Собрание сочинений в десяти томах. Том седьмой. Храм согласия - Вацлав Михальский

Левую ногу свело судорогой – такое бывало с ним и на футбольном поле, – боль нестерпимая, а тут еще эта проклятая зеленая муха! И завели свои волынки шотландские волынщики в клетчатых юбках! Господи! Неужели все это никогда не кончится?! Но надо стоять, надо держаться во что бы то ни стало!

Говорят, что, когда потом его спрашивали домашние: «Айк, а трудно было на войне?» Он отвечал: «Да, на параде в Тунисе».

Сколько же может летать эта неутомимая проклятая муха?!

Овдовевший в конце ноября 1942 года доктор Франсуа стоял неподалеку от Эйзенхауэра. Он был привычен к жаре, тепло одет и бодр духом. Почему тепло одет? Да потому, что от сильной жары, как и от сильного холода, одно и то же спасение – теплая одежда, защищающая тело от холода и от зноя в равной мере. Доктор Франсуа обратил внимание на неестественность позы Главнокомандующего, на то, как тот старается справиться с судорогой в ноге. Франсуа хорошо знал помещение канцелярии, помнил, где должна быть трибунка, которую обычно ставили на постамент для выступлений генерала Шарля перед широкой аудиторией. Доктор разыскал эту хотя и не маленькую, но легкую конторку, не чинясь, сам притащил ее к постаменту. Не спрашивая разрешения Эйзенхауэра, он водрузил перед ним конторку, надежно скрывавшую его фигуру от взглядов и позволившую облокотиться о нее. Доктор тут же сел на корточки и принялся массировать ногу генерала. Он делал это так жестко, так умело, что боль вскоре отпустила Эйзенхауэра.

– Вы спасли меня, дружище! – сказал Эйзенхауэр на ломаном французском.

– Все нормально. Главное, меняйте опорные ноги и переносите тяжесть тела на руки – теперь вам есть обо что облокотиться. Мужайтесь! Я буду рядом, массаж еще понадобится. Этому параду еще часа три… – сказал Франсуа по-английски.

Увидев маленькую зеленую муху перед носом генерала, доктор Франсуа ловко поймал ее в кулак, придавил и выбросил вон. Главнокомандующий был счастлив!

До конца парада доктор Франсуа еще раз массировал ноги генерала, и они расстались друзьями.

– Я жду вас на ужин, – напомнил Эйзенхауэр. – Вы будете моим личным гостем.

Много земель повидала на своем веку Мария Александровна, но ни в одном краю не приходилось ей наблюдать такого многослойного света, как в Тунисе, света, играющего десятками оттенков и словно перетекающего по предметам, на которые он падал. А какая ясность цвета, особенно над пустыней, какая чистота тонов! «Сюда бы собирать художников со всего мира, – думала она и сейчас, автоматически ведя авто по белой насыпной известняковой дороге, как бы парящей в небесах, размытых зноем. – Боже, сколько оттенков белого, желтого, серого, голубого, дымчатого над морем, почти фиолетового у горизонта и сколько еще других полутонов света и тени…»

Внизу справа проплывали столбики словно посыпанных мукой белых от пыли кактусов, слева скользило синее зеркало Тунисского залива с далекими черными парусами рыбацких фелюг. Дорога была пустынной, и Мария Александровна предельно утопила педаль газа – только скорость и гибельный риск еще как-то трогали ее почти омертвевшую душу. А ведь ей лишь 38 лет, она здорова, умна, богата, красива, большая война еще не окончилась, но все это для других…

11 ноября 1942 года десять немецких дивизий одномоментно пересекли демаркационную линию и оккупировали ту часть Франции, что якобы была независима и находилась под управлением правительства в Виши маршала Петена, которому шел восемьдесят седьмой год. Одновременно с немецкими подразделения итальянской армии оккупировали Французскую Ривьеру. И немцы, и итальянцы были потрясены тем, что французы не оказали им ни малейшего сопротивления.

В декабре до Тунизии дошли французские газеты. В той самой, где когда-то была напечатана фотография Марии Мерзловской с Коко Шанель, от 21 ноября 1942 года, в разделе «Хроника», Мария Александровна прочла одну за другой две заметки.

«…Hier, dans dans la cour de son hôtel particulier, а la périphérie de Marseille, une patrouille allemande a fusillé la veuve du général français célèbre Charles J., héros de Verdun et gouverneur de la Tunisie, ainsi que sa cousine et les trois, soi-disant, prisonniers de guerre russes des maquis qui travaillaient dans la propriété de Mme Nicole. Les témoins oculaires de l’incident, les domestiques Jeanne et Jean N. affirment que Mme Nicole, en réponse au massacre des Russes a donné une gifle а l’officier SS, ce qui a servi de prétexte pour la fusillade…»[39]

