История шрамов - Кая Север
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— У меня нет любимого фильма и цвета. Я люблю смесь вкусов в мороженом, когда ты за раз можешь попробовать больше одного. И я не люблю сладкий алкоголь, как ты могла заметить, -- с этими словами он потянулся, чтобы легонько прикоснуться к моему бокалу своим, и от этого тихого звона у меня снова екнуло сердце.
— Что ещё?
Я и сама не заметила, как улыбалась все то время, пока он говорил. И еще какое-то время после. И то, как он дотронулся своим бокалом до моего... Черт-черт-черт, это был слишком близко-интимный жест даже для Алька.
Так я ведь и впрямь поверю в то, что мы почти друзья. Я ведь уже доверяю ему целиком и полностью. И то, что он начинает в ответ доверять мне — это дорогого стоит.
Выдохнув, я решительно опрокинула в себя весь оставшийся бокал, словно не замечая горящих от крепкого вина щек, спрыгнула со стула, схватила Алька за запястье и потянула за собой наверх.
— Пойдем, — весело сказала я ему. — Безо всяких возражений!
Когда я выбирала спальню, чтобы ее занять, то заметила много разной всячины. И в то мгновение мне казалось, что здесь находится все самое интересное, чем мы можем заняться. Мое внимание привлек сперва огромный музыкальный центр, видеоплеер и караоке, и я даже начала копаться в дисках, но тут мой взгляд упал на классическую гитару, которая стояла на полке среди таких же красивых вещей.
— Зачем нам какая-то музыка, если мы можем и сами ее сыграть, — развеселившись окончательно, я уселась прямо на ковер, сжимая в руках инструмент.
Пальцы слушались плохо, но знакомую всем с детства песенку про паучка напеть я смогла.
— "Паучок-малютка ползет вверх по трубе
Дождик прошел и смыл его водой
Солнышко светит, все высохло везде
А паучок-малютка ползет вверх по трубе..."
Энтузиазм и распаленное алкоголем настроение компенсировали полное отсутствие таланта. Хотя мама в детстве говорила мне, что я пою лучше всех на свете. Да уж, были времена. Кто бы мог знать, что я однажды кому-то буду играть эти детские песенки?
Альк смотрел все это время на меня со странной смесью удивления и снисхождения. А после того, как я бренькнула по струнам в последний раз, с усмешкой забрал у меня гитару, отставив в сторону бутылку вина, которую он успел забрать с собой.
— Ты бы хоть настроила её.
Словно завороженная, я наблюдала за тем, как ловко он управляется с инструментом, перебирая пальцами струны и подкручивая колки. А после, совершенно неожиданным ласковым жестом огладив гитару по боку, взял пару нот.
— Держи, — протянув мне мою находку обратно, он сделал глоток вина прямо из горла бутылки, перебираясь ко мне на пол.
Неужели он думает, что после таких фокусов я просто так возьму и отстану от него? Хитро прищурившись, я постаралась улыбнуться как можно более невинно-очаровательно, чтобы уговорить Алька:
— Сдается мне, ты тоже играть умеешь. И, скорее всего, в разы лучше, чем я. Несправедливо, что гитара у меня. Теперь твоя очередь, — я даже забрала у парня бутылку, чтобы показать ему серьезность своих намерений. И проникновенно добавила в конце: — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!
Впервые за вечер на лице Алька промелькнуло недовольство. Моя просьба ему не понравилась. Но в конце концов он снова взялся за гриф, хмурясь и явно погружаясь в какие-то свои воспоминания.
— Когда ты станешь старше, проще, мудрее
вспомнишь ли ты все невзгоды, которые мы преодолели?
Пылая как угли, падая, трепетно
тоскуя по дням, когда мы были не сломлены,
годы назад…
Ну и, знаешь,
Кури, если тебе есть что, потому что все закончилось.
Все, что я хотел — это ты.
Я никогда не попаду на небеса,
потому что не знаю, как.
Давай поднимем бокал, другой
за все то, что я для тебя сделал.
Наверное, я не ожидала, что Альк и впрямь согласится. А когда он начал петь, даже почувствовала себя неловко, словно попала случайно в комнату, куда до этого меня не пускали и никогда бы не пустили, если б я не открыла дверь по ошибке, когда она по неосторожности оказалась не заперта. И вот Альк продолжал — слово за словом, и я не знала, чего хотела сильнее — чтобы он никогда не заканчивал, или же чтобы он прекратил прямо сейчас, оборвав себя на полуслове — тогда, по крайней мере, это было бы на него похоже, и мне не пришлось бы изо всех сил сдерживать какие-то странные слезы, что так и норовили выступить на глазах.
— ...Скажи мне, это что-нибудь значило для тебя?
Сможешь ли ты меня отпустить после всего того,
что я сделал для тебя?
Ты это заметила? О-о…
Замечала ли ты это? О-о…
Детка, замечала ли ты?
Он словно нарочно выбрал, похоже, самую пронзительную песню из всех, что знает. Так хотелось увидеть в ней смысл, который относился бы к нам двоим, но это было бы непозволительной роскошью. Потому я просто старалась слушать. Сжала пальцы в кулаки и приложила их к губам — благо, от слез отвлекало наблюдение за его руками. Красивые руки… Что-то слишком часто я начинаю на них вот так смотреть.
— …Хотелось бы мне видеть все насквозь.
Понимать, как велики твои ожидания.
Обними меня так, как будто никогда не выходила из себя
Скажи мне, что любишь меня больше,
чем ненавидишь.
Что ты все еще моя.
Давай поднимем бокал, другой
за все то, что я для тебя сделал.
Скажи мне, это что-нибудь значило для тебя?
Сможешь ли ты меня отпустить после всего того,
что я сделал для тебя?
Ты это заметила? О-о…
Замечала ли ты это? О-о…
Детка, замечала ли ты?
О-о…
Когда Альк закончил, я даже не знала, что сказать. "Спасибо"? "Очень красивая песня"? Господи, какие глупости... И, пока разум искал, что ляпнуть, моя рука сама по себе потянулась к руке парня, которой он только-только перебирал струны, в каком-то неясном порыве касаясь его. Я тут же заставила себя ее одернуть, но факт прикосновения теперь вряд ли можно было так просто стереть из реальности. Постаравшись как можно незаметнее смахнуть все же предательски выступившие слезы, я улыбнулась, как ни в чем не бывало, и даже похлопала в ладоши:
— У тебя талант! Тебе раньше
