Исповедь соперницы - Симона Вилар

После эйфории победы над людьми Уло, моих крестьян тоже охватила растерянность. У нас было двенадцать дней Божьего перемирия, но все понимали, что потом вновь будет пролита кровь. Ведь через фэны уже дошла весть, что аббат Ансельм послал отряды в наш край, они пока не идут в наступление, но занимают все соседние городки и крепости, подкупают проводников из местных жителей. Цедрик, правда, хорохорился, говорил, что фэны всегда служили надежным убежищем саксам. Но со времен последнего мятежа прошло немало времени и тропы на болотах стали известны и норманнам. Поэтому мы понимали, что рано или поздно люди Ансельма нагрянут в Тауэр-Вейк.

Мне было страшно. Но, вместе с тем, я понимала, что аббат был не прав, обрекая людей на голод и тем самым словно подтолкнув к мятежу. А за эти несколько дней я узнала в какой нищете жили мои крестьяне. Мы ели только угрей, а когда похолодало и болота промерзли, и их не стало. Луковицы и сырая вода, да еще лепешки из грубой муки — вот все чем мы могли попировать на это Рождество. И каждый день я просыпалась под звуки скрежета каменного пестика, каким старая Труда толкла в ступе горсть муки. И это были единственные звуки в тиши холодных фэнов, если не считать отдаленных ударов молота в кузнице — мой кузнец Абба ковал оружие для повстанцев.

Возвращаясь после обхода округи, старый рив становился словоохотлив. Он принимался обсуждать наше положение, пытался даже искать оправдяния действиям саксов. По его словам, не случилось ничего особенного. Крестьяне защитили свою молодую госпожу от домогательств похотливого мерзавца — вот и все. Да за это сам опекун девушки должен их нагшрадить!

Я теряла терпение. Воистину, наивность этих людей была потрясающа! И однажды я не выдержала.

— Я поеду к шерифу Эдгару, — сказала я, и мне даже стало легче.

Все вокруг оживились. Утрэд тут же собрался в дорогу.

— Вернусь через два дня.

Он улыбался.

— Самое время будет, если мы попадем к герефе в конце йоля. Ведь йоль — грубый мужской обычай. Лучше бы вам его не видеть.

И он уехал предупредить шерифа. Я же… Подумать страшно! — я еду предлагать руку и сердце мужчине, которого совсем не знаю. Что, если он попросту рассмеется мне в лицо? Или велит схватить меня — мятежницу из фэнов? Ну, а если все получится и он решит, что я подходящая невеста?..

Все вокруг не сомневались, что так и будет. Постепенно и во мне появилась надежда. Чем я не подхожу Эдгару? Я молода, хорошего рода, богата. Последнее имело наиважнейшее значение. Ведь я еду по сути заключать брачную сделку, а совершать сделки я научилась еще в монастыре. И я внимательно выслушивала отчеты Цедрика о своих землях, а сама все расспрашивала об Эдгаре Армстронеге. Мне нужно было знать этого человека, знать, что его интересует. Да и когда еще я могла дать волю своему любопытству, получить ответы на вопросы, какие носила в душе.

Но рив Цедрик видел в нашем союзе только деловые стороны. И уточнял, о чем мне надо говорить с герефой: о прекрасных лугах и выгонах в моих владениях, о стадах овец, о дороге, которая ведет через фэны.

Но помимо разговоров с Цедриком, меня кое в чем просвещала и Эйвота. Эта яблочно-сдобная златокудрая красотка знала толк в мужчинах… и как их прельщать. И вот, когда мы перед сном жевали сухие лепешки, она доверительно рассказывала мне, как вести себя с женихом, как глянуть, как отвести глаза, когда улыбнуться.

— И не пугайтесь, госпожа, если он захочет пощупать вас руками. Конечно, в обители вам внушали, что это грех. Но ведь Господь создал женщину, чтобы дать усладу мужчине. А ласки мужчин… — она протяжно вздыхала, улыбалась. — Вы не должны этого бояться. Дайте подержаться за себя. А это он непременно захочет. Вы ведь, что фея, только во плоти. И пусть уж он ощутит, что ему предлагают. Худенькая вы только, право… Но грудь у вас округлая, красивая. О, миледи, вы не сердитесь на меня за эти речи?

