, чтобы, не дай бог, кто не услышал, хоть и подслушивать было некому — то ли голос его подвел, то ли самому противно говорить об этом было. Зато смотрел при этом на Егора в упор и улыбался, но не ехидно, с двусмысленной усмешкой, а зло и даже с обидой в голосе. Егор молчал, пил чай и вкуса не чувствовал, все крутились в голове Риткины слова: «если бы не та ваша дурацкая вечеринка…» Точно, если бы не она, все было бы по-другому, если бы не выпил тогда лишнего и не полез отношения выяснять, если бы выслушал… Интересно, Ритка с Игорем уже тогда крутить начала или подождала хоть немного, неделю там или две? А что, хороший выбор, мужик он хозяйственный, все в дом тащил, о детях думал. И получили оба все, что хотели, — и дом, и деньги, с ребенком, правда, промашка вышла. Ничего, вылечат своего Пашку, сейчас и не такое лечится…

— Думаешь, она просто так прикатила? — не отставал Роман. Он уже порядком выдохся и откашливался и вытирал покрытый испариной лоб.

Егор смотрел в стенку над головой Романа и все пытался поймать в себе малейшее чувство или эмоцию, или хоть что-то, отдаленно это напоминающее. И не было ничего, ни боли, ни злости, что было бы нормально и естественно, не было, хоть убей. Досада была на самого себя и жуткая, острая жалость потерянных лет, трех лет, что подарил не другу, как тогда казалось, а предателю, дурачку-рогоносцу. Вот дурак, разбрасывался жизнью своей, как хотел, и что в итоге? Обманутый муж и его стерва-жена, женщина, что до одури любил когда-то.