Грехи и погрешности - Алексей Владимирович Баев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гена улыбнулся собственным мыслям. Он, как обычно, сидел в дальнем углу. Слушал монотонный бубнёж Известного вполуха и, в отличие от остальных, ничего не записывал, не кусал ногти, нервно не почёсывался. И даже головой подобострастно не кивал. Эрнест Константинович, впрочем, внимания на Геннадия до поры до времени тоже не обращал. Ясное дело, портативный аннигилятор в нагрудном кармане. Старинный, аналоговый, под стать паровому смэллгенератору за шторой. Что ж, сойдёт. Да и станет ли кошмарить ли битый битого? Хм…
И только когда монолог плавно перешёл от вопросов стратегических к индивидуальным, и в кабинете прозвучала его собственная фамилия, главный смэллоператор напустил на лицо заинтересованный вид.
– Я понимаю, Рушко, что вы у нас из особой касты, и мои примитивные приёмчики на вас не действуют, но! Вопрос очень важный. Самый, я б сказал, серьёзный. На сегодняшний день. Так что, будьте добры, Геннадий Григорьевич, достаньте свой блокнот и запишите коды, которые я сейчас вам продиктую.
– Я запомню, Эрнест Константиныч. – Блокноты Гена не признавал, а у смартшета сел аккумулятор.
– Значит, так, Рушко… – Известный выдержал многозначительную паузу, во время которой метнул глазами пару искр. – Послезавтра Россия вновь выбирает Президента. А наш телеканал помогает ей это делать. Ненавязчиво, но эффективно. Очень эффективно. Без нас, господин гений, страна может попрощаться со стабильностью и вернуться в эпоху хаоса. В ту самую, в которой продолжаете жить лично вы, но другие не желают. Не же-ла-ют! Осознаёте? Короче… – Вторая пауза. Ага, занервничал старикашка. – Или вы немедленно записываете номера утверждённых кодов, или я к вечеру найду на ваше место другого. Пусть он будет не таким талантливым смэллоператором, как вы, Геннадий Григорьевич, но… Но он будет подчиняться руководству телеканала беспрекословно. Понимаете, о чём я?
Гена повинно вздохнул и скосил глаз на соседку – приятную блондинку лет тридцати – Люсю Шарову, редактора музыкальных программ. Та, уловив взгляд коллеги, вырвала из ежедневника листок и подвинула его смэллору вместе с авторучкой.
– Понимаю, – Рушко легонько кивнул Люсе, но получилось, что как бы одновременно и шефу, – записываю.
– Отлично. Продолжаем.
Директор канала с видимым облегчением отвалился на спинку кресла, поднял со стола очки в массивной карбоновой оправе и уставился в верхний экран мультитопа.
– Отмечу сразу: вопросов касательно участия в выборах Карнавального не задаём. Вчера на него вновь открыто уголовное дело за махинации с Химкинским лесом. Нда… Никакого леса почитай четверть века в Химках нет, а дело… Впрочем, дело это, господа телевизионщики, не наше. Там, – Известный многозначительно указал пальцем на обсиженный мухами потолок, – разберутся. Ладно, к нашим баранам. К оставшимся… Рушко, фоном речи Вольтижёрского ставите смэлл номер Ц-212, «Цирк уехал». Записали?
– Цирк, говорите? Уехал? Записал, – весело ответил Гена. – А на Фуганова что?
– Минуточку терпения, Геннадий, не торопитесь, – осадил его Известный. – Вторым у нас пойдёт… Пойдёт у нас вторым… Тэээкс… А! Морёнов! Никчёмный старый пер…
В кабинете послышались смешки, однако директор невозмутимо поправился.
– Пардон, господа. Итак, Морёнов. Хорошо всем известный… эээ… кандидат. Ему дадите «Фунт презрения». Код ПР-037. Геннадий Григорич?
– Отмечено, босс, – кивнул Рушко.
– Отлично, отлично… Третьим у нас согласно жеребьёвке… Ага! Левинский…
Дав в конце «секретки» – секретного совещания, – как, впрочем, и положено в таких случаях, подписку о неразглашении, Рушко с Шаровой шли по коридору телецентра в буфет.
