Как ограбить швейцарский банк - Андреа Фациоли

Она резко сдернула одеяла, Филиппо аж застонал. Потом побежала на кухню готовить кофе и стол для завтрака.

– Душ приму! – крикнул ей Филиппо из комнаты.

– Давай поскорее!

Анне не нравилось опаздывать по утрам. Завтрак она предпочитала обеду и ужину, а к тому же для них с Филиппо это были любимые минуты. Она была счастлива, что ей не достался в мужья один из тех бирюков, которые не разговаривают рано утром.

– Сегодня я одна на работе, – сказала она Филиппо позднее, намазывая хлеб маслом. – Надеюсь, народу будет не слишком много.

– Никогда не видел, чтобы в библиотеке была очередь.

– Э, нет, приходит больше народу, чем ты думаешь!

– А что это за люди?

– Самые разные. Но в основном женщины, должна заметить.

– Ну, ведь вы-то и читаете, правда? Среди моих учеников не найдется ни одного мальчика, который бы дочитал до конца книгу за последние три года.

– Не перебарщивай. Однако верно, что женщины стремятся быть умнее. Возможно, вопрос эволюции. Если матриархат…

– Нет, прошу тебя! Никакого матриархата до восьми утра!

Анна засмеялась.

В те дни им стало легче друг с другом. Понятно, что в отношениях есть подъемы и спады, но в последнее время Анна немного забеспокоилась. Филиппо не принимал ее потребность время от времени убегать в мысли, принадлежащие только ей. Подруги удивлялись, рассказывали ей о своей супружеской жизни, состоящей из всплесков чувств и плотской близости. Но никто из подруг, в отличие от нее, еще не прожил в браке больше пяти лет… И главное, это сообщничество, эти неспешные утра, состоящие из разговоров и кофе, возмещали ей всё. В конце концов легкость возрождалась всегда, как чудо.

После завтрака Филиппо умчался на машине. Анна начинала работать позже, поэтому она спокойно приняла душ и поехала на работу на велосипеде. В тот день ее коллега отсутствовала, и ей предстояло принимать посетителей у конторки. В сущности, она была не против: теряешь кучу времени, но можешь рассчитывать на интересные встречи.

Например, тот господин лет пятидесяти, сутуловатый, с медленными, чеканными движениями. Анна предположила, что он официант или стюард, тем более что его глаза лучились каким-то вежливым светом. Она тут же прозвала его Мажордомом. С коллегами она часто играла в такую игру – давать прозвища посетителям библиотеки. Второй шаг – попытаться разгадать, что за книги он выберет.

Мажордом казался ей человеком, много путешествующим. Книги о путешествиях с фотографиями. Или, может быть, что-нибудь о готовке. Тысяча рецептов пасты. Десерты на все случаи жизни. Секреты тирамису.

Но Мажордом не спрашивал у нее совета. Он только бродил между полками, заглядывая там-сям в какое-нибудь издание. Были люди, которые приходили и просили дать книгу, любую. Многие делали так, перед тем как лечь в больницу или лететь на самолете. Мажордом же как будто принадлежал к категории Неудовлетворенных. Посмотрел, полистал и ушел. Перед выходом он поглядел на Анну с сожалением, словно извиняясь за то, что ничего не взял. Анна улыбнулась ему. Ты прощен, Мажордом.

Она снова увидела его позже, в обеденный перерыв. Она сидела на своей обычной скамейке напротив реки. Мимо нее пробежала стайка детей под присмотром учителя физкультуры. Потом вслед за своей собакой прошел мужчина. И наконец, появился Мажордом, который уселся рядом с ней и сказал:

– Госпожа Корти? Анна удивилась.

– Мы знакомы?

– Нет. – Мажордом поправил очки на носу и изобразил услужливую улыбку. – Но я здесь, чтобы помочь вам.

– Не понимаю.

– Я один из ваших. – Мажордом уже чуть ли не строил ей глазки. – Не беспокойтесь.

Анна сжала в руках коробочку с обедом.

– Я знаю все об ограблении в беллинцонском «Юнкере».

– Что?

– Я тоже друг Жана Сальвиати. И главное, я друг прочих ваших друзей.

Анна почувствовала легкое головокружение.

– Вы… друг… но что вы такое говорите?

– Не беспокойтесь, – повторил Мажордом. – На самом деле я хочу только предложить вам сделку. Никто не узнает об этом.

Анна только посмотрела на него, сжимая все сильнее коробку с рисовым салатом, оставшимся от вчерашнего ужина.

– Обещаю вам приличное вознаграждение, и вы никому не причините зла. Мне нужна только информация.

– Информация? От меня? Но я…

– Вы же знаете Сальвиати, он хочет все себе забрать. – Мажордом подмигнул ей с заговорщическим видом. – Но мой шеф хотел бы иметь какие-то гарантии.

