Миров двух между... - Виталий Пищенко

– Продолжает допрашивать отшельников, – ответил Карл. – А я вот сижу здесь без дела, если не считать десятка партий в настольный теннис с Борручагой.

– Он способен играть после смерти учителя? – удивился я.

– Заставил играть почти в приказном порядке, уж слишком он тяжело все переживает, а так хоть какое-то отвлечение от мыслей.

– Хорошо, ступай на помощь Алексею, а я за тебя посижу без дела.

Карл обрадовано бросился исполнять поручение, а я вошел в дом.

Борручага оказался щуплым смуглолицым человеком с полысевшей до времени головой. Он стоял посреди просторного холла и сосредоточенно крутил в руках ракетку. Моих шагов он даже не расслышал.

– Добрый день, – негромко сказал я.

Услышав рядом с собой незнакомый голос, Борручага вздрогнул, поднял на меня печальные маслянисто-черные глаза. Я представился и спросил:

– Ну, кто побеждает в теннис – Карл или вы?

– Побеждает?… Не-е знаю…

Сказав еще несколько ничего не значащих фраз, на которые ученик профессора отвечал робко и неуверенно, словно не понимая, о чем с ним говорят, я перешел к делу:

– Рауль, вы часто посещали профессора?

– Н-нет… не очень… Последний раз был, кажется, месяца три назад.

– А с Веркрюиссом вы были знакомы?

– Да, конечно, мы вместе с ним учились в классе профессора, это был любимый ученик Батгуула… Давно был любимым учеником, а потом, потом они…

Я уже знал, что было потом, и спросил:

– Может, в последнее время у них отношения изменились в лучшую сторону?

– Да, да… Вы правы. Профессор, кажется, даже простил его. Они часто беседовали. Веркрюисс, по словам профессора, изменился, с возрастом понял свои заблуждения.

– Профессор знакомил его со своей работой?

– С теоретической частью. Впрочем, я точно не знаю, может, и с практическими разработками… Хотя Веркрюисс и сам был достаточно осведомлен, он ведь когда-то был правой рукой Батгуула.

– Веркрюисс способный ученый?

– Не то слово! Талантливый!

Внезапная запальчивость собеседника немного покоробила меня.

– Может, гений? – едко осведомился я.

– Н-нет… Гений – он для всех, а Веркрюисс был для себя…

Мне стало неловко за свою несдержанность, и я погасил смущение вопросом:

– Профессор был доверчивый человек?

– К сожалению… Он был очень добрый, а добрые всегда доверчивы. К тому же, он был поглощен наукой, помимо нее, ни о чем не думал.

– Веркрюисс способен довести машину до конца?

Взгляд собеседника стал еще более горестным:

– Право, не знаю… Неизвестно, в какой стадии была работа, ведь исчез индивидуальный компьютер профессора, а там выкладки… Исчезли опытные блоки…

Я помрачнел:

– Сколько понадобится времени на доводку?

Борручага не расслышал вопроса, продолжал развивать свою мысль.

– Самое ужасное то, что у профессора все было в одном экземпляре – и опытные блоки, и расчеты…

– Сколько времени может понадобиться Веркрюиссу? – напомнил я.

– Что?.. А-а-а… времени… Н-не знаю… Если Веркрюиссу было далеко до профессора в области теории, то в реализации практических задач он, пожалуй, на сегодняшний день самый сильный среди ученых…

– Что может ему помешать?

Борручага с надеждой взглянул на меня:

– Только вы…

– Я не об этом. Какие технологические или… научные проблемы могут приостановить работу?

– Право, я затрудняюсь… Последние семь лет я занимался совершенно другой областью знаний… Может, недостаток ирия?

– Извините, – сказал я и, отойдя в сторонку, связался с шефом.

– Все понял, – быстро ответил Владимир Семенович, выслушав мое сообщение. – Сейчас распоряжусь усилить контроль за всеми хранилищами.

Отключив связь, я вернулся к Борручаге:

– А у профессора был запас элемента для проведения экспериментов?

– Да, но, похоже, они до него не добрались. Это единственный блок дома, куда посторонний не может проникнуть, дверь закодирована на появление профессора. Раскодировать ее может только Совет.

– Или маленький ядерный взрыв, – грустно пошутил я, вспомнив о захваченных отшельниками бластерах.

Мы надолго замолчали.

Незаметно наступил вечер. Потом ночь. Никаких обнадеживающих сведений не поступило. Я дал распоряжение Карлу и Алексею отдыхать, а сам вышел прогуляться возле дома. В одной из темных аллеек заметил чей-то силуэт.

– Кто здесь?

– Это я, Борручага.

– Не спится?