– Генчик, скомпозируешь для меня что-нибудь отпадное, а? – говорила Люся. – В следующей «Музгостиной» Леди Дада будет, а все эти «Сладостные радости» и «Радостные сладости» задрали так, что башка натурально трещит. И, судя по всему, не только у меня. Зрители реально задыхаются. Редакционный е-мыл такими писулями завален, хоть стой, хоть падай.
– Слушай, может «Всегда-в-соку» подойдёт? – Составлять новую композицию Рушко совсем не хотелось. – А что? На Мармеладзе опробовали, народ пищал. И рейтинг, кстати, зашкаливал.
Люся поморщилась.
– Тебе что, трудно? Геннадий, твоего отца, Григорьевич! Не забывай – Мармеладзе восемьдесят, а Даде всего-то чуть за полтос. И выглядит ещё о-го-го! Плюс – аудитория. Того теперь одни бабульки смотрят, а эта снова на пике. Ну, так как, соорудишь? И потом, кто тебя сегодня от вышибона спас? Не в первый, кстати, раз.
– Ты! Ты, моё сокровище! – Гена обнял Шарову за плечи. – Сделаю, подруга. Для тебя – всё, что угодно. Идейку подкинешь? Какой смэлл-то нужен? Страсти побольше? Слепого восхищения? Ты ж знаешь, я по Даде не сохну. Понятия не имею, чем она должна разить. А цель? Желаешь, чтоб поклонники дохли от счастья, лицезря кумира, оттени болгарскую розу нормандской белладонной, чтоб просветлялись – ничего лучше йеменского ладана ещё не придумали.
– Я те дам, ладан! – Люся вырвалась из объятий. Но звонко рассмеялась. – Фуганову своему его поставь! А что, очень благообразный старпэр, неумираемый атэц кое-где ещё оставшегося трудового народа. Вполне, мне кажется.
– Люсёк мой дорогой, все они там такие. Включая вечнорулящего. Десятилетиями ни хрена не меняется! А твоего Фуганова, к слову, шеф к Д-101 приговорил, – наморщил нос Рушко. – Честно говоря, не понимаю. Почто дряхлых дедушек обижать? Скажи мне, милая женщина.
Они, наконец, вошли в буфет и встали в хвост небольшой очереди.
– Д-101? – подняла брови Шарова. – Прости, прослушала. Это что?
Гена наклонился к самому уху подруги и тихо, чтоб окружающие не расслышали ни слова, прошептал:
– «Старое дерьмо». Настоянный на змеиной желчи соловьиный помёт, экстракт разложившейся печени, вытяжка из жабр протухшего минтая, лёгкая нотка ванили.
– А ваниль-то на кой ляд? – искренне удивилась Люся, но тут же засмеялась. – Опять развёл!
– Ни в коем разе, – отрицательно покачал головой Рушко. – Ванильный штрих добавляет аппетиту. Мол, нажрётесь вы с ним этого самого… Врубаешься?
Шарова ненадолго задумалась. Подперев рукой подбородок, она пристально посмотрела Геннадию в глаза и, наконец, проговорила:
– Врубаюсь.
Совершенно серьёзно сказала. А потом негромко добавила:
– Ты страшный человек, Рушко. Наш Известный по сравнению с тобой – Д-101.
И поёжилась. Словно вдруг в буфет откуда-то прорвался холодный северный ветер.
Гене стало неуютно.
Кофе они пили в полном молчании. А потом так же молча разошлись по кабинетам…
Лет двадцать назад, когда на полках супермаркетов появились первые телевизоры со смэллчеками, – или аромогенераторами, как их поначалу называли на русский манер, – мало кто мог себе представить, что со временем начнётся такой кошмар.
Запах – субстанция тонкая, деликатная. С древних времён человек знал, что ароматами можно воздействовать на себе подобного так, как не подействует ничто другое – ни вид, ни слово, ни даже физическая
