Сладкий папочка - Лиза Клейпас

Если отказаться от кредита, то похороны грозили съесть все оставшиеся после мамы деньги. Однако я относилась к долгам с предубеждением. Я видела, что случалось с теми, кто начинал медленно, но верно скатываться в эту пропасть. Выкарабкаться из нее чаще всего уже не удавалось. Мы жили в Техасе, где не существовало какой бы то ни было социальной защиты, которая позволила бы нам как-то сводить концы с концами. Единственная страховка – это родня. Но я была слишком горда, чтобы разыскивать каких-то неизвестных родственников, совершенно чужих мне людей, и обращаться к ним за подаянием. Я поняла, что хоронить маму нужно на те скудные средства, которые у меня были, и от этой мысли в горле у меня защипало, а глаза обожгло слезами.

Я сказала мистеру Фергусону, что мама не ходила в церковь, а стало быть, похороны нужны нерелигиозные.

– Нерелигиозных похорон быть не может, – возразила мисс Марва и от шока, вызванного моими словами, внезапно перестала плакать. – В Уэлкоме такого не бывает.

– Тебя это удивит, Марва, – сказал мистер Фергусон, – но у нас в городе есть атеисты. Просто они не трезвонят об этом на всех перекрестках. Иначе их дома станут осаждать протестанты-фундаменталисты с горшками бегоний и кексами.

– Неужто ты стал безбожником, Артур? – удивилась мисс Марва, на что мистер Фергусон улыбнулся:

– Нет, мэм. Но я пришел к заключению, что некоторым лучше остаться неспасенными.

Обговорив все важные моменты маминых атеистических похорон, мы перешли в демонстрационный зал, где в несколько рядов стояли гробы общим числом штук тридцать. Мне и в голову не приходило, что выбор окажется так велик. Можно было выбирать не только материал для изготовления гроба, но даже обивку – бархат или шелк почти любого цвета. Узнав, что на выбор предлагаются даже разные по жесткости матрасы для постели гроба, я вконец лишилась присутствия духа. Как будто для покойника это имеет какое-то значение.

Более элегантные гробы, например дубовый, во французском провинциальном стиле, ручной отделки, или стальной под бронзу с расшитым подголовником, стоили по четыре-пять тысяч долларов. Гроб в дальнем углу зала оказался самым ярким. Это было что-то невообразимое – расписанный вручную пейзажами в духе Моне с водоемами, мостиком и цветами, в желтых, синих, зеленых и розовых тонах. Внутри лежала стеганая постель из голубого шелка с подушкой и покрывалом в тон.

– Красота, правда? – спросил мистер Фергусон, робко улыбаясь. – Один из наших поставщиков в этом году начал продвигать художественные гробы. Боюсь, только, на вкус жителей нашего маленького городка они уж чересчур затейливы.

Я захотела такой маме. Пусть он на вид чертовски вульгарный и претенциозный, пусть под землей на глубине в шесть футов его никто не увидит, мне не было до этого дела. Если спать вечным сном, то на шелковых подушках в уединенном саду, скрытом под землей.

– Сколько он стоит? – спросила я.

Мистер Фергусон надолго задумался, а когда ответил, голос его прозвучал очень тихо:

– Шесть тысяч пятьсот, мисс Джонс.

Я могла позволить себе потратить, наверное, только десятую долю этой суммы.

У бедных людей выбор в жизни невелик, и обычно об этом редко задумываешься. Просто стремишься получить лучшее из того, что возможно, а если придется, то обходишься без этого и надеешься, что, Бог даст, ты не будешь стерт с лица земли какой-то неподвластной человеку силой. Но случаются моменты, когда становится больно от бессилия, когда чего-то хочешь всем своим существом и знаешь, что никогда не сможешь этого получить. Вот и я, выбирая гроб маме, чувствовала то же. И восприняла это как предзнаменование грядущего. Дом, брекеты и одежда для Каррингтон, образование – все, что поможет нам ползти по глубокой траншее между белой голытьбой и средним классом, требовало денег больше, чем я в состоянии была заработать. Не знаю, почему я никогда раньше, при жизни мамы, не понимала серьезности своего положения. Почему я жила так беспечно и легкомысленно? К горлу подкатила дурнота.

На негнущихся ногах я последовала за мистером Фергусоном туда, где стояли гробы эконом-класса, и выбрала лакированный экземпляр из соснового дерева с обивкой из белой тафты за шестьсот долларов. Потом мы вернулись к ряду памятников и надгробных камней, и я присмотрела на мамину могилу бронзовую прямоугольную табличку. Я поклялась себе, что когда-нибудь я заменю ее большим мраморным памятником.

Как только по городу распространилась новость о нашем горе, во всех домах заработали плиты. Даже незнакомые нам люди и те, с которыми мы поддерживали лишь шапочное знакомство, приносили к нам в фургон какую-нибудь запеканку, пирог или кекс. Все свободные места – кухонные стойки, столы, холодильник и плита – были завалены свертками из фольги. Похороны в Техасе – время извлекать на свет лучшие рецепты. Многие привязывали их к целлофану или фольге, в которые были завернуты их подношения, чего в других случаях не делают, но я догадывалась, что все как один решили оказать мне всю возможную помощь. Ни один из рецептов не содержал более четырех-пяти ингредиентов, все продукты при этом были простые, вроде тех, что часто используются в качестве ингредиентов в домашней выпечке для благотворительных распродаж или для приготовления блюд для потлаков. Кукурузный пирог тамале, кекс, жаркое «Ранчо Кинга», салат-желе.

Я очень жалела, что нам досталось столько продуктов в то время, когда я была не в состоянии есть. Я собрала карточки с рецептами, спрятала их в крафтовый пакет на будущее, а большую часть еды отнесла Кейтсам. Впервые я радовалась сдержанности мисс Джуди. Я знала: как бы она ни сочувствовала, она никогда не даст волю своим эмоциям.

Видеть семью Харди без него, когда я так в нем нуждалась, было тяжело. Хотелось, чтобы Харди приехал и спас меня, чтобы он позаботился обо мне. Хотелось, чтобы он крепко обнял и дал выплакаться на его плече. Однако мисс Джуди, отвечая на мой вопрос, сказала, что вестей от него еще не приходило: первое время ему будет некогда писать или звонить.

Слезы облегчения пришли лишь на вторую ночь после маминой смерти. Мы с Каррингтон забрались в постель, и я прижалась к ее крошечному крепкому тельцу. Она тоже прильнула ко мне во сне и вздохнула, как вздыхают только маленькие дети. Этот вздох сломал печать на моем сердце.

Каррингтон в свои два года не знала, что такое смерть. Ее непоправимость была ей непонятна, и она все продолжала допытываться, когда вернется мама, а когда я пустилась объяснять ей про небеса, она слушала, ничего не понимая, и в конце концов перебила, попросив фруктового мороженого. Я лежала, обнимая ее, полная тревожных мыслей о нашем будущем. Вдруг появится какой-нибудь социальный работник и отнимет у меня Каррингтон, а что делать, если она серьезно заболеет, и как подготовить ее к жизни, когда я сама так мало знаю?