Последнее целование. Человек как традиция - Владимир Кутырев

Не надо быть большим философом для понимания, что вместе с технологизацией интимных отношений идут процессы потери людьми собственной идентичности, в конечном счете, этапы их самоотрицания. Гибельные для человеческой формы бытия, лишающие ее перспективы. Достаточно быть просто самостоятельным, не зашоренно мыслящим человеком. Хотя это, как видно по реакции на происходящее разложение сексуальности, самое сложное. Начинаешь сомневаться в сапиентности человека вообще. Что за «sapiens», если его носитель не хочет замечать очевидного, от имени учености топит все в неопределенных бессмысленных рассуждениях о «свободе» и как пятилетний ребенок лжет себе на каждом шагу. Хотя бы лгал другим, но это было бы слишком ответственно и по-взрослому.

Все неприятности традиционалистов и консерваторов проистекают от того, что они видят дальше своего носа и мыслят масштабами человечества, «в принципе», в то время как либералы и прогрессисты счастливо избавились от того и другого. Категорический императив Канта: «Поступай так, чтобы максима твоей воли могла стать правилом всеобщего законодательства» часто отождествляют с так называемым золотым правилом морали: «Поступай так, как ты хочешь, чтобы поступали по отношению к тебе». Между тем они различны до противоположности. Категорический императив предполагает оценку собственного поведения не в свете выгоды и эквивалентного обмена, а в свете судьбы целого, к которому ты принадлежишь. Это тоталицизм. Его логика: я отвечаю за всех. Такова логика традиционализма. В сексуальном плане она запрещает все, что не ведет и не служит, тем более вредит сохранению идентичности человека, его бытия. Когда же говорят: да, я живу так, что если все остальные последуют за мной, то людской род прекратится, но я знаю, что они этого не сделают», то аборты, онанизм, гомосексуализм и т. п. могут практиковаться без всякого чувства вины. Это утилитаризм, ориентация на индивидуальную самореализацию. Его логика: «каждый отвечает за себя». Такова логика либерализма.

Парасексуализм паразитирует на сексуальности традиционалистов или не всегда последователен (позволяет себе консервативные отступления, вплоть до требования для себя самими не сделанных детей; какой цинизм и наглость!). Традиционалисты и консерваторы также могут быть непоследовательными, особенно в мыслях, но они хотя бы понимают значение своего поведения и чувствуют ответственность за него. Вопреки пропагандистской схеме они, а не защитники «свобод» воплощают общечеловеческие ценности. Очевидно, что с точки зрения перспектив человечества, парасексуализм не может претендовать на норму. Он всегда должен оставаться нарушением. Да и с точки зрения собственной судьбы: паразит, погубивший хозяина, погибает вслед за ним.

Критикуя эмпирическую сексологию за эгоизм и беззаботность в отношении антропосоциальных последствий сексуальной революции, мы должны признать, что И. С. Кон, наряду с безусловным одобрением ее достижений проявлял и некоторую обеспокоенность. На ясном небе парасексуализма есть два облака: 1) Огорчает как всегда Россия, где «идея систематического сексуального просвещения молодежи заблокирована совместными усилиями коммунистов, церковников и коррумпированных СМИ при активной финансовой поддержке американских фундаменталистов из так называемого движения Pro Life»[64]. И почему-то: 2) «Снятие и ослабление многих культурных запретов делает сексуальную жизнь более будничной и прозаической, подверженной манипулированию со стороны масс-медиа. Массовой сексуальной проблемой в конце XX в. стали скука и отсутствие сексуального желания – люди имеют все социальные и физиологические предпосылки для занятия сексом, но их просто не тянет к нему»[65].

В самом деле, почему? Тем более, что в подтверждение последнего, рокового для всех предыдущих рассуждений вывода, дается ссылка на результаты конкретных социологических исследований: по национальному опросу 1992 г. в Финляндии не испытывали сексуального желания до 20 % мужчин и до 55 % женщин. В Петербурге в 1996 г. отсутствие или редкость сексуального удовольствия признали 5 % мужчин и 36 % женщин (опять эта российская отсталость!). С тех пор (не)много воды утекло. Новых опросов мы не знаем, а может быть, их не афишируют, но по отдельным сообщениям ясно, что дело пошло дальше и в том же направлении разрушения потребности людей друг в друге, подготовке почвы для замены рождения биотехническим производством. Семьи уничтожаются посредством ювенальной юстиции, исходя из принципа «идеальной семьи»: если семья «не благополучна», проблемная и не может создать ребенку всех необходимых условий для комфорта, который определяется «извне», его надо из нее забирать. Т. е. семья должна быть разрушена. Никакие ценности родственных чувств, привязанности, часто сложной и противоречивой, любви, которая, как известно, существует «не по хорошу мил, а по милу хорош», не учитываются. По такой же логике можно действовать, где и когда угодно. Если ученик не отличник, вообще – проблемный, его надо лишать права на школьное образование; если фирма не показывает наивысших результатов, ее надо банкротить; если человек не ведет себя согласно государственным стандартам, его надо изымать из общества, сажать, например, в тюрьму; а если не идеально его здоровье, он плохо о нем заботится, курит и не покупает лекарства, то лучше убивать. И т. д.

