Журнал Наш Современник 2001 #2 - Журнал Современник

Большансков Козьма Захарович:

“Во время захвата белыми в плен красноармейцев он, Ермаков, всегда старался выручить таковых от грозившей им опасности и благодаря его личного ходатайства красноармейцы отпускались на свободу”.

Калинин Дмитрий Петрович:

“В 1919 году я ушел добровольно в ряды Красной Армии и возвратился из таковой лишь в 1920 году… Кода я прибыл из армии, то мои дети, т. е. две девочки 7 и 10 лет, остававшиеся в Базках, мне говорили, что во время пребывания белых пользовались от Ермакова покровительством и по его распоряжению им выдавались из интендантства хлеб и другие продукты, из чего я вижу, что Ермаков к советской власти относился с солидарностью”.

Климов Иван Кириллович:

“Ермакова Харлампия Васильевича я до случая, когда я был красным милиционером и попал к белым в плен, не знал. Белогвардейцы вообще к совработникам относились зверски, а ко мне как к милиционеру и тем более, толпа кри[ча]ла “Убить его”, но Ермаков меня спас. Кроме того меня белые опять арестовывали раза 3 — 4 и каждый раз Ермаков являлся защитником, а в результате и спасителем, т. к. не будь Ермакова я безусловно был бы убит белыми”.

В “деле” нет ни одного показания, которое изобличило бы Харлампия Ермакова в жестокостях или издевательствах над семьями красноармейцев или иногородними, в расстреле пленных.

Харлампий Ермаков, тайно помогавший во время восстания детям красноармейцев и спасавший милиционеров, выглядит своего рода казачьим Робин Гудом, пользовавшимся, судя по приведенным письмам, уважением и симпатией в округе. Казакам не могла не импонировать личная храбрость Харлампия Ермакова, то, что он был отличный “рубака”, хороший воин, что подтверждалось не только четырьмя Георгиями и военной карьерой от рядового до офицера и красного командира, но и его боевыми свершениями во время восстания.

К этим страницам биографии Харлампия Ермакова обращалась его молодая жена, Анна Ивановна Ермакова, обратившаяся в суд с просьбой отпустить мужа на поруки : “В виду того, что муж мой служил в Красной Армии при тт. Подтелкове и Кривошлыкове и участвовал в разгроме банд полковника Чернецова и генерала Семилетова, в последствие участвовал на Польском фронте и при разгроме войск Врангеля, получил в свое время революционные награды, шашку, револьвер и часы, а потому полагаю, что как ни велики бы были его преступления, он все же имеет право на снисхождение и к нему должна быть применена 3-х годичная давность указов в ст. 21 УК, ибо он вину свою вполне искупил, тем более, что после этого было несколько амнистий”.

Это удивительно, но заступничество земляков дало результат: 19 июля 1924 года Харлампий Ермаков был отпущен из тюрьмы на поруки, а 29 мая 1925 года его “дело” было прекращено за “нецелесообразностью”.

И хотя десять месяцев после выхода из тюрьмы — до конца мая 1925 года — следствие еще продолжалось, можно себе представить, с какой радостью встретили Харлампия Ермакова добившиеся его освобождения жители хутора Базки и всей вешенской округи.

Нет сомнения, что столь заметную личность в вешенской округе знали многие. Знали Ермакова и родители Шолохова. Не мог не знать его и Михаил Шолохов.

Подтверждением того, что их встречи имели место и произвели на Шолохова глубокое впечатление, и является появление в главах 1925 года “Тихого Дона” Абрама Ермакова.

Однако Шолохов впоследствии отказывается от намерения — дать своему главному герою фамилию Ермаков. Думается, одна из причин состояла в том, что Шолохов счел неразумным столь тесно и открыто — фамилией — связать героя своего романа с Харлампием Ермаковым. Шолохов не раз подчеркивал, что Григорий Мелехов — характер обобщенный, тип времени, а не сколок с конкретного лица. Чтобы оттенить этот момент, Шолохов ввел в действие романа Харлампия Ермакова как реальное действующее лицо, как командира сотни, за какового Харлампий Ермаков и выдавал себя на протяжении всего следствия.

Но это — не единственная причина. Вряд ли случаен тот факт, что о Харлампии Ермакове как прототипе Григория Мелехова Шолохов долгое время вообще избегал говорить. И связано это, думается, прежде всего, с трагической судьбой Харлампия Ермакова.

Первое упоминание о Харлампии Ермакове в связи с “Тихим Доном” прозвучало в 1940 году в беседе с И. Экслером, да и то скорей ради опровержения мысли о том, что Харлампий Ермаков — прототип Григория Мелехова, чем для ее утверждения. “Было бы ошибкой думать, что Шолохов, живущий в станице Вешенской, описывает своих героев, действующих на Дону, просто с натуры. Да, существовал казак Ермаков, внешнюю биографию которого Шолохов частично дал в Григории Мелехове. Рассказывают, что дочь этого Ермакова и посейчас учительствует в Базковском районе… Она смуглая, с черными как смоль волосами, вся в отца. Но из этого еще ничего не следует”, — заключает журналист.

