Проклятый город. Однажды случится ужасное... - Лоран Ботти

Бертеги снова кивнул.

— Немного похожи на твою жену, — с легким смешком закончила Мэрил, и Бертеги невольно засмеялся.

Она подошла к двери, но уже на пороге обернулась и произнесла игривым тоном:

— Ты идешь?

И ушла, не дожидаясь ответа.

Бертеги несколько минут сидел, устремив глаза на обложку книги, с улыбкой на губах. Затем перевел глаза на окно, за которым колыхался туман.

«Теперь и мы — здешние…»

Улыбка Бертеги померкла. Он со вздохом поднялся, вышел из гостиной и направился по коридору в ванную, но на половине пути остановился и осторожно заглянул в комнату дочери.

Дженни спала. Ее густые белокурые волосы рассыпались по подушке, и Бертеги неожиданно вспомнил слоган из какой-то рекламы: «Наслаждайся каждым мгновением!» Но одновременно с этим снова возникло ощущение, уже испытанное им сегодня утром, — ощущение паузы, передышки… Перемирия… которое уже подходит к концу. Или затишья перед бурей… Но с чего вдруг? Нет, конечно же, он ошибается — это лишь обычная тревога, естественная для человека, все эти годы боявшегося потерять счастье, которое он так неожиданно обрел и которого он не заслуживал — во всяком случае, так ему казалось. Да, разумеется, это ложная тревога. Откуда взяться буре в этом тихом городке?

Бертеги прикрыл дверь и двинулся дальше, чтобы наконец забыться в объятиях жены.

Глава 23

Он спрыгнул — немного неловко — и шепотом выругался. Потом отряхнулся, в глубине души удивляясь, что с такой легкостью вскарабкался на решетчатую ограду и приземлился невредимым с другой стороны.

— Да, тут задницу порвать — как нефиг делать! — проговорил справа Бруно Мансар хриплым ломающимся голосом, свидетельствующим о буйном гормональном всплеске, начавшемся не так давно. Типьер, его младший брат, стоявший рядом с ним, повторил, словно эхо:

— Как нефиг делать.

— Ну, ты как, нормально? — спросил Бруно, не обращая внимания на брата.

Вместо ответа Кристоф Дюпюи поднял голову: решетка высилась перед ним, как вызов, устремляя к небу острия стальных прутьев, за которые цеплялись пряди тумана. Как минимум метров пять, прикинул он и невольно представил себе звук, с которым острия вонзились бы в его тело, если бы он оступился… Потом повернул голову в сторону парка.

Сквозь заросли деревьев и кустов виднелись асфальтированные дорожки, ровные, гладкие и абсолютно чистые. В этот ночной час парк казался очень далеким от города, как бы отрезанным от всего остального мира. Тишина была, как в глухой деревне, — абсолютная, угнетающая… Когда ее нарушил отдаленный звук клаксона, ощущение изолированности только усилилось: хотя город был совсем рядом, казалось, что до него как минимум несколько километров.

— Ну, чего, пошли? — снова спросил Бруно Мансар.

— Тихо ты! — прошипел Кристоф. — Хочешь, чтоб нас тут замели?

В парке и днем было запрещено кататься на скейтбордах и роликовых коньках, а на ночь он к тому же закрывался. Этих двух причин хватило для того, чтобы Мансар, которому вечно приходили в голову всякие бредовые идеи, предложил устроить ночные покатушки: «Прикинь, какой кайф! Возьмем фонарики и оторвемся по полной!»

— Че-то ты хреново выглядишь, чувак. Как будто свои трусы проглотил. Причем не особо чистые.

Типьер загоготал — он был первым и единственным ценителем грошовых шуточек старшего брата.

— Я не хочу ночевать в обезьяннике, — огрызнулся Кристоф. — Не хватало еще напороться на охрану!

— Да какая охрана! Если мы кого и встретим, то разве что призрака…

Кристоф и Типьер быстро взглянули друг на друга.

— Это ты о чем? — произнес младший Мансар робким тоном.

— Ну, ты же знаешь… — сказал Бруно с заговорщицким видом и продолжал: — Ты же наверняка слышал, что говорят про этот парк? Что в нем водятся привидения…

Кристоф и Типьер снова переглянулись.

— Как раз здесь нашли того первого мальчишку, с которого началось «дело Талько». Ты, мелкий, наверно, не помнишь — ты тогда еще пешком под стол ходил… Но ты-то, — Бруно посмотрел на Кристофа, — должен помнить.

Кристоф промолчал.