– Никак не могу заснуть. Все думаю об этих мерзавцах. Пойти на такое!.. Ведь это страшнее любого убийства. Они уничтожили не только великого человека, они захватили его мысли, плод многолетней работы, достояние всего человечества! Неизвестно, отыщется ли в ближайшее столетие такой могучий ум, который сможет постигнуть то, чего смог добиться профессор?!

Я хотел еще о чем-то спросить, но индивидуальное устройство связи тревожно пискнуло.

Голос шефа прозвучал необычно сухо, словно что-то мешало ему говорить:

– Асен, Асен… Совершена попытка проникнуть в хранилище ирия…

Шеф замолчал, и в его молчании было что-то давящее, гнетущее.

– Их не удалось взять? – вышел я из оцепенения.

– Нет…

Я чувствовал, что он что-то недоговаривает.

– Что еще, Владимир Семенович?

– Дэйв преследовал их, хотел прижать бот к земле… Они применили бластер…

Озноб пробежал по моему телу.

– Что с Дэйвом? – не сдержавшись, заорал я.

– Врачи надеются, что будет жить, – с трудом произнес шеф и тоном, дающим понять, что времени для пояснений не остается, добавил: – Не исключено, что они появятся на Сейшелах, приготовьтесь. Совет дал санкцию на уничтожение. Ясно?! Не повторите ошибки Дэйва. Все, не мешаю…

Бот вынырнул из темноты совершенно неожиданно. На вызов автомата диспетчера он не отвечал. Значит, они… Я сжал рукоятку бластера и стал ждать, когда бот приблизится на расстояние, с которого можно безошибочно поразить цель. Бот все увеличивался в размерах, но его то и дело заслоняло лицо Дэйва, смотревшего почему-то на меня как бы сквозь залитое потоками дождя стекло. Однако моя рука все делала верно: поймала в прицел бот и повела ствол бластера, из которого вот-вот должна была вырваться огненная игла плазмы. И когда палец, окончательно успокоившись на спусковой собачке, готов был утопить ее, на руке внезапно повис Борручага:

– Что вы делаете?! Там же бесценные разработки! Компьютер профессора! Его блоки!

Мой мозг не успел дать команду «отбой!», и палец машинально нажал курок. Луч бластера прорезал пространство в нескольких десятках метров от бота и утонул в пространствах космоса. Это выдало наше местонахождение. Пока я пытался освободиться от тонких цепких пальцев Борручаги, с бота хлестнул ответный луч.

Очнулся я от нестерпимой боли в руке. Казалось, ее опустили в котел с кипящим маслом и не дают выдернуть. За спиной горел жилой блок, Борручага, скрючившись, лежал на земле в нескольких шагах от меня. Я машинально осмотрелся в поисках бластера и увидел расплавленный слиток металла – то, что от него осталось.

Усилием воли заставив себя не смотреть на руку, я поднялся и бросился к хранилищу ирия. Дверь была срезана лучом бластера и валялась на земле. Неподалеку стоял бот, в котором с остекленевшими от страха глазами сидели Маноло и слуга Веркрюисса. Я метнулся в хранилище.

Вероятно, я напоминал пришельца с того света, так как, увидев меня, остолбенел не только Веркрюисс, но и самый решительный из этой четверки Айкен. Он, забыв про зажатый в руке бластер, пятился в угол. Истошно взвизгнул Веркрюисс и еще крепче обхватил объемистый, но чрезвычайно легкий цилиндр с ирием.

Ошибся Дэйв, ошибся и я. Вместо того, чтобы продолжать играть роль призрака, я громко заявил, морщась от боли:

– Довольно, отдай бластер.

Мои слова привели Айкена в чувство. Правда, нажать на курок он не успел, так как здоровой рукой я вышиб бластер, но при этом потерял равновесие, и Айкен вложил все свои сто пятнадцать килограммов в удар ногой, который пришелся мне под ребра. Падая, я хотел дотянуться до Веркрюисса, понимая, что без него эта четверка никуда не денется, однако тот, сдавленно пискнув, юркнул мимо меня в дверь. Единственное, на что у меня хватило сил, так это мертвой хваткой вцепиться в ручку бластера.

… Меня починили через много дней. Мысленно реконструируя дальнейшие события, я понял, что второй удар ногой Айкен нанес мне в голову, третий и четвертый тоже… Самое удивительное, что я не выпустил из рук бластера, хотя, как потом оказалось, у меня были сломаны три пальца. Должно быть, кто-то пытался выдернуть оружие из моей руки.

Консультанты Совета долго ломали голову над происшедшим, но к единому мнению так и не пришли. В реальность машины прокола пространства большинство не поверило. Гораздо проще было допустить, что преступники сумели раствориться в многомиллиардном человечестве. Не знаю… Известно лишь, что четыре негодяя, а вместе с ними и тайна разработок профессора Батгуула исчезли бесследно…