Навсегда - Джудит Гулд

— Который совершенно случайно оказался председателем «Хевенли рекордс» и самым влиятельным продюсером классических записей в мире! Он сделал ее не только леди Хью-Коукс, но одновременно и гражданкой Великобритании, что сразу разрешало все ее проблемы с союзниками и давало право выступать где угодно, в том числе в Германии и Австрии! — Стефани откинулась назад и перевела дух. — И вот мы опять возвращаемся в тот же квадрат… — Стефани нахмурилась и замолчала.

— И что же это за квадрат, дорогая? — тихонько подтолкнул ее Сэмми.

— На этом этапе Лили имела все, я подчеркиваю: все. Огромное состояние. Мировую известность. Значительную власть. Даже титул, черт его побери!

— И что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать: почему она разыграла свою смерть и исчезла? Подумай, дядя Сэмми. — Голос Стефани понизился до шепота. — Что могло ей принести это исчезновение? То, что не могут принести ни деньги, ни власть.

4 В пути

— Извини, дядя Сэмми, — сказала Стефани. — Ответ остается прежним: нет.

Они устроились на заднем сиденье длинного темно-синего лимузина. Тонированные стекла скрывали их от посторонних глаз.

На Стефани были очки, темный длинный парик, темные контактные линзы. Она была одета вызывающе: ярко-желтая юбка-брюки поверх черных колготок, желтые в черную полоску туфли на среднем каблуке, свободного покроя рубашка, тоже с черными и желтыми полосами, объемный желтый блейзер с вышитым на кармашке гербом.

Ее было видно за версту — в этом и состоял фокус.

— Этот наряд слишком бросается в глаза, чтобы предположить, что я скрываюсь.

— Да уж, лучше всего прятаться там, где тебя меньше всего ожидают найти, — согласился Сэмми.

Стефани раскрыла свою — тоже желтую! — сумку, висевшую у нее на плече, чтобы проверить, все ли она взяла. Соответствующий паспорт и виза. Косметичка. Носовые платки. Бумажник. Дорожные чеки.

— И все-таки мне бы хотелось, чтобы ты изменила свое решение, детка, — упрямо твердил Сэмми.

— Я же уже объяснила тебе. — Стефани раскрыла пудреницу и, передвигая ее, стала придирчиво рассматривать себя в зеркало. — Значительно безопаснее действовать одной. — Привычно сдув лишнюю пудру с пуховки, Стефани стала припудривать темной бронзовой пудрой и без того смуглые от грима щеки. При этом она успела кинуть неодобрительный взгляд в сторону Сэмми.

— Но я могу оказаться полезным, ты же знаешь. — Сэмми закинул ногу на ногу и обхватил руками коленку. — Может быть, ты забыла, дорогая, что классическая музыка — это то, в чем я неплохо разбираюсь. Я знаю оперы, музыкантов, композиторов, певцов вдоль и поперек.

Он подождал ответа, но Стефани была занята подкрашиванием губ.

— Не говоря уже о том, — продолжал Сэмми, — что я отлично говорю по-итальянски, неплохо по-немецки, сносно по-венгерски, по-французски… по-французски я говорю как иностранец. Я действительно могу пригодиться в Европе. Особенно, — лукаво добавил он, — в Восточной Европе.

— Отличная попытка, но мимо. — Стефани убрала губную помаду. Она с громким щелчком захлопнула пудреницу, как бы подтверждая, что приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Сэмми откинулся на спинку сиденья и скрестил руки на груди.

— Вот так и оставайся, — сказала Стефани беззаботно. Она щелкнула замком сумки, не забыв бросить в нее пудреницу. После этого она, опершись на подлокотник, уставилась в окно. Улица была забита машинами, и они тащились со скоростью черепахи.

Стефани не сводила глаз со ржавого дребезжащего автобуса на соседней полосе, до отказа наполненного счастливыми подростками. На крыше погромыхивали доски для серфинга.

Довольно долго в лимузине царило молчание. Наконец, почувствовав, что пауза затягивается, Стефани повернулась к Сэмми, который глядел в противоположное окно.

Она тихонько похлопала его по плечу.

— Ну ладно, дядя Сэмми. Попытайся понять. Я не хочу, чтобы ты ехал со мной, только из-за твоей славы. Ты слишком известен, а это привлечет ненужное внимание. Ты же сам это знаешь! — Стефани немного подождала. — Ну что, так вот и будем молчать и молча расстанемся?

Сэмми смотрел обиженно, но вдруг весело хмыкнул.

— На этот раз я тебя почти поймал.

— Ты знаешь, да. Но ты больше не сердишься?

Взяв ее руку, он переплел свои пальцы с ее.

