Навсегда - Джудит Гулд

В доме огней не было видно. В греческом храме тоже было темно. Никаких звуков, если не считать криков ночных обитателей леса.

Пригибаясь как можно ниже, он стал пробираться поближе к дому. Достигнув своей цели, распластался по стене и замер. И опять — не слышно ни звука.

Но все-таки лучше знать наверняка. Подойдя к центральному входу, он несколько раз нажал звонок и, отступив в тень, стал ждать.

Никто не вышел открыть дверь. Так он и думал: в доме никого не было.

Он миновал вход и подошел к французским дверям. Табличка на стекле предупреждала, что двери защищены электронной охранной системой. Нашли чем испугать!

Он достал из сумки маленький фонарик и обследовал раму. Ага. Вот оно — небольшой квадратик, вот еще один — на стекле. Сенсор, распознающий вибрацию. Защита от взлома.

Он усмехнулся: дело мастера боится. Вооружившись кусачками и небольшим обрывком проволоки с зажимами на конце, ухватив зубами фонарик, он орудовал быстро и умело. Всего несколько минут понадобилось, чтобы справиться с системой сигнализации и открыть дверь.

Ну вот, никакой сирены. Только тишина. Очень приятная, сладкая тишина.

Сложив орудия труда в сумку, он задернул молнию и шагнул внутрь, раздвигая голубые шторы. Фонарик выхватывал то часть столика с драгоценной инкрустацией, то причудливую ручку старинного кресла. Зеркала в золоченых рамах множили золотой лучик.

Он быстро переходил из комнаты в комнату, не давая себе труда тщательно осмотреть их. Он знал, что на это не стоит тратить время: он ничего не обнаружит. Чувствовалось, что в доме давно уже никто не жил: об этом говорил запах застоявшегося, непроветриваемого помещения — отличительная особенность заброшенного жилья.

Вернувшись в гостиную, он вышел через французскую дверь, не забыв закрыть ее за собой, и стал всматриваться в призрачно мерцающий, как бы парящий в воздухе греческий храм.

Затем он неторопливо пошел по холму, делая крюк, чтобы держаться в тени деревьев, приблизился к домику сзади и, нагнувшись, подошел к окну. Поставив сумку на землю, он уцепился за подоконник и подтянулся, чтобы заглянуть внутрь.

Внутри было темно, и без света фонарика он не мог определить, есть ли там кто-нибудь.

Прижимаясь к стене, он двигался вдоль нее, время от времени останавливаясь, чтобы заглянуть в окно.

Не было ничего, свидетельствующего о том, что дом обитаем. Однако ничто не говорило и об обратном. В деревне люди ложатся рано, так что вполне могло быть, что обитатели дома уже спали.

Поднявшись по ступеням, он громко постучал в дверь. Подождал. Опять постучал. И снова подождал.

Так он и думал. Никого. В свете фонарика он осмотрел массивную дверь. Она была сделана из цельного дуба и снабжена надежными замками.

«Ну что ж, не мытьем, так катаньем», — подумал он и, направившись к боковому окну, стал его осматривать.

Как и французские двери основного дома, окна были оборудованы системой сигнализации, этого он и ожидал. Замки оказались детской забавой, что также не было неожиданностью.

Он покачал головой, удивляясь наивности домовладельцев. Все делают одну и ту же ошибку. Считают, что будут в безопасности, если спрячутся за огромными тяжелыми дверьми с массивными замками, при этом забывая об окнах.

Он принялся за работу. Через три минуты окно было открыто, и он, поигрывая лучом фонарика, проник внутрь библиотеки-гостиной.

— Так-так, — сказал он сам себе. — И кто бы мог подумать…

В комнате никого не было, но чувствовалось, что ее покинули только недавно. Запах пищи и духов еще висел в воздухе.

На сей раз он решил рискнуть и включить свет. Удостоверившись, что занавески плотно задернуты, он нащупал выключатель, и комната наполнилась светом.

Поставив сумку на пол, он оглядел комнату и в изумлении присвистнул. Все вещи, включая кровати и даже маленькую этажерку, выглядели как музейные экспонаты.

«Здесь целое состояние, — подумал он. — К счастью для владельцев, я не вор. Я просто иду по следам кое-кого, кто считается умершим…»

В Будапеште отчетливо ощущается какой-то парижский дух. До 1872 года город составляли три независимые общины — Буда и Обуда на западном берегу Дуная и Пешт на восточном.

В этот день на небе не было ни облачка, но сквозь задымленный воздух невозможно было различить горизонт. Величественные здания, монументы, бульвары, мосты — все было завешено сероватой пеленой.