Я старалась сдерживать себя. Ведь если я уж решилась… К тому же мне самой было так интересно, у меня даже в горле пересыхало. Эдгар коснется меня… У меня красивая грудь…

— Продолжай, — спокойно кивала я.

— Вас в Святой Хильде этому не учили, — с деловым видом говорила Эйвота. — Так вот, что я скажу — женщине счастье, когда ее хотят. Только, упаси Боже, не вырывайтесь. Иначе он решит, что вы строптивица, а мужчины не любят таких. Будьте с ним покорной, ласковой.

— Но если он… — я начинала запинаться. — … Если он захочет обесчестить меня?

— Обесчестить? — фыркала Эйвота. — Что такое честь? Нечто у нас в лоне? И если он захочет опробовать вас… обесчестить, как вы это называете, то скажу, что это даже к лучшему. Ведь не посмеет же он бросить вас потом! Вы ведь не его дворовая рабыня, вы — внучка Хэрварда и самая настоящая леди. А уж как он ласков…

— Откуда ты знаешь?

Я даже сердилась. Неужели эта девка и мой будущий муж…

Эйвота смеялась, уходила от ответа. Вновь начинала поучать меня. Порой я спрашивала себя — следует ли мне ее слушать? Но мне нравилось ее слушать. Да и у кого еще я могла спросить об этом? Не у Цедрика же.

«Любовь — это война, в ней нет места трусам.Когда ее знамена взмывают вверх, герои готовятся к бою».

Как же теперь я понимала эти строки из Овидия! Ибо как бы ни рассчитывали на меня мои люди, но им никогда не удалось бы уговорить меня пойти с подобным предложением к Эдгару, если бы я сама не захотела этого, не захотела испытать свой шанс добиться его. Оказывается я любила его, только страшилась себе признаться в этом. Но теперь я словно прозрела. Мое чувство удивляло и радовало меня. И теперь я стану женой того, кого люблю. Сама судьба подвела меня к этому.

К вечеру второго дня вернулся Утрэд.

— Мы можем ехать, — сказал он. — И чем скорее, тем лучше. В округе идет движение, в Даунхем прибыли вооруженные люди Ансельма, поговаривают, что и сам он прибудет, когда закончатся празднества. А эрл Эдгар сейчас пирует у себя в усадьбе. Хорошо пирует, — усмехнулся Утрэд. — Но я переговорил с леди Риган, объяснил, что у нас важное дело к шерифу.

В этот вечер Эйвота нагрела мне воды, и хотя в башне было холодно, я тщательно выкупалась и как следует вымыла голову. Старая Труда долго расчесывала мои волосы.

— Словно серебристая пряжа, клянусь былой невинностью. Наверняка эрл Эдгар попадет в ваши волосы, словно в силки.

Мне были приятны подобные речи. И я уже не сомневалась, что добьюсь своего.

На другой день мы тронулись в путь. На мне было мое монастырское одеяние, которое старательно выстирали и выгладили. Местный кузнец Абба подарил мне специально сделанную пряжку для ворота, а вдова изготовлявшая плащи из шкур, подбила мою пелерину полосками меха выдры. Я ехала к Эдгару, как невеста, и меня провожала целая свита. Однако выходить за пределы фэнленда они не решились. Остались у границы моей земли близ церкви Святого Дунстана, махали руками, благословляли. Отец Мартин уже знал в чем дело и тоже благословил меня. Мы вновь одолжили у него его бурую кобылку, а Утрэд ехал на гнедой лошади одного из убитых людей Уло. По дороге он рассказывал мне о замке, какой строил шериф, — Гронвуд-Кастле — о том, что новый замок будет чем-то невиданным в наших краях, что там трудятся сотни людей и даже мои сервы порой подрабатывают там.