— Ну как я могу сердиться? Ведь ты же моя детка! — сказал он почти торжественно.

— А ты мой дядя Сэмми! — Улыбнувшись, Стефани звонко поцеловала его в щеку.

— Ну ладно. Остался еще один пустяк.

— Я знаю. — Стефани глубоко вздохнула. — Джонни.

— Да, Джонни. — Сэмми кивнул. — Ты знаешь, что он все еще в городе. И дня не проходит, чтобы он не позвонил или не заглянул. Он совершенно убит, детка. Эта твоя «смерть» перевернула всю его жизнь.

Стефани опять глубоко вздохнула. Жизнерадостные подростки в автобусе раскачивались на своих сиденьях под звуки рок-н-ролла конца пятидесятых. На какое-то мгновение она закрыла глаза. Потом опять повернулась к Сэмми.

— Для меня сейчас главное — найти тех, кто убил дедушку и Фама.

— А Джонни? Ты не думаешь о том, что все это касается и его? Он просто пропадает. Ведь он видел этот взрыв своими глазами и в твоей «смерти» он винит себя.

Стефани кивнула.

— Я считаю, что это несправедливо — оставлять его с этими муками. Нет, детка, совершенно несправедливо.

— Я знаю, — ответила Стефани с несчастным видом. Затем покачала головой. — Нет, дядя Сэмми, нет, — медленно произнесла она. — Для нас троих будет безопасней, если он ничего не узнает обо мне.

Сэмми печально посмотрел на Стефани, но настаивать не стал. До самого аэропорта Кеннеди он держал ее руку в своей.

Остановившись под знаком «Стоянка запрещена», водитель вышел, открыл заднюю дверь и пошел к багажнику.

— Лучше бы тебе со мной в аэропорт не входить, — заметила Стефани.

— Я понимаю. Но мысленно я буду все время с тобой. Всюду.

— Я знаю.

Они крепко обнялись.

— Ты обещаешь заботиться об Уальдо?

— Не волнуйся, детка, не волнуйся. При всей моей неприязни к нему я буду о нем заботиться.

Она опять его обняла.

— А я буду регулярно давать о себе знать. Не волнуйся, ладно?

Она посмотрела на свои новые часы.

— Мне пора. Будет глупо, если я опоздаю на самолет.

Она дотронулась кончиками пальцев сначала до своих губ, затем до его.

— До свидания, дядя Сэмми.

— До свидания, детка. Надеюсь, до скорого.

Носильщик подхватил все три ее чемодана. Несколько шагов, постукивание каблучков — и автоматические двери сомкнулись за ней.

5 Вблизи Западного Корнуолла, Коннектикут — Будапешт, Венгрия

Он упорно пробирался вперед, ведомый, скорее, инстинктом, нежели зрением. Водолазка, брюки, перчатки, ботинки на толстой резиновой подошве — все на нем было черное. В руках он нес черную матерчатую сумку с инструментами.

Он двигался по лесу беззвучно, неразличимый, ныряя под ветки и легко устраняя препятствия на своем пути. Его союзником была ночь. Хотя этот союзник мог в любой момент стать смертельным врагом.

Свою машину, замаскированную ветками, он оставил в полумиле отсюда, на заброшенной грунтовой дороге. Вдруг до его слуха донесся звук приближающегося мотора. Опустив голову и прикрыв глаза, чтобы свет, отраженный лицом и глазами, не выдал его, он замер на месте, слившись с одной из многочисленных лесных теней.

Вскоре темноту прорезал луч света. Он становился все ярче и ярче — и наконец целый поток слепящих лучей окутал его, как бы демонстрируя его уязвимость.

Он скорее почувствовал, чем увидел, еще один прожектор, установленный на крыше машины. Через мгновение подтвердились его худшие предположения: до него донеслись голоса полицейских, переговаривавшихся по рации.

«Пресвятая Матерь божья! — подумал он. — Патруль!» Сердце бешено колотилось, он задержал дыхание и мысленно начал считать секунды. Полицейская машина проехала мимо, не снижая скорости, звуки рации затихли, и красные габаритные огни исчезли за поворотом.

Он перевел дух, но решил выждать еще несколько минут, чтобы удостовериться, что его присутствие не было обнаружено полицейскими, и дать время его прибору ночного видения приспособиться к темноте. Только после этого он продолжил свой маршрут.

Лес кончился так внезапно, что он выскочил из спасительной тени деревьев прежде, чем успел осознать это. Он быстро отступил и стал оглядывать открывшуюся перед ним местность.

Он находился на краю поля, в пятидесяти футах от дома. За ним, левее, был виден греческий храм, который, скорее всего, и был домиком для гостей. Справа тянулась лента пустынной дороги.