“Да, существовал казак Ермаков… но из этого еще ничего не следует”, — такую позицию наше шолоховедение занимало долгие годы, а “антишолоховедение” занимает до сих пор. Обратимся к наиболее заметным книгам довоенных и послевоенных лет, посвященных М. А. Шолохову и его роману “Тихий Дон”: В. Гоффеншефер. “Михаил Шолохов. Критический очерк” (М., 1940), И. Лежнев “Михаил Шолохов” (М., 1948); Ю. Лукин. “Михаил Шолохов. Критико-биографический очерк” (М., 1955); Л. Якименко. “Тихий Дон” М. Шолохова” (М., 1954), В. В. Гура, Ф. А. Абрамов. “М. Шолохов. Семинарий” (Л., 1962). Ни в одной из них нет даже упоминания о Харлампии Ермакове как прототипе Григория Мелехова!

Да и сам М. А. Шолохов долгие годы, практически до XX съезда партии, избегал говорить о прототипах романа “Тихий Дон”, и в частности, о прототипе Григория Мелехова.

В декабре 1939 года, когда была завершена 4-я книга “Тихого Дона”, на вопрос ростовского писателя Анатолия Калинина, имеют ли герои романа прототипов, Шолохов ответил: “И да, и нет. Многие, например, спрашивают о Григории Мелехове. Скорее всего это образ собирательный”.

В 1951 году, выступая на встрече с болгарскими писателями, Шолохов несколько изменил свою позицию и приоткрыл завесу в вопросе о прототипах, признав: “Если говорить о романе “Тихий Дон”, то действительно, Григорий Мелехов имеет своего прототипа”.

Однако в доверительных беседах М. А. Шолохов еще до войны и в первые послевоенные годы называл имя главного прототипа Григория Мелехова. Так, критик-правдист И. Лежнев в своей книге “Путь Шолохова”, вышедшей в 1958 году, пишет, что, когда в 1936 году Шолохов приезжал в Москву в связи с публикацией в “Правде” отрывков из романа, он рассказывал И. Лежневу о казаке Ермакове, отдельные черты личности и биографии которого отразились в образе Григория Мелехова.

“Ермаков, — говорил Михаил Александрович, — был рядовым бойцом-кавалеристом казачьей части в первую мировую войну. За боевые подвиги получил полный комплект Георгиевских крестов и медалей. В 1917 году сочувствовал революции, потом переменился, играл видную роль в

Вешенском восстании. После разгрома Деникина вступил в Первую конную, был командиром, отличился. Я видел у его родственников снимок группы кавалеристов во главе с Буденным. Там был и Ермаков. Бережно показывали его родственники серебряное оружие, шашку, которой его наградил за доблесть Буденный”.

Этот первый более или менее подробный рассказ М. А. Шолохова о Ермакове полностью совпадает с той информацией о нем, которая хранится в “расстрельном” “деле” Ермакова, а кое в чем и дополняет его, что говорит о достаточно близком знакомстве Шолохова не только с самим Ермаковым, но и его семьей, в которой ему показывали, по всей вероятности уже после ареста Ермакова, и фотографию с Буденным, и серебряное оружие, полученное в награду от Буденного.

И. Лежнев рассказывает в своей книге, что когда он некоторое время спустя приехал в Вешенскую, то познакомился с дочерью Ермакова, учительницей хуторской школы, которую он именовал Пелагеей Евлампиевной. И. Лежнев перепутал имя Ермакова, полагая, что его зовут Евлампий. Дочь Ермакова рассказала ему и о фотографии: “У нас до 1933 года была фотография. Там сидит Буденный и вокруг него в числе других — мой отец”.

Следующее свидетельство М. А. Шолохова о Харлампии Ермакове относится к 1947 году, когда у него в Вешках побывал литературовед В. Г. Васильев из Магнитогорского педагогического института и в июле 1947 года записал с ним беседу, которую Шолохов завизировал. На вопрос, каковы прообразы “Тихого Дона”, писатель ответил так: “В романе нет персонажей, которые были бы целиком списаны с отдельных лиц. Все образы романа — собирательные, и вместе с тем, в отдельных образах есть черты людей, существовавших в действительности. Так, в образе Григория Мелехова есть черты военной биографии базковского казака Ермакова. В облике Мелехова воплощены черты, характерные не только для известного слоя казачества, но и для русского крестьянства вообще. Ведь то, что происходило в среде донского казачества в годы революции и гражданской войны, происходило в сходных формах и в среде уральского, кубанского, сибирского, семиреченского, забайкальского, терского казачества, а также и среди русского крестьянства. В то же время судьба Григория Мелехова в значительной мере индивидуальна”.