Механизм жизни - Генри Олди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стой, Вражья Молодица!
Свадьбу играть будем!
– Смерть, выйди геть,Выйди з нашего села…
Нет.
Не догнал.
* * *– Мою шинель!
– Вот она, вашескородие! Вы уходите?
– Да.
– А фокусы? Иллюзион?
Служитель не мог поверить своему счастью. Гость – по всему видать, офицер в отставке, свихнувшийся на кавказской войне, – который минутой раньше вертелся под ангелом в безумной пляске, вернулся не за тем, чтобы разодрать бедняге-лакею горло зубами.
Он всего лишь – слава тебе, Боже! – решил уйти.
– Фокусы? Спасибо, насмотрелся.
3
– Торвен, останься у дверей.
– Я с тобой, полковник.
Зануде почудилось, что вернулся 1814-й – год, когда они с Эрстедом, как и все офицеры Черного Ольденбургского полка, перешли на «ты». Только война не закончилась – длится. И мирная суета на Невском ничего не значит для этой странной, бесконечной войны.
– Мне нужен верный человек у дверей, лейтенант.
– Думаешь, к фокуснику придет подмога?
Торвен огляделся. Извозчики, доставившие их компанию к дому Энгельгардтов, уже уехали. На проспекте царило обычное вечернее столпотворение. Сюртуки, фраки, мундиры, шинели; чепцы, капоты, атласные, не по сезону, тюрлюрлю…[41] Выстроившись гуськом, еле-еле плелись экипажи. Кареты здесь ездили медленно, зато франты всех мастей сломя голову неслись за каждой юбкой. В искусстве заглядывать дамам под шляпки, едва незнакомка окажется под фонарем, местным поручикам и губернским секретарям не было равных. Если кивер военного и спорил с цилиндром «шпака», то лишь в одном – кто отважней на фронтах любви.
– Гамулецкий не ждет подмоги, – ответил Эрстед, хмурый и сосредоточенный. Складывалось впечатление, что он намерен брать здание приступом и раздумывает: где поставить артиллерию? – Старик ничего не подозревает. Он сидит в ожидании гостя и пьет чай. В худшем случае бранится, что князь задерживается. Видишь? У Гамулецкого темно. Пара свечей, и все…
Полковник рассуждал здраво. Если правое крыло здания, где сегодня давали концерт Филармонического общества, светилось огнями и из распахнутых окон над проспектом неслось грозное начало 9-й симфонии Бетховена, то третий этаж левого крыла, отведенный под «Храм очарования», был мрачен и тих – мрачней и тише книжной лавки у входа, закрытой на ночь.
– Бетховен? Это хорошо, – буркнул Волмонтович, поигрывая тростью.
Свет ближайшего фонаря отражался в черных окулярах князя, делая его похожим на филина – хищника, в голодную зиму способного управиться даже с лисицей.
– Случись лишний шум, никому не будет дела. Надеюсь, мы успеем до «Оды к радости».[42] Не хотелось бы портить финал…
И князь спел с мрачной угрозой:
– Обнимитесь, миллионы!Слейтесь в радости одной!..
Сейчас Волмонтович был такой, как всегда, и даже хуже, потому что злой до чрезвычайности. Бледные щеки горели красными пятнами – хоть прикуривай! Голос, дивный баритон, то и дело срывался в неприятную, нутряную хрипотцу. Торвен подумал, что князь стал похож на обычного человека – и слава богу. Зато два часа назад, когда Волмонтович, весь буря и натиск, ворвался в комнату, где кипел диспут на тему «Как спасать упрямого поляка?» – и с порога, ударив себя кулаком в грудь, закричал:
– Я болван, панове! Я – курвин сын, холера мне в печенку…
О, Зануда понял, что прожил жизнь не зря.
– Бейте меня, панове! Плюйте в глаза! Только выслушайте…
Диспут о мерах по спасению прервался сам собой. Обычно молчаливый, на этот раз Волмонтович разразился целым монологом. Всем остальным волей-неволей досталась роль слушателей. Если бы руководство Технологического института узнало, что за заседание проводит в гостином доме Общество по распространению естествознания, собрав под одной крышей двух датчан, поляка, француза и китаянку…
Рота жандармов уже ждала бы у подъезда.
Князь не скрыл ничего. Париж, отель Ламбер, поручение «короля де-факто» – Эрстед молчал, темный, как ночь, ни словом не упрекнув друга. Заговор, борьба за свободу Польши, рассылка агентов – Торвен налил себе еще стакан чаю, понимая, что молодость, проведенная в чужом мундире, вернулась и, похоже, выйдет боком. Смерть тирану, Божья кара, молния, ждущая в «Храме очарования», – кусал губы Огюст Шевалье, не зная, встать горой за питерских «Друзей Народа» или обойтись без лишних баррикад.
Вражья Молодица, умопомрачение, ангел с валторной – неизвестно, что поняла из рассказа князя Пин-эр, но китаянка подошла к Волмонтовичу и обняла его, как брата по несчастью.