– Извините, я не понимаю…

Анна хотела встать и вернуться на работу. Но головокружение пригвождало ее к месту, к этой скамейке на берегу реки. Это не шутка, повторяла она про себя. Грабить банк – не шутка.

– Да прекрасно понимаете! – Мажордом улыбался. – Я хочу только, чтобы вы мне сказали дату и точное время ограбления.

Анна сглотнула слюну. Этот человек чего-то от нее хотел.

– В общем, расскажите мне, как вы решили действовать. Только для подстраховки, понимаете?

10 Контини amp; Сальвиати

Больше общих собраний не было. Они держали связь в основном по телефону. Иногда кто-нибудь назначал встречу на лету в беллинцонском баре, в офисе Контини или дома у Сальвиати. Пока в начале октября Контини, слушая кассету Мустаки, не отправился на машине из Корвеско к Монте-Ченери.

Он решил покончить с этим.

В последние месяцы что они только не перепробовали. Но каждый раз что-то оборачивалось против них. Сначала Лину переселяли именно тогда, когда они обнаруживали, где ее держат взаперти. Потом банк откладывал перевозку денег. Наконец Форстер терял голову.

Теплый голос Мустаки пел о греческих островах, пока дорога поднималась, изгиб за изгибом, между красными и желтыми лесными зарослями. Даже французские песни не могли успокоить Контини. Тем лучше. Он уже принял решение. Было не слишком поздно попросить помощи у полиции, следовало только обратиться к нужным людям.

Но Сальвиати был не согласен.

Когда Контини подъехал к его дому, вор протыкал вилами газон. Сыщик посмотрел на него из автомобиля. На Сальвиати был старый измятый свитер и вельветовые брюки. Детектив приблизился, опустил боковое стекло.

– Что это ты делаешь?

Сальвиати поднял голову. Потом снова наклонил и ответил:

– Вентилирую газон. Контини вышел из машины.

– Вентилируешь газон?

– Газон, из-за того что по нему ходят, сжимается. Так что в конце сезона надо стимулировать поступление воздуха, чтобы улучшить почву.

– Аа.

– Это помогает корням, водотоку. Предохраняет от болезней.

– И надо делать дырки в земле.

– Потом кладешь туда немного песка. Как дела, Элия?

Контини сел у края лужайки и рассказал о своих трудностях. Он не мог работать в группе, не мог всерьез думать об ограблении банка. Поэтому он предложил позвонить в полицию и…

– Исключено!

– Но сам посуди, Жан, теперь уже…

– Исключено. У Форстера моя дочь, и он, в случае чего, готов действовать всерьез.

– Но у нас есть улики. Мы записали…

– Это не улики. Форстер может сделать так, что моя дочь исчезнет, и выйдет сухим из воды. Почему они должны верить старому вору?

– Я знаю достойных ребят в полиции.

– Я не пойду в полицию, Элия. Я бывший зэк, не вижу дочь месяцами. Почему они должны поверить в историю с ограблениями только из-за пленки, записанной сыщиком, где говорится об ограблениях?

– Жан, мы вступили в союз с опасным преступником. Ты забыл, что он пытался подкупить Анну?

– Она не поддалась. Верит нам.

– Форстер знает, что мы привлекли супругов Корти. Это значит, что он следит за нами, что он готов на все.

– Слушай, я тебя ни к чему не принуждаю.

– Не в этом дело. Ты ведь даже не захотел узнать, почему Форстер пытался подкупить Анну не захотел даже…

– У Форстера моя дочь. Я не могу рисковать. Если он хочет, чтобы я совершил ограбление, я его совершу, вот и все. Форстер псих, но мы хитрее. Почему ты хочешь все разрушить?

Контини открыл рот, чтобы ответить, потом закрыл его. Внезапно он почувствовал себя выпотрошенным. Поднял глаза посмотреть на горы, где ореховые и каштановые рощи пламенели осенними красками.

– Я, – сумел он произнести, – я, значит, разрушаю все?

Сальвиати молча поглядел на него.

– Но ты понимаешь, что говоришь?

– Я знаю, что я подготовил план. Если боишься, скажи!

Контини на мгновение потерял свою обычную флегматичность.

– Жан, мы знакомы двадцать лет! Ты знаешь, что я сделал, и что мы сделали, и что… В общем, я больше не занимаюсь расследованиями, я больше не могу жить, с тех пор как явился ты с этим ограблением!

– Ты был свободен…

– Хватит об этом! Я не хотел и не хочу идти на попятный, и ты это знаешь! Но это не значит, что кто-то может уверять меня: «Возьмем десять миллионов и завяжемся с неизвестными людьми, а когда все пойдет плохо, будем идти вперед, как мулы!»

– Все не идет плохо!

– Все идет плохо! Ты что думаешь, ограбить банк – это просто для людей, которые не отчаялись? Одно дело – разработать план, другое – быть там двадцатого декабря и знать, что ты идешь против закона, против своих привычек, против здравого смысла!