«…d’aprés les agences d’information anglaises, hier, а l’aube, l’aviateur célèbre de la France, héros de Verdun, étant, ces derniers temps, moniteur militaire de l’école d’aviation, près de Londres, compte Antoine K., en pilotant l’avion d’étude d’origine française “Potez-25” a éperonné un bombardier lourd allemand а 4 moteurs “Focke Wulf-200”, se dirigeant avec sa charge mortelle du côté de la capitale britannique. Les deux avions ont sauté en air au-dessus de la Manche. Il paraot que les bombes allemandes se sont explosées. L’explosion était d’une telle force, qu’on l’entendait des deux côtés du détroit. En tant que héros de la première guerre mondiale, le compte Antoine K. ne pouvait pas ignorer que le premier éperonnage dans le monde aérien a été pratiqué par le pilote russe Nestérov, en 1914…»[40]

Далее шел абзац о широкомасштабном контрнаступлении русских (сразу тремя фронтами) под Сталинградом – собственно, для этого и понадобился журналисту пассаж о русском пилоте Нестерове.

Но Мария Александровна никогда не читала ни этого абзаца, ни других материалов, напечатанных в этой газете…

В том же ноябре нелепо погиб праправнук Пушкина Джордж Майкл Александр Уэрнер. Ночью его случайно раздавило между двумя немецкими танками в маленьком городке под Тунисом. Так как у доктора Франсуа была назначена с ним встреча, он и похоронил юношу. Благо на том был, как всегда, мундир французского лейтенанта, и тело без хлопот отдали французскому полковнику Франсуа.

Война забрала у Марии всех: Антуана, мсье Пиккара, Николь, Клодин, Шарля, Джорджа Уэрнера… Остались на этом берегу только Уля и Франсуа, а на том, далеко-далеко за морем, мама и Сашенька… Все эти месяцы Мария Александровна жила на земле словно эфемерно: она как бы была и в то же самое время ее как бы и не было. Главной связующей нитью с жизнью оставались для нее: там – мама и Сашенька, а здесь – русские военнопленные. Всех доставленных ею из Франции она давно переправила в Габон; последним уехал Толик Макитра, – Мария очень хотела, чтобы он выучился на врача. Толик оказался на редкость одаренным и упорным юношей. Доктор Франсуа говорил, что если он будет учиться, то его ждет большое будущее, а Франсуа никогда не завышал своих оценок.

Путь во Францию был закрыт – теперь там везде хозяйничали немцы. Но, слава богу, и здесь, в Тунизии, были у Марии Александровны свои заботы. Во-первых, во-вторых и в-третьих – это судьба «русских рабов Роммеля», оставшихся в живых, перешедших на сторону англичан и теперь закрытых ими в лагерях «до особого распоряжения». Что это за «особое распоряжение», Мария Александровна догадывалась – отправка в СССР, а значит, на муки, а то и на погибель. Милые союзники отправили в трюмах и в скотских поездах более 2,5 миллионов русских военнопленных, большая часть которых умерла в пути от голода, холода и нечеловеческих условий содержания. Особенно усердствовали в выполнении обязательств перед дядюшкой Джо (Сталиным) англичане, как и прочие союзники, – ревнители буквы закона не могли не знать международного права, которое гласит: «Военнопленный – это не преступник. Военнопленный должен быть неприкосновенным, как суверенитет народа, и священным, как несчастье».

Мария ехала сейчас домой отдохнуть, принарядиться к званому ужину, подготовить бумаги, точнее, одну бумагу на имя Дуайта Эйзенхауэра: она наблюдала его на параде, он показался ей человечным, и она решила сделать нестандартный ход… Хотя почему нестандартный?! Эйзенхауэр пока еще Главнокомандующий объединенными войсками, а значит, первое лицо и, если захочет, исполнит ее просьбу… Замысел ее был на первый взгляд очень прост: обратиться к генералу Эйзенхауэру с прошением разрешить ей использовать на посменных работах в портах и ремонте дорог хотя бы двести военнопленных из бывших «рабов Роммеля». А в порядке компенсации за их услуги улучшить содержание и полностью взять на себя питание в лагерях всех военнопленных. Двести человек из семи тысяч – не так уж и много, но вполне достаточно для того, чтобы «вытащить» как можно больше людей. Мария Александровна всегда начинала с малого: лишь бы он подписал «цидульку», а там она разберется.

И англичане, и французы почти успели обустроить кладбища, а итальянцы, за две тысячи лет так и не покорившие эти земли, увезли своих покойников в Италию. Метрах в пятистах от дороги среди ровных, кажется, британских холмиков вдруг поднялся клуб дыма и раздался хлопок. Мария Александровна горько усмехнулась – она поняла, что случилось. Наверное, шакал или маленький пустынный лис, воспетый Экзюпери, разрывал могилку и был наказан. Опасаясь мародеров и зверьков, какой-то умник из интендантов распорядился класть в карман каждому похороненному гранату с выдернутой чекой. В скором времени даже шакалы перестали подходить к кладбищам цивилизованных европейцев.

Фельдшер санчасти комбикормового завода Витя сделал свою работу на «отлично» – ребра у Алексея срослись наилучшим образом. Фельдшер был так доволен, что проникся к своему пациенту горячей симпатией.