Около двух такси доставило Стефани к входу элегантного жилого дома начала века в стиле рококо в той части города, которая когда-то называлась Буда. Некогда изящный, сейчас дом выглядел больным и печальным, этакое угрюмое напоминание о великом и чудесном прошлом.

Стоя на коврике перед дверью на втором этаже, Стефани повернула старомодный медный звонок. Раздался звук, напоминавший бренчание старого велосипедного сигнала. Послышались медленные шаги, затем возня за дверью, и Стефани почувствовала, что ее разглядывают через дверной глазок.

Сделав шаг назад, она улыбнулась, чтобы дать понять хозяевам, что она явилась с добрыми намерениями. Через несколько секунд щелкнули замки, и дверь слегка приотворилась.

— Igen? — спросила очень старая женщина, подозрительно глядя на Стефани.

Стефани глубоко вздохнула.

— Beszél angolul? — спросила она.

Женщина нахмурилась.

— Sajnâlom. Nem ertem. — С этими словами она начала закрывать дверь.

— Подождите-подождите, — воскликнула Стефани по-английски и медленно произнесла: — Бае… сейл… он гау… лул?

Теперь в глазах женщины появилось понимание.

— Ah! Beszél angolul! — Женщина рассмеялась и шире открыла дверь. Конечно, — ответила она с гордостью. — Конечно, я говорю по-английски.

«Так мне и надо, — думала Стефани. — Вместо того чтобы валять дурака, пытаясь выговорить несколько простейших слов по-венгерски, надо было сразу говорить на родном языке».

Протянув руку, она представилась:

— Меня зовут Аманда Смит. Я приехала из Соединенных Штатов, чтобы встретиться с мадам Балац.

— Я и есть мадам Балац.

Женщина отступила в сторону, жестом приглашая Стефани войти.

— Сюда, пожалуйста.

Опираясь на палку, маленькая старушка прошла через довольно обширный холл — в нем было жарко, темно и душно и витал тот особый запах, который безошибочно свидетельствует о присутствии в доме очень старого человека.

Открыв стеклянную дверь в конце холла, мадам Балац жестом пригласила Стефани в гостиную.

— Устраивайтесь поудобнее. Я сейчас вернусь.

Оставшись одна, Стефани огляделась. Похоже, этой комнатой не пользовались уже несколько лет. На обоях, некогда голубых, оставили следы многочисленные потеки. Покрытый сетью трещин потолок с лепниной напоминал географическую карту. На огромном рояле были расставлены фотографии в эмалированных и посеребренных рамках. Одна привлекла внимание Стефани. Она взяла ее с рояля и ладонью стерла со стекла густой слой пыли.

Поднеся эту бледную, потрескавшуюся фотографию к свету, Стефани стала ее рассматривать. На ней были запечатлены две молодые женщины в театральных костюмах: длинные платья с пышными нижними юбками, длинные перчатки, веера, тонны бижутерии, огромные седые парики.

Одну из женщин Стефани никогда раньше не видела. Другая была не кто иная, как очень-очень молодая и очень-очень красивая Лили Шнайдер.

— Гм… — в дверях громко кашлянули. Вздрогнув, Стефани поставила фотографию на место и виновато обернулась. Опираясь на свою палку, на нее смотрела старушка.

— Итак, — сказала она, — что вас ко мне привело?

6 Будапешт, Венгрия

Мадам Балац была самой необычной женщиной из всех виденных когда-либо Стефани. Маленького роста, худенькая, эксцентричная — хотя это слишком слабо сказано — она изо всех сил старалась скрыть свои восемьдесят три года. На ней было модное ярко-красное платье, расшитое золотом, украшенное пуговицами, черные колготки, красные туфли и ярко-красные лайковые перчатки, скрывавшие морщинистые руки. На расстоянии и в неярком освещении ей можно было дать не более сорока лет. Глаза ее выглядели лучистыми, поскольку на верхние и нижние веки были наклеены густо намазанные искусственные ресницы, а шикарные темные волосы были, естественно, париком, кстати, вполне откровенно закрепленным на голове толстой черной резинкой, проходившей под подбородком. Резинка выполняла двойную функцию: придерживая парик, она одновременно чуть подтягивала дряблую морщинистую кожу.

Сидя на балконе на проржавевших стульях, какие можно часто увидеть в уличных бистро, они смотрели на Дунай, потягивая вино. Толстая, черная, пушистая кошка с сонными глазами-щелками тихонько урчала на коленях у мадам: вторая кошка, усевшись у ее ног, занималась собственным туалетом.