Юмор императоров российских от Петра Великого до Николая Второго - Арсений Александрович Замостьянов

писал Пушкин об Александровской колонне, возведенной перед Зимним дворцом во времена Николая I.

Оноре Домье. Николай I изучает карикатуру на самого себя

Ординарно застёгнутый на все пуговицы идеальный служака с оловянным взглядом — таким его частенько вспоминают. Пожалуй, это впечатление усиливают и портреты императора. В екатерининские времена кисть добряка Боровиковского придавала русским вельможам обаяние веселого барственного жизнелюбия. Художник показывал их как будто после сытного обеда — благодушными. Если обратиться к установкам Грибоедова, это были времена Фамусовых. А Николай на портретах — романтический герой без страха и упрёка. Готовый погибнуть за свои идеалы. Жизнелюбие и ирония в этой системе ценностей — на третьем плане. А он и был романтиком. И любил романы Вальтера Скотта о доблестных рыцарях и несгибаемых пуританах. У романтиков и юмор особый — в ритмах бури и натиска. Зачастую это юмор солдатский, за который Николая Павловича журили эстеты. Характерный пример — его казарменная похвала скульптору Петру Клодту: «Ну, брат, ты лошадей делаешь лучше, чем жеребец!» А фельдмаршала Ивана Паскевича он называл своим старым командиром и общался с ним по-военному: «Желал бы с тобою быть неразлучным; за невозможностью сего прошу тебя, в замену оригинала, принять и носить подобие моей хари».

Но начнём с начала…

Екатерина Великая так зафиксировала появление на свет своего очередного внука: «Сегодня в три часа утра мамаша родила большущего мальчика, которого назвали Николаем. Голос у него бас, а кричит он удивительно; длиною он аршин без двух вершков, а руки немного меньше моих. В жизнь мою в первый раз вижу такого рыцаря. Если он будет продолжать, как начал, то братья окажутся карликами перед этим колоссом».

Он радовал её неуёмным аппетитом и богатырскими ухватками. Старая самодержица даже предвидела, что он, несмотря на старших братьев, сможет со временем занять престол…

Но Николая готовили не к престолу, а, скорее, к военной и военно-инженерной карьере. Это сказывалось. В том числе и на остроумии, и на сарказме. Он лучше познал мир и людей, чем его старший брат и предшественник, воспитанный в дворцовых покоях, в ореоле оранжерейной бабушкиной любви. «При нем не стеснялись… Великий князь мог наблюдать людей в том виде, в котором они держались в передней, то есть в удобнейшем для их наблюдения виде. Он здесь узнал отношения, лица, интриги, порядки… Эти мелкие знания очень понадобились ему на престоле», — рассуждал историк Василий Ключевский.

По многим признакам он был рожден царствовать. И политический темперамент в нём был, право, под стать Петру Великому.

Но Николай Павлович никогда не пришел бы к власти, если бы не стечение нескольких непростых обстоятельств. Назовем их. Это отсутствие сыновей у старшего брата — императора Александра I, а также — если бы не морганатический брак другого его старшего брата — Константина Павловича. И, несомненно, стоически довольствовался бы ролью великого князя, не помышляя о переворотах.

И еще он вряд ли занял бы трон, если бы не выдержал схватки с людьми, которых гораздо позже назовут декабристами. Тогда они воспользовались тем, что о том, что Константин Павлович отрекся от роли наследника престола (а, значит, и от самого престола) еще несколько лет назад — из-за той самой женитьбы на польской графине Жанетте Грудзинской. Об этом тайном решении знали только трое — император Александр I, Николай Павлович, ставший наследником и сам Константин Павлович. Если бы об этом было объявлено — вряд ли вождям тайного общества в декабре удалось бы поднять мятеж. А тут — всё началось с присяги Константину, которому пришлось еще дважды отрекаться от престола. И заговорщики (у которых, между прочим, не было единого представления о будущем России, о необходимых преобразованиях) воспользовались суматохой.

Что выкрикивали у Сената ничего не понимавшие солдаты, вовлеченные в мятеж? Они ратовали за легитимную власть — «За Константина и конституцию!».

Организаторам восстания важно было услышать это волшебное слово — «конституция» — из уст вышедшего на площадь народа.

Про Константина все и впрямь слыхали: как-никак это законный наследник. А вот о конституции, конечно, никто из чудо-богатырей ничего не знал. Но лозунг оказался звучный, кричать его — одно удовольствие. Неугомонные остроумцы продолжили эту историю. Вообразите себе допрос старого солдата, который был 14 декабря 1825 года на Сенатской площади.

— Что ты там выкрикивал?

— За Константина и Конституцию!

— Кого ты имел в виду?

— Известно кого, великого князя Константина Павловича…

— А при чем здесь конституция?

— Как при чем? Известное дело, Конституция — жена Константина. Так и кричали: за Константина и жену его Конституцию!

С этого исторического анекдота (скорее всего, достоверного) и начиналось правления Николая Павловича. А также — с расследований. И с энергичных действий по части умиротворения общества.

Генерала Алексея Ермолова — знаменитого острослова, не склонного, впрочем, к досужей болтовне, — многие считали тайным вождем заговорщиков: он был любимцем армии, да и просвещенное общество перед ним преклонялось. Однако его оценка движения декабристов была не только остроумной, но и неодобрительной: «Мне не нравится и самый способ секретного общества, — заявил он, — ибо я имею глупость не верить, чтобы дела добрые требовали тайны».

…После роковых петербургских событий 14 декабря тревожная молва о готовящемся возмущении разнеслась и по Первопрестольной. Всезнающие салонные ораторы были убеждены, что