Конец большого дома - Григорий Ходжер

— А из-за чего ссорятся?

— Всякое бывает. Старшая эука что-нибудь попросит сделать вторую эуку, а она — ругаться, совсем не стала слушаться старшую. Вторая эука обвиняет старшую, что она задушила маму, потом говорит, что она научила бежать Идари, даже то, что нет запасов еды на зиму, тоже будто ее вина. Она всякую напраслину возводит, за всякую зацепку цепляется, лишь бы поругаться.

— Хорошо, что ты мне глаза открыла, уши мои прочистила, — ответил Пиапон.

После этого разговора он стал прислушиваться к разговору женщин, приглядываться к их лицам, допытывал жену, но она ни в чем не сознавалась, говорила, что Майда подбила молодых Агоаку и Исоаку против нее и ее изживают из большого дома. Пиапон не поверил жене. Рассказ сестры навел его на долгие размышления, на поиски причин бесконечных, как говорила Агоака, ссор женщин. Своим разумом он понимал, устои большого дома претерпели довольно крепкие потрясения: прежний устойчивый покой был нарушен побегом Идари, относительная дружба женщин, скрепляемая стараниями матери, исчезла с ее смертью. Пиапон мысленно немного оправдывал жену, он знал, своенравной Дярикте невтерпеж стало находиться в вечном подчинении Майды — на самом деле, почему она не может сама, без указаний Майды хозяйствовать в доме? Чем она хуже женщин других домов, которые сами, без опеки посторонних, справляются с хозяйством? Конечно, Дярикта искала свободы. Попытался Пиапон представить себя на месте жены, но тут же отмахнулся от этой, как ему показалось, нелепой мысли; он мужчина, он хозяин над своей семьей, хотя и живет в большом доме, а главное, он имеет свою острогу, ружье, самострелы, собак и потому в любое время может стать самостоятельным охотником. Может, это раньше одним копьем не мог охотник прокормить семью, а теперь, когда у него есть ружье и боеприпасы, он один может добыть все необходимое своей семье без помощи сородичей, без большого дома.

Так думал Пиапон, но когда вспомнил о пустом амбаре, то понял беспокойство женщин: они намного хозяйственнее мужчин, они сердцем почуяли грядущую беду, ожидавший их голод во время таяния снегов и вскрытия рек. В этом отношении они походили на тех островных зайцев, которые, заранее почуяв наводнение, мечутся и с тоской смотрят на зеленеющие вдали сопки.

— Надо больше заготовить юколы, — сказал вслух Пиапон и сердито добавил: — Нечего зря ездить по всему Амуру.

Приняв решение, он еще усидчивее, проворнее продолжал ремонтировать невод. К возвращению Баосы эта работа была закончена, и Пиапон принялся конопатить большой неводник.

— Дядя, дядя, дедушка возвращается, — сообщил Ойта.

Снизу подходила лодка. Пиапон отложил работу и долго из-под ладони рассматривал сидевших в лодке.

«Какую новость везет отец? Разыскал ли беглецов, напал ли на их след?» — гадал он, но, не заметив в лодке посторонних, вздохнул свободно и облегченно.

Баоса вернулся утомленный, молчаливый. Пиапон сразу заметил, как осунулся отец, постарел. Войдя в дом, старик поклонился центральному столбу фанзы, перецеловал внучат, потом взобрался на нары, поджал под себя ноги. Майда подала трубку. После еды старик вышел на улицу, и тут Пиапон отчитался о проделанной работе, спросил о поездке.

— Съездили, ничего, — ответил Баоса.

— На след хоть напали?

— Они не косули, а мы не охотники. Зачем нам след разыскивать! — твердо ответил Баоса.

Больше он ничего не добавил и только разжег у Пиапона любопытство. Рассказал о поездке в Хулусэн Калпе.

— Больше не будем их разыскивать, — сказал он в конце рассказа, откровенно радуясь концу бесцельных поездок.

— Расспрашивали людей? Никто не встречал их? — полюбопытствовал Пиапон, тоже радуясь вместе с братом.

— Как в воду канули! Никто ничего не знает.

— Что случилось? Может, они погибли? — встревожился Пиапон.

— Тогда нашли бы их вещи, лодку. Пота не пропадет! Где, интересно, он все же спрятался?

— Видно, по протокам все же вверх подался, где-нибудь теперь в Найхине или в Толгоне находится.

