История приключений Джозефа Эндруса и его друга Абраама Адамса - Генри Филдинг

Довольно будет сказать, что Фанни после тысячи молений отдала наконец Джозефу всю свою душу и, почти теряя сознание в его объятиях, со вздохом, бесконечно более нежным и сладким, чем все аравийские зефиры, прошептала ему в губы, припавшие в тот миг к ее губам: «О Джозеф, ты победил меня; я твоя навеки».

Джозеф, поблагодарив ее на коленях, обнял ее со страстью, на которую она теперь отвечала почти столь же пламенно, затем в восторге вскочил и разбудил пастора, всерьез прося его, чтобы он немедленно соединил их браком. Адамс отчитал его за эту просьбу и сказал ему, что ни в коем случае не согласится ни на что, идущее вразрез с церковными установлениями, что У Джозефа нет лицензии на брак и он, Адамс, не советует ему выправлять ее; что церковью предписана известная форма, а именно – публичное оглашение, к которому и должны прибегать все добрые христиане и нарушению которой он, пастор, приписывает многие несчастья, постигавшие людей высокого звания в брачной их жизни.

– Все, – сказал он в заключение, – кто поженились иначе, чем повелевает слово божие, соединены не богом, и союз их не является законным браком.

Фанни вняла словам пастора и, залившись румянцем, сказала Джозефу, что она, конечно же, не согласится ни на что такое и что ее удивляет подобное его предложение. Адамс поддержал ее в этом решении и похвалил; так что Джозефу ничего не оставалось, как терпеливо ждать до третьего публичного оглашения; и он добился лишь того, что Фанни в присутствии Адамса дала согласие приступить к оглашениям сразу же по их прибытии домой.

Солнце давно уже взошло, когда Джозеф, с удивлением убедившись, что нога его в полном порядке, предложил двинуться в путь. Но когда они совсем уже собрались выйти, их задержало одно непредвиденное обстоятельство, а именно: счет от хозяина, составивший семь шиллингов, – сумма невысокая, если мы учтем поглощенное мистером Адамсом безмерное количества эля. Они и не оспаривали правильность счета, и сомнения вызвала у них только возможность его оплаты, ибо человек, отобравший кошелек Фанни, к несчастью, позабыл его вернуть. Баланс выглядел так:

Они стояли молча несколько минут, взирая друг на друга, а затем Адамс выбежал на цыпочках к хозяйке и спросил, нет ли в этом приходе священника. Она ответила, что есть.

– Он богатый? – спросил пастор; на что она также ответила утвердительно.

Тогда Адамс, прищелкнув пальцами, вернулся обрадованный к своим друзьям с возгласом: «Эврика, эврика!» Но так как те его не поняли, он сказал им просто по-английски, чтоб они не тревожились, потому что у него есть в приходе брат, который заплатит по счету; он сейчас же направится к нему, получит у него деньги и незамедлительно вернется к ним.

Глава XIV

Свидание пастора Адамса с пастором Траллибером [130]

Пастор Адамс явился в дом к пастору Траллиберу и застал его в жилете, фартуке и с ведром в руке – только что от свиней, ибо мистер Траллибер был пастором по воскресеньям, а прочие шесть дней недели с большим правом мог быть назван фермером. Он занимал собственный клочок земли и в придачу брал в аренду значительно больший. Его жена доила ему коров, управляла сырней и носила на рынок масло и яйца. Свиньи же были главным образом на его собственном попечении, и он заботливо ходил за ними дома и сам же отвозил их на ярмарки, давая повод к постоянным шуткам, поскольку он, воздавая должное элю, достиг объема, мало уступавшего объему продаваемых им животных. В самом деле, он был одним из самых толстых людей, каких вы могли б увидеть, и отлично сыграл бы роль сэра Джона Фальстафа, не прибегая к толщинке. Добавьте к этому, что округлость его живота делала его малый рост еще короче, так что его фигура отбрасывала тень почти одинаково длинную, когда он лежал на спине и когда стоял на ногах. Голос у него был громкий, сиплый, а речь протяжная; в довершение всего, когда он ходил, его поступь величавостью напоминала поступь гуся, только он шагал медлительней.

Мистер Траллибер, услышав, что кто-то хочет с ним поговорить, немедленно скинул свой фартук и облачился в старый шлафрок – одеяние, в каком он всегда принимал на дому посетителей. Его жена, сообщая ему о мистере Адамсе, допустила небольшую ошибку: она сказала супругу, что к нему пришел какой-то человек – как ей кажется, по поводу свиней. Это предположение побудило мистера Траллибера выйти к гостю со всею спешностью. Едва увидев Адамса, он, ничуть не усомнившись, что цель посетителя та самая, какая вообразилась пасторше, сказал, что тот пришел в самое доброе время, так как в этот же день он ждет к себе торговца, и добавил, что они у него все чистые и жирные, потянут каждая на четыре сотни фунтов. Адамс ответил, что хозяин, наверно, не знает его.

