Основы гуманной педагогики. Книга 2. Как любить детей - Шалва Амонашвили
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как же я сдам письменную работу? Она знала это и грозилась: «Твои пятёрки плакать будут перед моей отметкой». Я же ей никогда ничего плохого не делал? Я не злил её, не конфликтовал с ней. Ну, ходил на шатало со всем классом. Но разве это был повод, чтобы таить злобу к какому-либо ученику? Сказать, что она мстила мне, было бы неправильно: за что мстить, когда не было никакого повода! Получается, что она была просто злая и находила удовольствие в том, что издевалась над кем-нибудь. Разумеется, не только надо мной!
Накануне экзамена, ни на что не надеясь, я пошёл к своему другу, который прекрасно владел русским языком, чтобы он помог мне чем-нибудь. И он действительно помог. «Вот тебе шпаргалка, – сказал он, – завтра на экзамене будет тема о молодогвардейцах. Спиши, и получишь пятёрку».
Откуда он знал об этой министерской тайне? От дяди, который работал в министерстве просвещения.
Всю ночь я зубрил шпаргалку. Переписал её несколько раз. Упражнялся в письме наизусть. Тщательно следил за правописанием, за пунктуацией. На утро весь текст шпаргалки лежал у меня в голове. Если бы на экзамене пришедшие из министерства не объявили бы эту тему, я всё равно написал бы то, что зубрил всю ночь.
Но вот радость: чиновник с важным видом открывает засекреченный и сургучом скреплённый пакет, достаёт лист бумаги с названием экзаменационной темы, и учительница наша пишет её на доске. Тема слово в слово совпадает с темой моей шпаргалки. Сейчас мне нужно было только одно: спокойно списать с головы, не ошибиться. Я и приступил к этому делу.
Учительница, стало быть, должна радоваться, что я пишу. Но нет. Она подходит ко мне, стоит над головой и наблюдает, как я красиво сажаю буквы и складываю слова.
– Покажи руки! – говорит она мне.
Показываю. В руках у меня ничего нет.
– Встань, выходи из-за парты…
Она заглядывает под парту, ищет шпаргалку, но не находит, ибо она у меня в голове.
– Садись, продолжай писать…
Сажусь и продолжаю списывать с головы.
Она недовольна. Идёт к представителю министерства.
– Он пишет… – говорит она ему.
То есть, она, – учительница, занимающаяся с нами шесть лет, классная руководительница за всё это время, – доносит на меня чужому человеку, наделённому властью. Почему она это делает? После экзамена мы с ней, по всей вероятности, разойдёмся навсегда. Плохо, конечно, списывать, но если это для меня последняя возможность, если со списыванием связана моя судьба, если никому нет вреда от этого, и если формальность тоже соблюдена, – то неужели учитель не посочувствует своему ученику? Это же предательство, что она сейчас доносит на меня?
Инспектор из министерства говорит ей:
– Это кто, он? – и смотрит в мою сторону, – Пусть пишет!
– Но это невозможно… Он не знает…
– Пишет же?
– Списывает…
Тогда этот чужой человек подходит к мне и долго наблюдает, как я пишу. Видит, шпаргалки нигде нет. Улыбается мне, пиши, говорит, и отходит.
Хотя потом она долго убеждала членов экзаменационной комиссии, что я и слово без ошибки написать не могу, но в моей работе не была обнаружена ни одна ошибка, а содержательно сочинение тоже было хорошее. Потому комиссия была вынуждена поставить пять.
Так я окончил школу на золотую медаль.
Из двадцати шести одноклассников золотые и серебряные медали получили восемнадцать выпускников. И пусть никто в этом не ищет других причин, кроме двух: первая – талант наш, вторая – талант Дейда Варо. Не надо быть ясновидящим, чтобы узреть: что с нами могло случиться, если бы не подоспела Великая Учительская Любовь.
А что стало с золотой медалью?
Стоит сказать, в чём она мне пригодилась.
Медаль была действительно золотая, весом 18,5 граммов. В 1950 году государство не скупилось выдавать отличившимся школьникам слитки чистого золота в виде медалей.
В 1962 году я выбрал свою спутницу жизни. К свадьбе надо было ей преподнести подарок. Но у нас дома никаких драгоценностей не было, и денег не было, чтобы что-то купить в ювелирном магазине. Тогда я вспомнил, что у меня есть золотая медаль. Мы с мамой отнесли медаль ювелиру и попросили сделать из неё браслет. Получилась изящное украшение. Моя избранница осталась довольна. Только долгие годы я не открывал ей тайну, где моя школьная золотая медаль.
