Конец большого дома - Григорий Ходжер

— Ты что такой улыбчивый? — спросил Токто.

— На марь ходил, ягоды собирал.

— Наверно, много собрал, потому улыбаешься.

— Совсем мало, только на дне туеска принес.

К ним подбежали двое мальчишек с луками и стрелами.

— Дака,[44] у нас стрелы без набалдашников, сделай набалдашники, — попросил один.

— С остриями в разные стороны, ладно? — добавил другой.

— А почему наконечники не хотите? — спросил Токто.

— Мы на птиц идем охотиться, на них лучше набалдашники.

Пота погладил ближнего мальчонку по голове, пригретая солнцем головка приятно теплила ладонь.

«Мой сын так же будет бегать за птицами, и голова у него будет такая же теплая, — подумал Пота. — Я ему изготовлю много-много стрел, самые лучшие луки будут у него…»

Токто отложил в сторону почти готовую поварешку и принялся вырезать набалдашники для мальчишеских стрел.

— Вот всегда у вас так: как только идти на охоту, тогда только вспоминаете об оружии, — ворчал он. — То у вас тетива плохо натянута, то она порвалась, то наконечники притупились, то набалдашники потерялись. Ох и охотники вы! Токто словно забыл о Поте, он разговаривал с мальчишками, добродушно поучал их и весь был занят только ими. Подошла Оба и попросила поварешку.

— Не готова еще, мама, — сказал он. — Видишь, тут охотники пришли, в тайгу собрались, а набалдашников нет на стрелах. Как ты думаешь, что важнее — твоя поварешка или охотничьи стрелы?

Оба улыбнулась и отошла.

— Стрелы важнее. Верно, Пота?

Токто вырезал четыре набалдашника, надел их на стрелы и отпустил обрадованных мальчишек.

— Если вам свистящие или воющие набалдашники нужны, приходите, — напутствовал мастер юных охотников. Взглянув на Поту, он улыбнулся: — За ягодами ходил, говоришь? Поэтому улыбаешься? А я улыбаюсь, когда что-нибудь сделаю для этих мальчишек; их радость — моя радость. Эх, побежали! — Токто смотрел счастливыми глазами вслед мальчишкам.

— Поедем на охоту? — вдруг предложил Пота.

— На что, на уток?

— Что утки, твоя собака обойдет озеро — мешок уток соберет. На лося поедем.

— Поедем. Давно я не стрелял их. Только на чем ты поедешь?

— Попрошу у кого-нибудь оморочку.

— Ну, хорошо, попросишь, а что потом? Дадут тебе раз, два, потом спросят, сколько раз можно давать? Думал я, коли ты сейчас собрался на охоту и дальше думаешь охотиться, тебе необходимо свою оморочку заиметь.

— Где я ее добуду?

— Надо сделать, есть руки — оморочка будет.

В этот же вечер соседи Токто принесли три больших свертка бересты. Охотники заготовляли ее для себя, думали в свободное время сделать новые оморочки, но так как новый житель стойбища не имел собственной, они отдали бересту ему. Через пять дней Пота сидел в легкой дяи — берестяной оморочке с изящно загнутыми кормой и носом, испещренными искусными узорами Токто, маховик тоже был весь в орнаментах, выжженных железом.

— Теперь можно ехать на охоту, — удовлетворенно сказал Токто. — Нигде не протекает? Вроде бы смолы не жалел.

— Не протекает, — радостно сообщил Пота. — Ух, какая легкая!

— Намаешься за целый день, к вечеру и оморочка покажется тяжелой, как кетовый неводник, — сказал сосед Токто, Пэсу Киле, пожилой охотник с реденькой поседевшей бородкой.

— Добрая оморочка, — заявил старик Чонгиаки Ходжер. — Что Токто ни сделает — все у него получается добротно. Тебе, нэку, повезло, родственник твой на всю Харпи мастер.

Поте сочувствовали, его всячески поддерживали и словом и делом. Это он давно заметил и терялся в догадках: не проболтался ли названый брат и не потому ли к нему относятся так сочувственно? Или у хэвэнских, озерских нанай в душах заложена эта доброта, бескорыстность? Потом, поразмыслив, вспомнил своих няргинских — зря он о них стал плохо думать, ведь они так же добры и бескорыстны, как и хэвэнские. Он вспомнил своего беспутного отца, его щедрость, граничащую с безрассудством. Отец никому никогда не отказывал в помощи, отдавал последнюю юколу и сам оставался голодным. Три года назад, во время большой воды, осенью кета поднималась по Амуру, выискивая протоки с малым течением, и рыба не попадалась в невода. Юколы насушили очень мало, и в конце зимы начался голод. Тогда Ганга отдал последние связки юколы тем семьям, у которых были дети, а сам, как и многие охотники, ушел в тайгу собирать кору молодых деревцев, кустарников. Не один Ганга тогда так поступил, все охотники, у кого не было малых детей, отдавали припасы продовольствия многодетным.