– Магниты! – задумчиво сказал Эрстед. Во взгляде его разгорелось пламя научного интереса. – Проводник, помещенный в поле действия сильного магнита… Нет, не проводник, а «лейденская банка»! Утечка заряда, вращательный момент, ускорение флюида… Любопытный эффект, господа! Это революция не только в физике, но и в месмеризме! Я непременно должен отписать об этом брату…
Он вздохнул и поправился:
– Если, конечно, останусь в живых.
– Обратиться к властям? – предложил Торвен, морщась от собственной добропорядочности. – Сообщить о заговоре? О подготовке покушения на государя? Пусть примут меры…
Эрстед покачал головой:
– Нельзя. Князь пойдет на виселицу первым, как эмиссар Чарторыйского. В крайнем случае, учитывая чистосердечное раскаяние, его отправят на каторгу в какой-нибудь Зерентуй. Я потащусь рядом, звеня кандалами. Взрывчатки мне не простят. Сволочь Гамулецкий!.. горное дело, веселые фокусы… Ни один следователь не поверит, что я не знал истинной цели эксперимента. Если сильно повезет, меня вышлют из России под конвоем. А в Данию, на имя нашего доброго Фредерика VI, уйдет депеша, где Андерса Эрстеда окончательно оформят как главное пугало Европы. В Англии взорвал броненосец, в России чуть не взорвал императора…
– Беру свои слова назад, – согласился Зануда. – По этапу пойдем все. Шевалье припомнят его революционные подвиги в Париже. Пин-эр сделают агентом китайской разведки. Ваш покорный слуга, вне сомнений, – матерый датский шпион. Или, учитывая хромоту, сам гере Дьявол. Полковник, у вас есть идеи получше?
– Да, – лицо Эрстеда еще оставалось лицом ученого, занятого проблемой магнитов. Но из глаз, как из окон подозрительного дома, уже выглядывал старый приятель: Андерс-Вали-Напролом. – Надо сорвать покушение. И как можно быстрее покинуть пределы Российской империи. Господа, собирайтесь! Мы едем в гости к мэтру Гамулецкому. Думаю, он заждался…
Китаянка шевельнула губами.
«…и дамы», – прочел, а скорее догадался Торвен, приноровившийся к немоте любимой супруги. По мнению дочери наставника Вэя, полковник категорически ошибся, заявив: «Господа, собирайтесь!» Следовало сказать так: «Господа и дамы, собирайтесь!»
Или даже поставить дам первыми.
4
– Лейтенант, жди здесь. Если фокусник каким-то чудом сбежит от нас с князем, он не должен выйти из дома. Я рассчитываю на тебя. Фрекен Пин-эр, останьтесь с ним. Мсье Шевалье, обойдите дом вокруг. Если найдете черный ход, встаньте там. Повторяю, Гамулецкий мне нужен живым.
Уже без пререканий Зануда заступил на пост.
– Для допроса, полковник? – поинтересовался он. – Пытать будем?
– Обойдемся без пыток. Я не хочу, чтобы он донес заговорщикам о нашем внеплановом визите. Надо выиграть время. Запрем старика у нас на квартире. А перед отъездом из Петербурга – выпустим. Надеюсь, друзья, никто не прячет под сюртуком пару «жилетников»?
Брать с собой пистолеты Эрстед категорически запретил. Волмонтович закатил скандал, требовал, умолял – нет, и все. Нам, сказал полковник, только пальбы на Невском не хватало. Велика баталия! – скрутить старика восьмидесяти лет…
Им повезло. В вечерней толпе гуляк, фланирующих по проспекту, Légion étrangère[43] затерялся так же безоговорочно, как песчинка – в Аравийской пустыне. Чиновники, барышни, гвардейцы, студенты, артельщики – река текла по тротуарам, без удивления огибая, без раздражения толкая недвижный островок у дома Энгельгардтов. Ближе к Казанскому мосту дремал будочник, опершись на алебарду. На миг очнувшись, он проводил смутным взором Огюста Шевалье, быстрым шагом двинувшегося в обход здания, пробормотал что-то вроде: «Экий детина! ей-богу, ражий детина! чтоб его батьке…» – и снова погрузился в сон.
– За мной, князь!
В холле никого не было. Служителю, с детства боявшемуся сумасшедших, повезло – он с полчаса как ушел. Иначе, вновь увидев «свихнувшегося офицера», бедняга мог и чувств лишиться. Взлетев по лестнице, Волмонтович быстрым шагом миновал опасное место под ангелом. Нет, ничего – на этот раз магниты не стали шутить с князем дурные шутки.
Следом на верхнюю площадку ступил Эрстед.
Крылатый, уставясь на полковника сверху вниз, и не подумал дудеть в валторну. Завода ему хватало на строго отмеренное время – до последнего визита гостей. С утра ангел требовал, чтобы в нем подкрутили пружину. Иначе он отказывался музицировать.