Больше того. Хотя наш автор работал на передовых рубежах сексологии, он упустил, просмотрел, что уже в то время среди нового поколения его коллег и интеллектуально-культурной элиты мира начала распространяться идея отказа от секса вообще. «Если Ницше говорил, что Бог умер, то, наконец, можно сказать, что умер дедушка Фрейд. Сексуальные муки, так свойственные XX веку заканчиваются. Мы вступаем в постсексуальное время. Если раньше было: ресторан, дискотека, секс, то теперь: секс, дискотека, ресторан. Из фирменного блюда секс превращается в прелюдию. Когда говорят слово «наслаждение», это уже не так непосредственно связано с сексом. Нас ждут новые танцы и моды, соответствующие этой ментальности. А секс из доминирующего фактора, который определял наши сны и желания, станет просто одной из многих потребностей организма»[66].

Это не собственное открытие пиар-модного писателя. В постмодернистской литературе после объявления о конце всего, в том числе себя, стали говорить о «нулевом уровне сексуальности», «сексе без секреции и тела» и все громче звучит «реквием по сексуальности», что частично объяснимо пресыщенностью определенного слоя лиц, их суетным желанием эпатировать публику. С другой стороны, именно к такому результату ведет практика парасексуализма. Вслед за смертью традиционного секса умирает и лишенный природного смысла интерес к другому человеку. В любых ситуациях. Двигаются рядом как размагнитившиеся куски железа. Это называется «бесконтактная цивилизация». Самым главным препятствием для любви является отсутствие препятствий, говорили когда-то французы. Свобода реализации всех половых желаний ведет к измельчению и опошлению чувств, к их инфляции. Дело дошло до «fast love» (быстрой любви) как «fast food» (быстрого питания), установки бракоразводных автоматов (в течение 10 мин) и «медицинского секса». Пропагандируются особые позы для лечения простатита, почек, желудка и других внутренних органов. С целью укрепления иммунитета рекомендуется выделять «дни мастурбации» (больше его нечем укрепить; Куда смотрит Тот, кто «есть Любовь»: хотя бы их громом убило). Подавляемые культом эгоизма, оттесняемые на задний план денежно-карьерными целями, окруженные все более искусственным бытом, половые отношения теряют привлекательность, перестают быть ценностью. Психика притупляется и «организм не требует». Наступает своего рода сексуальная энтропия, запрос на компенсацию которой принимают незаконнные и узаконенные биопсихостимуляторы.

Любовь как духовное состояние в подобной среде становится анахронизмом. Вспоминать о ней почти неприлично. Ее обесценивание было критериальным признаком победы постмодернизма, точнее, посткультуры. «Постмодернизм, – писал один из его первых переносчиков на российскую почву, – это ирония искушенного человека, который понимает, что секс важнее сублимации»[67]. Как видим, автор удачно избежал парадокса лжеца, не произнеся отрицаемого слова. Сейчас, лишив всякого содержания, его беспощадно треплет масскультура, а в элитарных слоях оно жестко табуировано. Как сами любовные переживания. «Заниматься любовью» иногда все-таки нужно, полезно, но влюбиться – значит попасть в «эмоциональное рабство», что уже глупо.

Сначала любовь превратилась в «очищенный от предрассудков» секс, а теперь секс превращается в очищенную от предрассудков пара, транс, поли, а фактически контрсексуальность. И если привлекает, то в патологической форме гомосексуальности, педофилии, инцеста и т. д. Это все, если воспользоваться оценкой этих процессов Ж. Бодрияром, проявление аутосексуализма, когда влечение направлено не на партнера, а на себя. Общее духовное опустошение, эмоциональное выгорание, эгоизм и десоциализация как результат либерально-буржуазно-технологического вектора развития цивилизации – вот причина их распространения и популярности, даже моды на них. Это «предмостье», предшествие, «гости из будущего», когда любви и естественного секса просто не будет. Зомби ведь не любят, тем более роботообразные и «бессмертные» (роботы). А они на марше, их жаждут, к этому состоянию стремятся. Отсюда такое отношение к любви, еще недавно высшей ценности духа и сексу как ее основе: патология возводится в норму, считается прогрессивной и объявляется «правом человека», почти основным, а кто его не практикует, сопротивляется, тех подвергают отстракизму, объявляя носителями «фобий» и реакционерами. Ситуация в традиционной культуре – невероятная, непроизносимая, немыслимая. Если в начале XX века кризис любви усматривали в ее сведении к сексуальности и эротизму, то особенность начала XXI века в том, что сводить становится больше не к чему, кроме как к разложению. Нечего сублимировать – таков итог парасексуальной революции, среди тех, кто ею захвачен, на территориях, по которым она прокатилась.