— Ничего, у нас желудки железные, — все переварят, — находили они силы шутить.

Много детей все же умерло, да и взрослые были как мертвецы — кожа да кости. Кое-как дождались ледохода, весны. Вспомнил Пота и злого страшного Баосу, который, не умея плавать, однажды бросился в воду спасать утопающего товарища. Нет, не одни хэвэнские с широкими, добрыми душами!

Пота присматривался, прислушивался к разговору новых соседей, с которыми ему суждено жить многие годы, а может, и всю жизнь. Только теперь он начал различать разницу в говоре хэвэнских, их пристрастие к охотничьим разговорам. Когда они азартно, в полный голос, перебивая друг друга, заговорили об охоте, на Поту точно подул тугой весенний ветер, затрепетали над ним крылья перелетной птицы, загомонили гусиные бесконечные стаи, заплескалась зеленая вода в озерах. А полоканцы продолжали свой веселый разговор, так похожий на весенний гомон птиц, и не догадывались о чувствах Поты.

— Охота от нас не уйдет, — наконец переменил разговор Токто. — Кета скоро подойдет, надо собираться на Амур.

— Чего собираться, мы готовы хоть сейчас выезжать, — ответил Чонгиаки Ходжер.

— Мы готовы, — поддержал отца сын Чонгиаки, Гокчоа.

— Кета нынче хорошая будет, жирная, — сказал стоявший возле Гокчоа молодой охотник.

— Откуда знаешь?

— Как откуда? Вода небольшая на Амуре…

Охотники захохотали, хлопая себя по бедрам, придерживая животы.

— Эх ты, хэвэнский нанай, — смеялся Токто, — не зря амурские смеются над нами, такие, как ты, дают им повод. Да запомни, кета с моря идет, по Амуру поднимается к своим нерестилищам. Какая в море откормится, такая и придет.

— Знаю, будто не знаю… — обидевшись, оправдывался парень.

Когда шум утих, Токто сказал:

— Я дней через десять выеду. Сначала съезжу на лося с Потой, покажу ему хорошие места…

— Ты не сказал, где кету будешь ловить?

— Как где? На старом месте, на правом берегу Амура, ниже Малмыжа.

— Русские, может, не пустят… они тони захватывают…

— А мы без рук, что ли? Защищать тони будем.

— Амурские не защищают, а ты что сделаешь?

— Найдем место, Амур широк, песчаных кос хватит. Почему ты, Пэсу, молчишь? На кету не собираешься?

Пэсу молчал во время разговора, но Токто знал о болезни его отца, самого древнего в стойбище старика. Отец Пэсу на днях внезапно слег, и шаман сказал, что злой дух ужо не покинет стойбища, пока не заберет старого охотника.

— Я не могу ехать на кету, пока отец болен, — грустно ответил Пэсу. Он почитал отца, давшего ему жизнь, научившего отличать в этом мире хорошее от плохого, добро от зла. Сам Пэсу давно дед, скоро станет прадедом, но, несмотря на это, он любил старца отца. Отец, какой бы он ни был, — всегда есть отец!

— Сыновья, может поедут?

— Они тоже не могут поехать.

— Как же тогда, без юколы останетесь?

«Старик умирает, ему не понадобится еда, а вы-то будите жить, — подумал Пота, не подозревая о жестокости своей мысли. — Вам-то понадобится еда, чего же сидеть у ног умирающего?»

А Токто думал о другом — о том, как бы собрать артель из молодых сильных охотников и наловить столько кеты, чтобы хватило на все стойбище, даже для тех, кто не выедет по каким-либо причинам на путину. Беда пришла в дом Пэсу — разве он в этом виноват? Правда, сыновья его могли бы выехать, но если они высоко почитают деда и не хотят, чтобы он умер без них, — их дело. Просто им надо помочь.

Охотники разошлись по домам — подходило время еды. Токто с Потой жили как одна семья, они даже ели за одним столом. Женщины подали подогретую уху из сазана.

— Как же мне быть, ага? — спросил Пота. — Мне нельзя на Амур выезжать с тобой.

— А я тебя и не просил, ты оставайся здесь и заготовляй мясо, копти, суши.

— Без юколы останусь?

— А я на что? Неужели на два лишних рта не смогу заготовить?

— Мне все же неудобно, ага, ты столько делаешь для нас.

— Когда я состарюсь, как отец Пэсу, тогда долг отдашь, — засмеялся Токто.

На следующее утро Токто с Потой выехали на охоту. Поднявшись выше по Харпи, Токто свернул в какой-то приток Харпи.

Речушка была настолько узка, что маховое весло доставало до ее берегов и вместо воды задевало высокую траву. Чуть выше речка раздавалась вширь.