Я студент востоковедческого факультета
Нужны серьёзные исследования, почему молодые люди выбирают педагогические факультеты. Объяснения могут быть разные: нравится; видит перспективу для карьеры; семья традиционно педагогическая; был любимый учитель; не было другого выхода и т. д.
Но если молодой человек скажет, что любит детей и потому выбирает педагогическую профессию, надо полагать, что он знает, на что идет. Любовь к детям самый убедительный повод для выбора педагогической профессии. Молодой человек выбирает в педагогическом университете факультет физики или истории. Он что, любит саму физику или историю? Или хочет стать именно учителем физики или химии, потому что ему нравится сам процесс «преподавания» этого предмета? Или же потому, что любовь к детям лучше всего может проявиться через «преподавание» того или иного предмета? Как отразилось это внутреннее призвание быть педагогом, учителем в его школьной жизни?
Педагогическую профессию я выбирать не собирался. Пройдя через руки своих учителей, как я мог воодушевиться и поспешить в педагогический университет! Такого я не мог допустить даже в кошмарном сне. Я хотел стать журналистом: писать умел, был начитанным, уже печатал стихи и статьи в детских и юношеских изданиях. Все принимали мой выбор как правильный и хороший – и друзья, и мама, и Дейда Варо.
В школе задержали выдачу аттестатов на два дня. Как только я получил его, поспешил в Тбилисский государственный университет и подал документы на факультет журналистики. Вернулся домой счастливый: я зачислен без экзаменов. Но на другой день радость моя омрачилась: из приёмной комиссии университета пришли ко мне домой и сообщили, что мои документы были приняты ошибочно, ибо места, выделенные для медалистов, были уже заполнены. Можно подать документы на другой факультет.
И вот стою я в огромном холле Тбилисского университета, растерянный, озабоченный. Что делать, на какой факультет поступать? Нет у меня советников, а решать самому трудно.
Подходит ко мне мой одноклассник. Узнаёт моё положение и говорит:
– Чего себя мучаешь? Журналистом можешь и без факультета журналистики стать. А вот есть факультет востоковедения, я только что подал заявление в группу иранской филологии. Ты тоже туда подавай, пока есть места, приём ограничен.
– Что это за факультет, – спрашиваю, – впервые слышу.
Он объясняет, что это вроде дипломатический, изучаются история и языки Востока.
Недолго думая, я подошёл к форточке востоковедческого факультета и подал документы по специальности История Ирана. Меня приняли. В группе нас было семь человек. И было это в 1950 году.
На первом курсе, в течение года я изучил персидский язык до того уровня, что мог свободно общаться, выступать с речью, переводить на грузинский язык стихи Омара Хайяма.
Значит, у меня были языковые способности. Почему не воспользовались этим мои школьные учителя русского и английского языков?
Зигзаги судьбы
В те далекие годы мне не приходила мысль о том, что каждый человек, в том числе и я, имеет своё предназначение, свою миссию, что внутренняя сила (назовем ее Судьба) будет неумолимо направлять человека и поможет ему рано или поздно раскрыть смысл своей жизни, понять то, ради чего рождён он на Земле.
Судьба моя тогда знала, что я не буду ни журналистом, ни историком Ирана, ни переводчиком с персидского, ни дипломатом. Она знала, что я рождён быть учителем и обречен всю жизнь любить детей. Хотя тогда я мог кому угодно твердить, что не люблю педагогическую профессию, но сопротивляться судьбе тоже не мог, потому что сама жизнь принуждала подчиниться её воле.
С первого курса я понимал, что обязан как-то помогать матери. И хотя всю свою стипендию я приносил домой, но все равно чувствовал, что этого было мало.
Как сделать, чтобы я учился в университете и зарабатывал для семьи?
И вот нам объявили, что со второго курса лекции будут проводиться в вечернее время из-за нехватки аудиторий. Я воспользовался этим и обратился в райком комсомола с просьбой дать мне какую-нибудь работу.
– Какую? – спросили меня.
– Какая есть… Можно рабочим… – ответил я.
Тогда заведующий отделом, – она оказалась нашей соседкой, – посмотрела список рабочих вакансий и сказала мне:
– Пионервожатым будешь?
– А какая будет зарплата? – спросил я. Для меня было не важно, кем работать, лишь бы иметь дополнительно тридцать-сорок рублей в месяц. А когда она сказала, что зарплата будет сорок пять, я сразу согласился.
