Купол на Кельме - Петр Оффман

Но коллективы бывают разные: коллектив согласных и коллектив послушных, коллектив голов и коллектив из головы, рук и ног. Для Маринова мы руки и ноги. Мы живые весла и шесты, мы ходячие карандаши. Он подчиняет и подавляет. Это не очень приятно.

Есть на свете странные филантропы, которые не любят людей. Маринов бескорыстно служит советскому народу и советской науке. Но людей он не любит, для него люди – препятствие или поддержка. И в результате он – одиночка. Наша геологическая партия работает с перенапряжением. Мы сделали вдвое больше других, но три партии сделают больше нас. Получается нелепость – успех теории зависит от находок на Лосьве. А таких речек в Советском Союзе тысячи. Маринов один, в этом его трагедия. У одиночки все случайно: удача и провал.

А я, где тут мое место?

Я убедился, что в геологии Маринов прав, это самое главное. Хочет он или не хочет, я вкладываю в его дело не только пальцы, но и голову. И буду бороться за другие головы – писать в газеты, посвящать мариновскому методу статьи и даже роман, если смогу. Может быть, это нескромно и наивно: молодой геолог, вчерашний студент, надеется переубедить весь ученый мир. Но, если мы правы, мир переубедится. Истина в науке побеждает неизбежно, потому что только она приносит пользу, а заблуждение бесплодно.

6

Великое счастье доступно поэтам: каждую строчку своего труда они могут принести любимой. После каждого куплета услышать похвалу: «Ах, как замечательно, как тонко и красиво!»

Впрочем, почему же только поэты? Каждый из нас несет любимой – жене, невесте, подруге – лучшие изделия своих рук и ума, просительно смотрит в ласковые глаза: «Восхитись, пожалуйста, похвали мое мастерство».

Художник показывает свои рисунки, столяр – шкаф, каменщик – дом, спортсмен – приз, профессор – учебник…

«Видишь, какой я молодец! Скажи, что ты меня любишь».

И я понес Ирине свои находки из Красного болота – желваки железняка, поправки к Маринову и выстраданные мысли о месте Гриши Гордеева в жизни.

Предлог для встречи нашелся без труда: Маринов не возвращался, надо же было посоветоваться, что нам делать дальше.

Небольшая прогулка по тайге – каких-нибудь сорок километров, и вот я в гостях. Сижу у костра, гляжу на милое, искусанное комарами лицо, на задумчивые, красные от дыма глаза.

Ирина тоже беспокоится о Маринове. Она уже послала Лариона в Старосельцево. Там есть почтовый ящик, туда и телеграммы привозят на лодках. Ларион вернется к вечеру, а пока… пока можно рассказать обо всем, что я нашел на Красном болоте и в струйках Лосьвы.

– Гриша, дорогой, – говорит Ирина, терпеливо дослушав до конца. – Я скажу тебе честно: ты хороший, простой человек, но есть у тебя неприятная черта – ты упрям и нескромен. Все время ты тужишься что-то сделать непосильное, что-то открыть, опровергнуть. В Старосельцеве тебе померещились несуществующие складки, тут – какие-то противоречия. Приедет Маринов, разберется. Все окажется просто. И нефть мы найдем, уверяю тебя!

О, верные ученики! Бога можно убедить, что он не вездесущ, не всемогущ и худо разбирается в астрономии. Но ангелы за такие мысли растерзают вас. Конечно, Грише мерещится, а Маринов разберется. Маринов настойчиво добивается, Гриша нескромно тужится.

Тужится! Так одним словом убивают человека. Тужится стать ученым! Тужится заслужить любовь!..

Я был так подавлен, что не заметил приближающуюся лодку. Это возвращался Ларион.

С ненужной медлительностью он причаливал, вытаскивал лодку, привязывал ее, словно нарочно не хотел замечать нашего нетерпения. Потом сказал хрипловато:

– И ты здесь, Григорий? Худые вести привез: Маринов-то на Тесьме, на пороге, убился.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1

Маринов погиб! Просто не верится.

Ведь только что, каких-нибудь десять дней назад, он пожимал мне руку, прощаясь; улыбался, хмурился, разговаривал, шлепал по воде к самолету, высоко поднимая ноги… И вдруг погиб! Никогда не поверю! Не такой человек.

– Возьми себя в руки, Гриша. Подумаем, что предпринять.

Это Ирина сказала. Не я ей.

На нее страшно было смотреть. На белом, без единой кровинки лице зияли неподвижные расширенные зрачки.

– Что с тобой, Ира? Тебе плохо?

– Мы не имеем права свертывать экспедицию, – выговорила она.

– Планы Маринова надо довести до конца. Мы сделаем это, – сказал я, словно клятву давал.

– Сделаем все, что в наших силах, – поправила Ирина.

– Нет, гораздо больше, гораздо!..

2

Ирине предстояло трижды прочувствовать беду заново, сообщая трагическое известие трем студентам по очереди. Но, посоветовавшись, мы решили ничего не говорить пока Левушке и Николаю. Ребята расстроятся, работа покажется им никчемной, мои указания бессмысленными. Другое дело – Глеб. Ведь он был старше своих товарищей лет на пять. Сорок первый год застал его на третьем курсе. Весь факультет ушел тогда на фронт. Трудная школа войны лежала за плечами этого парня.

Левушка был в тайге. Мы полдня дожидались его у палатки. Вернулся он под вечер, усталый до предела, еле ноги тащил. За последнюю неделю он почернел, исхудал, даже вытянулся. Наверное, целые дни пропадал на участке, забывая поесть и выспаться.

Он спросил, хотим ли мы ужинать. Нам с Ириной кусок в горло не шел, но Левушка не знал причины и обрадовался, когда мы отказались. Он и сам не хотел есть. Видимо, ему не терпелось похвастать своими находками.

Но мы заставили его похлебать уху, заправленную мукой, и только после этого уселись вокруг пня, который мог служить столом докладчику. Для пущей торжественности был приглашен слушатель – Ларион. Однако «аудитория» тут же задремала.

Левушка положил на пень карту, испещренную значками. Видно было, что он поработал основательно.

– Мой участок располагается на перешейке, на севере и юге доходит до Лосьвы, на востоке граничит с участком Глеба, а на западе не имеет строго установленных границ, – начал Левушка. Как многие молодые ораторы, он злоупотреблял книжными оборотами, чтобы показать свою начитанность и зрелость. – Конфигурация участка сложная, – продолжал он. – Проще ориентироваться в восточной части, где с каждого дерева видна река. На западе, однако, имеются болотистые заросли и ориентиров мало. Чтобы легче было составлять карту, я сделал затесы на деревьях и по линиям затесов условно провел улицы. Вот это Советская улица, это Московская, это Зеленый проспект.

Ирина кивала головой, удовлетворенная. Доклад по форме, в работе последовательность.