Зима 1237 - Даниил Сергеевич Калинин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Принимаю! Пусть Бог нас рассудит! Разве что честно ли нам биться, когда в твоих руках булатный клинок?
Смерив с ног до головы презрительным взглядом старшего дружинника, я едко заметил:
– А разве честно было лгать обо мне?! Впрочем, пусть будет по-твоему!
С этими словами я убрал подаренную саблю и вытащил из притороченных к седлу ножен свой старый, привычный клинок. Вернув мне усмешку, Еруслан также обнажил оружие и несколько грузно слез с коня, создав полное впечатление неуклюжести и медлительности, что вызвало у меня довольную улыбку. Может, ты и был хорош лет так пять назад, но сейчас зажрался, дружинный, оброс жирком, замедлился и наверняка утратил былую сноровку…
С этими мыслями я двинулся навстречу к противнику, также шагнувшему вперед. Народ быстро сориентировался, образуя вокруг нас круг-ристалище, что-то ободряюще закричали ратники с обеих сторон, только один батюшка попытался несмело вмешаться:
– Да вы чего? Вы чего удумали, охальники, кровь друг другу пускать?! Да разве ж это по-христиански?! Разве можно…
Но никто на батюшку внимания уже не обратил, а его не слишком громкие возражения прервал зычный оклик Ждана:
– Егор, пусти борову кровь!
– Да, бей его!
– Не подведи, дружинный, упокой бродника!
М-да… Слишком велика оказалась наша взаимная ненависть и желание скрестить клинки, так велика, что передалась собравшимся на площади людям, возжелавшим во что бы то ни стало увидеть кровь и потому не услышавшим увещеваний священника… Правда, бабы с малыми детками поспешили удалиться, зато остальные сплотились вокруг нас неразрывным кольцом.
Всего за пару ударов сердца мы с дружинником сблизились настолько, что я смог разглядеть цвет его глаз – серый кстати.
Злобно скривив губы, Еруслан с ненавистью прошептал:
– Ну что, бродник, готов смерть принять?!
– А ты что, дурак, выходит в свою ложь сам поверил?!
Ничего не ответив, противник резко скакнул вперед, умело рубанув сверху вниз, с правого бока. Но я успел перекрыться плоскостью клинка, направленного острием вниз, и тут же на обратном замахе рубанул с оттягом в ответ, целя в основание шеи! Однако поединщик умело перекрылся щитом и неожиданно резко ударил ногой в мой живот, оттолкнув назад и заставив на мгновение потерять равновесие. Всего на мгновение, но в этот самый миг на мою голову обрушилась вражеская сабля!
В голове шумит, в глазах на секунду темнеет… Зараза! Еруслан, видимо, только прикинулся грузным и неповоротливым! А теперь вот подловил… Клинок дружинника хоть и не прорубил шелома, но явно оглушил меня, отправив в состояние грогги.
И тут пригодился мой спортивный опыт: в полубессознательном состоянии я инстинктивно развернулся на пятках, резко выбросив правую руку, описавшую стремительный полукруг! Этакий бэкфист с саблей, обрушившейся на изу мленного противника, готовившего добивающую атаку, а теперь вынужденного защищаться! Причем удар получился столь сильным и быстрым, что мой клинок провалил поставленный противником блок и самым острием зацепил тому щеку! Ближник княжича невольно вскрикнул, отступив на шаг назад, и тут же я резко бросился вперед, ударом щит в щит свалив поединщика на колени!
Еще не полностью придя в себя, я спешу добить противника и допускаю совершенно глупую, дурацкую ошибку, от души рубанув по умело подставленному под удар умбону! С громким лязгом моя сабля раскололась, оставив в руке обломок клинка, на коий я оторопело, с ужасом уставился, еще не веря в произошедшее…
– Еруслан, стой!!!
Отчаянный и одновременно с тем грозный девичий окрик заставил вскочившего на ноги дружинника задержать уже занесенную для удара саблю! А меня он, наоборот, подстегнул: отбросив бесполезный обломок и одновременно с тем разжав пальцы на ручке-перекладине щита, я резво нырнул под вооруженную руку противника и, чуть присев, крепко обхватил его корпус сбоку. Потянув поединщика на себя, тут же резко распрямил колени, спружинив на них, и одновременно с тем изогнув спину, словно пытаясь встать на мостик! Лихо ругнувшись – тяжелый ведь, зараза! – и уже падая на спину, я развернулся в полете лицом к земле, в то время как Еруслан смачно впечатался спиной в утоптанную площадь…
Не знаю, как смотрелся прогиб со стороны, получился ли он чистым или нет, но жахнулся об землю грузный дружинник крепко, охнув от удара! Более увесистый щит он выпустил, а вот саблю удержал, но клинок оказался зажат моим телом…
Обвив предплечьем левой все еще вооруженную руку дружинника и зафиксировав ее под локтем, я резво развернулся на пятой точке, заправив правую ногу под лопатку поединщика, а левую закинув сверху, фиксируя узел. И тут же встал на мостик, ломая локтевой сустав противника! Рычаг, конечно, получился не особо чистым, но не успевший никак сконтрить Еруслан (еще бы, без опыта в единоборствах, это тебе не сабелькой махать!) вскрикнул от резкой боли, выпустив рукоять клинка! Одурев от выброса адреналина в кровь, я тут же выхватил из поясных ножен нож, желая добить поверженного врага, но тут вновь раздался резкий окрик княжны:
– Не смей!!!
Девичий голос стегнул по ушам, словно кнут, заставив меня замереть, а уже секундой спустя, глядя в расширившиеся от страха глаза Еруслана, я словно бы прозрел, ужаснувшись собственной кровожадности!
Неуклюже поднявшись на ноги, я убрал нож и низко поклонился Ростиславе, появившейся на площади в сопровождении и пронских дружинников, и оставшихся воев елецкой сторожи. При этом Кречет подарил мне очередной гневный взгляд, после чего недоуменно и одновременно с тем осуждающе посмотрел на виновато понурившегося Микулу: как допустил?!
Не понравились мне и хитрые глаза Ждана, смотревшего вроде бы и с одобрением, но одновременно с тем как-то чересчур лукаво: мол, знаю я твой секрет… А-а-а, это он, небось, про ухватки борцовские вновь пытать меня вздумал… Нет, брат, то будет после.
– Прости, княжна, меня за безобразие, но как иначе мне было поступать? Ведь Еруслан меня оклеветал при людях, обозвав бродником, в дружинника ряженым да татарами посланным народ извести! Кто же после таких обвинений мне поверит и в лес уйдет готовить землянки и лабазы, где пересидеть татар будет возможно?! Нет, после этих слов мне только и оставалось или голову на плаху класть, или же на Божий суд за клевету его вызвать!
Подъехавшая ко мне девушка, холодно смотревшая вниз с высоты седла, от негодования сжала губы столь плотно, что они вытянулись в тонкую линию. Но, выслушав мою версию, она тут же обернулась к тяжело поднявшемуся с земли Еруслану:
– То правда? То, что он речет, правда?!
Дружинник понуро кивнул, признавая свою вину, но тут же распрямился, с жаром заговорил:
– Не верю я ему, Ростислава Всеволодовна, не верю! Врет он все, не могли татары такую рать собрать, чтобы на одного нашего ратника было семеро поганых! Народ пугает, на