Калпе с Улуской помогали Пиапону конопатить неводник. Улуска после побега Поты совсем притих, старался лишний раз не попадаться на глаза главе большого дома и имел такой униженный, забитый вид, что невольно вызывал жалость Пиапона. Иногда Пиапону хотелось подойти к нему, подбодрить, сказать, чтобы он держал себя в руках, пообещать ему поддержку, если начнутся против него какие козни, но он не подходил и не говорил подбадривающих слов, потому что знал: никакие слова не поднимут дух Улуски — слишком он уж слабохарактерен. Кончился мох, которым конопатили неводник. Пиапон поднялся домой и, собирай мох в подол халата, услышал шум, крик и плач в доме. Вытряхнув с подола мох, он вошел в фанзу и столкнулся в дверях с разъяренным Полокто. Возле очага рыдала Майда, обнимая ее, ревел младший сын. Баоса сидел на своем место, он походил на заснувшего на суку дерева коршуна.

— Ты дома находился, за всем должен был следить! — закричал в лицо брата Полокто. — Не видел, как эти суки грызутся между собой? Чего они не поделили, чего дерутся?

— Чего ты у меня спрашиваешь? Почему я должен знать?

— Как почему? Ты же здесь один оставался, ты за все должен отвечать!

— До женщин мне дола нет.

— Вот как?! Жена твоя склоку разводит, а тебе дела нет!

— Не кричи, детей не пугай.

Но Полокто уже нельзя было остановить, у него забурлил, закипел неуемный дух Баосы, он должен был на ком-то выместить злость. Он кричал, брызгал слюной, его бесило спокойствие, сдержанность брата, и он, распалившись, толкнул Пиапона и ударил в грудь. Пиапон покачнулся, пятясь, споткнулся и упал на спину. У него потемнело в глазах от обиды. Поднявшись, он размахнулся и хотел ударить брата в грудь, но нечаянно угодил в лицо. У того из носа потекла кровь. Пиапон опустил руки и с ужасом посмотрел на дело своих рук, растерянно оглядываясь, будто спрашивая: «Неужели это я ударил? Это я — младший брат — посмел ударить старшего в лицо? И кого? Старшего брата!»

Полокто вытер рукавом кровь и неожиданно с кошачьим проворством прыгнул на нары, рванул со стены ружье. Пиапон стоял на середине фанзы и не шевелился, глядя на брата. Дети, до смерти напуганные дракой родителей, ревели в полный голос, женщины подняли оглушительный визг. Полокто выхватил из ящичка патрон, и в это время на него прыгнул Баоса, ловким ударом выбил из рук ружье и вторым ударом свалил сына.

— Собачий сын! — прохрипел старик. — В фанзе нашел зверя. В кого собрался стрелять?! Мало в тайге зверей, иди и стреляй там, — он пнул лежавшего в ногах Полокто. — Собачий сын, на кого ты злишься?! На меня, на братьев?!

Полокто лежал вниз лицом, разбитый нос кровенил подушку, плечи тряслись в беззвучном рыдании. Как он ни был взбешен, он не смел поднять на отца руку и вынужден был сносить все его удары, ругань.

Расстроенный Пиапон вышел на улицу, вымыл лицо и руки, набрал в подол халата моху и зашагал к ожидавшим его Дяпе и Улуске. «Оказывается, он серьезно намеревался стрелять, — думал он. — Но ведь, я нечаянно…»

Когда, закончив работу, он вернулся домой, отец, нахохлившись, сидел на прежнем месте, Полокто лежал на постели с младшим сыном и что-то рассказывал ему. Женщины суетились у очага, готовили ужин. Пиапон взобрался на нары и лег рядом с игравшими в акоан дочерьми. Он видел, как Полокто, взяв Дяпу за руку, вышел с ним на улицу. Немного погодя зашел один Полокто, сел на краю нар и закурил. Потом зашел Дяпа, он перелил принесенную водку в медный кувшинчик и начал ее разогревать. Пиапон понял — Полокто будет просить у него прощения, но так как он старший, то ему не положено по закону становиться на колени перед младшим, и потому он упросил младшего брата просить извинения за себя.

«Выходит, все же он виноват, — подумал Пиапон. — Да, он виноват, он меня первый ударил, он хотел меня застрелить».

Дяпа подошел к Пиапону, налил в чарочку водки и протянул брату.

— Ага, садись, выслушай меня, — сказал он.

Пиапон сел.

— Ага, выпей эту чарочку водки.

— По какому случаю пить? Почему ты мне первому преподносишь? В этом доме есть еще отец, есть люди старше меня.

— Ага, не сердись, сегодня случилось… неразумное… — Дяпа замолчал, подыскивая слова, он никогда не отличался красноречием, а теперь в роли мирового и подавно не находил слов.

«Трудно за другого прощения просить», — подумал Пиапон.

— Одним словом, отец и старший брат просят извинения за сегодняшнее, — закончил Дяпа.

— Почему отец просит прощения?

— Он не просит… он просит, чтобы ты извинил старшего брата.

— Скажи отцу, я не могу извинить старшого брата, — неожиданно для самого себя ответил Пиапон и подумал: «Придется упрямиться».

Дяпа растерянно замолчал, он не знал, что ему дальше предпринять.