Старик Хоттабыч (1958, илл. Ротова) - Лазарь Лагин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На вокзал наши путешественники прибыли почти без приключений. А если не считать того, что произошло при посадке в автобус, то и вовсе без приключений. Случилось же при посадке в автобус вот что. Уже и Волька и Женя с трудом, правда, но влезли в переполненный автобус, уже Хоттабыч занёс ногу на подножку автобуса, чтобы последовать за ними, когда из раскрытого окошка высунулся кондуктор и властным голосом произнёс:
– Граждане, мест больше нет! Автобус отправляется!
Так как его слова не произвели никакого впечатления на старичка в канотье, то он специально для старичка в канотье добавил:
– Давайте останемся, гражданин!
Старичок посмотрел на кондуктора с изумлением, убрал ногу с подножки и растроганно промолвил:
– Если тебе это доставит удовольствие, о господин мой, то я это только сочту за честь, хотя и очень спешу на розыски моего несчастного брата.
Кондуктор, успевший к этому времени дать сигнал отправления, вдруг совершенно непонятным образом очутился на мостовой рядом с учтиво поклонившимся ему стариком в канотье и с ошарашенным видом проводил глазами автобус, быстро скрывшийся за поворотом.
– Я осмеливаюсь выразить глубочайшее убеждение, о почтеннейший незнакомец, что мы с тобой чудесно проведём здесь время, пока прибудет следующий автобус, – вежливо обратился Хоттабыч к оцепеневшему кондуктору.
Но тут кондуктор опомнился и с пронзительными воплями ринулся вслед за своей осиротевшей машиной.
– Остановите! – кричал он, проворно семеня ногами и придерживая обеими руками бренчащую серебром и медяками тяжёлую сумку. – Остановите автобус, граждане!..
Хоттабыч, поражённый странным поведением кондуктора, с интересом посмотрел ему вслед, а потом, когда тот скрылся за поворотом, где стоял задержанный Волькой автобус, легко нагнал его и даже успел взобраться в машину раньше кондуктора.
Вскоре автобус тронулся в дальнейший путь, и Хоттабыч, наклонившись к своим друзьям, зашептал им, неодобрительно поглядывая на всё ещё не пришедшего в себя кондуктора:
– Странный, очень странный человек этот кондуктор! Я его не тянул за язык. Он сам, по собственной воле, предложил мне: «Давайте останемся». Меня порадовали и поразили сердечность и доброта человека, предложившего мне своё общество, чтобы мне легче было скоротать время до следующего автобуса. Но стоило лишь машине отправиться, а ему очутиться рядом со мной на мостовой, как он уже передумал, оставил меня в одиночестве и побежал догонять автобус. Странный, очень странный человек! – закончил Хоттабыч и не без сожаления посмотрел на кондуктора.
– Он вовсе и не собирался оставаться с тобой на мостовой, – попытался Волька разъяснить старику. – Он сказал тебе «давайте останемся» в том смысле, что останешься только ты, а он уедет.
Однако Хоттабыч понял объяснения Вольки очень своеобразно.
Он недружелюбно посмотрел в сторону кондуктора и жёстко сказал:
– Теперь для меня окончательно стало ясно, что это не только странный, но и очень неискренний человек.
XLII. Рассказ проводника международного вагона скорого поезда Москва – Одесса о том, что произошло на перегоне Нара – Малый Ярославец
(Рассказан проводником его сменщику, спавшему во время этого происшествия)– Я тебя, Кузьма Егорыч, потому разбудил, что только что произошёл в нашем вагоне удивительный, совершенно непонятный случай.
Понимаешь, постелил я, как полагается, всем постели, и в седьмом купе постелил. Стелю и обращаю внимание, что едут в этом купе один старичок, такой бородатый, в дореволюционной соломенной шляпе, и при нём двое парнишек. Скорее всего, я так думаю, однолетки. И, понимаешь, ни капли багажа. То есть, ну ни-ни!
А тут ещё один из мальчишек, такой белобрысенький, весь в веснушках, спрашивает:
«Товарищ, говорит, проводник, как пройти в вагон-ресторан?»
Я отвечаю:
«К сожалению, нет у нас в поезде вагона-ресторана, но можно будет, утречком предложить вам чаю с сухарями».
Тут мальчик смотрит на старика, старик ему глазом моргает. Мальчик и говорит: «Ну ладно, мы и без вашего чаю обойдёмся, раз нет вагона-ресторана».
Интересно, думаю, как это вы до самой до Одессы обойдётесь без моего чаю. И ухожу в наше купе, но дверь только прикрываю, чтобы оставалась щёлочка.
А уже в вагоне все давно спать улеглись, и уже во всех купе пассажиры третьи сны видят, и только в седьмом купе всё шу-шу, шу-шу – разговаривают.