— Перед тем как убить мальчишку, его всего изуродовали, — продолжал Бруно. — И говорят, что его призрак до сих пор является в этом месте. Ну, по крайней мере, зимой, когда туман… Он как будто прячется в этом тумане. Вместе с другими. Потому что все дети, которых здесь убили, так и живут в тумане. И иногда по ночам их можно увидеть. Особенно в такие ночи, как сегодня, — при полной луне, когда туман как будто светится. Тогда они выходят. Они как тени, только белые. И окровавленные… У того мальчишки кровавые впадины вместо глаз… Он поворачивается к тебе и улыбается… Когда он улыбается, нельзя на него смотреть — иначе тебе конец. Он просит, чтобы ты с ним поиграл. Дело в том, что ему выкололи глаза, перед тем как убить. И поэтому ему нужен поводырь. Он хочет, чтобы с ним рядом все время кто-то был.

Молчание.

— Что, мелкий, не знал?

Бруно расхохотался. Потом, не обращая внимания на приятелей, достал из рюкзака один наголовный фонарик, который нацепил поверх бейсболки, и один обычный.

— Ну что, чуваки, двинули?

Не ожидая ответа, он вскричал: «Йе-ееееееее!» — и, вскочив на скейтборд, покатил по аллее парка.

Типьер покосился на Кристофа, потом все же решил последовать примеру брата и покатил вслед за ним. Но Бруно было уже не догнать — он катался виртуозно. У него была крепкая уверенная стойка, и он отлично держал равновесие.

Кристоф остался один.

Он в последний раз огляделся по сторонам. Темно и туманно. Он почувствовал легкий укол в сердце, вспомнив о матери, Которая пребывала в твердой уверенности, что он доиграл с приятелями в «Монополию» и, скорее всего, уже спит — судя по тому, который час. Кристоф терпеть не мог ей лгать и сейчас чувствовал себя виноватым.

Перед ним простиралась дорожка, метров через двадцать сворачивающая в сторону. Издалека доносился мягкий звук, с которым катились две другие роликовые доски, — значит, все в порядке. Это был первоклассный асфальт — ровный, гладкий, без единой выбоины, как и на всех дорожках парка.

Наконец Кристоф решился — точнее, пришел к выводу, что лучше уж последовать за приятелями, чем стоять в одиночестве у решетки. («Иногда он здесь появляется, вместо глаз у него кровавые впадины, и если он тебе улыбнется — тебе конец».) Он укрепил на бейсболке наголовный фонарик, обычный фонарик взял в руку, надел рюкзак, сделал глубокий вдох и вспрыгнул на скейтборд.

Кристоф скользил по гладкому асфальту, опьяняясь уже знакомым восхитительным ощущением — вскипающего в крови адреналина, как всегда бывает во время рискованных трюков. Его охватило чувство ликующей радости.

Парк был овальной формы, вдоль его внешней границы пролегали велосипедные маршруты, а поперек, среди деревьев, — пешеходные: также асфальтированные дорожки, хотя и не такие ровные. И Бруно оказался прав: такое огромное безлюдное пространство, все в их распоряжении — это было «что-то»! Даже темнота, столь давящая несколько минут назад, теперь лишь обостряла ощущения. Кристоф больше не жалел, что ввязался в эту авантюру: кататься вот так, ночью — это было супер! Гораздо лучше слалома или обычных гонок по размеченным маршрутам.

Откуда-то справа донесся смех обоих братьев. Господи, да куда же они укатили?

Кристоф свернул на поперечную дорожку, пролегавшую между деревьями. Асфальт здесь был уже хуже. Но если срезать путь, то быстрее можно будет найти приятелей. Таким кайфом грех наслаждаться в одиночку.

Против всех опасений, он катился довольно легко. Даже не устоял перед искушением сильнее разогнаться. Лучи обоих фонариков метались в хаотичной безумной пляске, рассекая туман и выхватывая из него на мгновение ствол дерева, куст, камень на обочине… Разве можно испытать что-либо подобное в городе?

Внезапно все оборвалось. Слишком резкий вираж, неровность на асфальте, камешек или ветка… Кристоф на большой скорости сорвался с доски, перелетел через возвышение из гравия, тянувшееся по сторонам дорожки, и упал, выронив ручной фонарик, сразу погасший, возле низкой каменной скамейки, одной из тех, что были врыты в землю вдоль пешеходных маршрутов. Наголовный фонарик слетел при падении и тоже погас. Темнота окутала Кристофа, словно тяжелое покрывало.

Резкая боль пронзила сначала бедро, которым он ударился о землю, потом распространилась по всей ноге. Запястье тоже ныло, не говоря уже о ладонях, ободранных и кровоточащих. Кристоф пошарил вокруг себя, пытаясь нащупать наголовный фонарик, — здесь, у самой земли туман был еще плотнее. Безрезультатно.

Он с трудом взобрался на скамейку, чтобы отдышаться. Затем осмотрелся. Кажется, это была небольшая поляна — прореха в густых зарослях. Откуда-то издалека донесся очередной взрыв смеха и задорный крик Мансара: «Йе-еееее!»