– Что ты, что ты, – перебил Траллибер, – я часто видел тебя на ярмарке; да как же, мы не раз делали с тобой дела и раньше, уверяю тебя. Да, да, – вскричал он, – мне запомнилось твое лицо! Только не говори больше ни слова, покуда сам не увидишь их, хоть я до сих пор никогда не продавал тебе на ветчинку таких славных окороков, как те, что ты у меня сейчас увидишь в хлеву.

Тут он обхватил Адамса и силком поволок его к свинарнику, находившемуся, впрочем, в двух шагах от его залы. Едва они подошли, он закричал:

– Ты их только пощупай! Да входи же, дружок, и можешь щупать без стеснения – купишь или нет.

Открыв с этим дверь, хозяин втолкнул Адамса в хлев, настаивая на том, чтобы гость пощупал свиней, перед тем как сказать ему хоть одно слово. Адамс, обладая прирожденной вежливостью превыше всякой искусственной, вынужден был подчиниться, перед тем как приступить к объяснениям; он схватил одну свинью за хвост, и строптивое животное сделало такой неожиданный скачок, что опрокинуло бедного Адамса прямо в навоз. Траллибер, чем помочь бы ему подняться, разразился хохотом и, войдя в хлев, сказал Адамсу с некоторым презрением:

– Как? Ты не умеешь ощупать окорок? – и потянулся сам было за одной свиньей; но Адамс, решив, что выказал уже достаточно учтивости, поспешил встать и, отступив на почтительное расстояние от животных, прокричал:

– Nihil habeo cum porcis. [131] Я священник, сэр, и пришел не за тем, чтобы покупать свиней.

Траллибер ответил, что он сожалеет об ошибке, но в ней-де виновата его жена, и добавил, что она у него дура и всегда попадает впросак. Потом он предложил гостю войти в дом и обчиститься, сам же он только запрет хлев и тотчас последует за ним. Адамс попросил разрешения посушить у огня свой кафтан, парик и шляпу, и Траллибер милостиво разрешил. Миссис Траллибер хотела принести ему таз с водой, чтобы умыться, но муж велел ей, дуре, сидеть смирно, не то она только наделает новых промахов, и направил Адамса к колодцу. Покуда Адамс умывался, Траллибер, которому внешний вид гостя не внушил большого почтения, запер дверь в залу и повел его теперь в кухню, со словами, что ему, как он думает, не вредно будет подкрепиться кружкой, сам же потихоньку шепнул жене, чтоб она принесла немного эля поплоше. После краткого молчания Адамс заговорил:

– Вероятно, сэр, вы теперь уже разглядели, что я священник?

– Да, да, – сказал с усмешкой Траллибер, – я вижу на вас рясу, вернее, то, что от нее осталось.

Адамс согласился, что ряса на нем не из самых лучших, и объяснил, что имел несчастье лет десять тому назад разорвать ее, перелезая через изгородь.

Миссис Траллибер, вернувшись с элем, сказала своему мужу, что джентльмен, как она полагает, путешественник и что он, верно, будет не прочь перекусить. Траллибер предложил ей придержать свой бестолковый язык и спросил ее: как это могут пасторы путешествовать без лошадей? А у джентльмена, добавил он, лошади нет, раз он не в сапогах.

– Нет, нет, сэр, – говорит Адамс, – лошадь у меня есть, но только я оставил ее по пути.

– Рад слышать, что у вас есть лошадь, – говорит Траллибер, – право слово, не люблю я, чтобы священники ходили пешком; это неприлично и не отвечает достоинству сана.

Тут Траллибер начал длинную речь о достоинстве пасторского сана или, точнее, облачения, не стоящую, однако, того, чтобы нам ее передавать, а жена его тем часом накрыла на стол и принесла ему на завтрак миску овсяного киселя. Тогда он сказал Адамсу:

– Не знаю, приятель, с чего вы надумали навестить меня; но раз уже вы тут, если вы не прочь поесть, так ешьте.

Адамс принял приглашение, и оба пастора сели вместе за стол, а миссис Траллибер стала за стулом своего мужа, как это было, видно, у нее заведено. Траллибер уписывал вовсю, но не мог отправить в рот ни одной ложки, не отметив какого-либо недостатка в стряпне своей жены. И все это бедная женщина терпеливо сносила. В самом деле, она так безусловно преклонялась перед величием и важностью своего супруга, о которых часто слышала суждения из его собственных уст, что мнила его чуть ли не вовсе непогрешимым. Сказать по правде, пастор наставлял ее не одним, а разными путями; и для благочестивой женщины его проповеди оказались столь назидательны, что она научилась принимать дурное наряду с хорошим. Поначалу, правда, она была несколько строптива, но супруг давно уже взял над нею верх, пользуясь частью ее любовью к одним вещам, частью страхом ее перед другими, частью тем почтением, какое он сам к себе питал, частью тем, с каким относились к нему прихожане, – словом сказать, она целиком ему подчинилась и боготворила своего мужа, как Сара Авраама, величая его если не господином своим, то хозяином.