Что именно говорят, мне не слышно, но только мне определённо слышно, что о чём-то разговаривают.
Потом вдруг открывается дверь, и из неё высовывается тот самый старичок; не замечает, что я за ним слежу, сдвигает на затылок свою дореволюционную шляпу… И что бы ты, Кузьма Егорыч, подумал, что этот старичок делает? Слово даю, не вру! Рвёт из своей бороды клок волос! Пропади я на этом месте, ежели вру!
Батюшки, думаю, сумасшедший! Вот уж, что называется, повезло! Привалило сумасшедшего аккурат в моё дежурство. Молчу и жду, что будет дальше.
А дальше, оказывается, старик рвёт этот самый клок волос на многие части, кидает этот мусор на пол и что-то про себя бормочет. Тут я всё больше убеждаюсь, что этот пожилой пассажир – ненормальный и не миновать того, чтобы в Брянске его ссаживать. Ух, думаю, скандалу с ним не оберёшься! Может быть, он даже сию минуту начнёт кидаться на людей, стёкла бить…
Смотрю – нет, ни на что не кидается, стоит смирно, бормочет. Побормотав малость, уходит в своё купе.
И вдруг слышу – кто-то по коридору босыми ногами шаркает. Только не впереди, а позади меня. Тогда я понимаю, что кто-то с тамбура прошёл в вагон, и опять-таки страшно удивляюсь, потому что тамбур-то у меня во время движения всегда заперт.
Посмотрел я назад и… честное тебе, Кузьма Егорыч, благородное слово – не вру… вижу – идут с площадки четыре молодца, загорелые, что твои курортники, и совершенно голые. Только и есть на них одежонки, что тряпочки на бёдрах. Босые. Поджарые-преподжарые! Каждое рёбрышко просвечивает.
Я выхожу из нашего купе и обращаюсь к ним:
«Граждане, вы, вероятно, вагоны перепутали. Это, граждане, международный, и у нас тут все купе заняты».
А они хором:
«Молчи, неверный! Мы знаем, куда мы идём. Нам как раз сюда и нужно, куда мы идём».
Тогда я им говорю:
«В таком случае, граждане, попрошу ваши билетики».
Они мне опять хором:
«Не морочь нам голову, чужеземец, ибо мы спешим к нашему повелителю и господину!»
Я говорю:
«Меня поражает, что вы меня называете чужеземцем. Я – советский гражданин и нахожусь в своей родной стране. Это раз. А во-вторых, у нас господ нет с самой Октябрьской революции. Это, говорю, два».
Их старший говорит:
«Тебе должно быть стыдно, неверный! Ты пользуешься тем, что у нас руки заняты и что мы не можем вследствие этого убить тебя за твою безумную наглость. Это, говорит, нечестно, что ты этим пользуешься».
Тут я замечаю, что все четыре голых гражданина сверх всякой меры нагружены разной снедью. Один держит тяжёлое блюдо, а на блюде – жареный барашек с рисом. У другого – громадная корзина с яблоками, грушами, абрикосами и виноградом, хотя – обращаю твоё внимание, Кузьма Егорыч! – ещё до фруктового сезона не меньше месяца осталось. Третий на голове держит посудину в виде кувшина, и в этом кувшине что-то плещется. По запаху чувствую – какое-то вино. Типа рислинг. У четвёртого в обеих руках по блюду с пирогами и пирожными. Я, признаюсь, даже рот разинул.
А их старший говорит:
«Лучше бы ты, неверный, показал нам, где тут седьмое купе, потому что мы должны поскорее выполнить наше задание».
Я тогда начинаю догадываться и спрашиваю:
«Как он выглядит, ваш хозяин? Старичок такой с бородкой?»
Они говорят:
«Он самый. Это тот, кому мы служим».
Я их веду к седьмому купе, а по дороге говорю:
«Придётся с вашего хозяина взыскать штраф за то, что вы без билета ездите. Давно вы у него служите?»
Старший отвечает:
«Мы ему служим три тысячи пятьсот лет».
Я, признаюсь, думаю, что ослышался. Переспрашиваю:
«Сколько, говорите, лет?»
Он отвечает:
«Сколько я сказал, столько и служим. Три тысячи пятьсот лет».
Остальные трое головами кивают: дескать, правильно старший говорит.
«Батюшки, – думаю, – не хватало мне одного сумасшедшего – ещё четверых подвалило!»
Но я разговор продолжаю, как с нормальными пассажирами. Я говорю:
«Что это за безобразие! Столько лет служите, а хозяин вам даже спецовки простой не справил. Ходите, простите, нагишом!»
Старший отвечает:
«Мы в спецовке не нуждаемся. Мы даже не знаем, что это такое».
Я тогда говорю:
«Странно слышать подобное от человека с таким приличным производственным стажем. Вы, вероятно, не здешние? Вы где постоянно проживаете?»
