А до Берлина было так далеко - Василий Шатилов

Решительно были настроены и наши люди. Они понимали, какой оборот могут принять события, если не сбросить немцев в Днепр. Фашисты подтянут на остров подкрепление, форсируют старое русло, что труда большого не составит, и устремятся в глубь Левобережной Украины. Тогда потеряет всякое значение оборона по Днепру, на создание которой уже затрачено столько усилий. Накал и ожесточение боя нарастали. Никто не хотел уступать, и картина напоминала перетягивание каната: то брала наша сторона, то сторона противника.

Часто зуммерил телефон, и дежурный связист, подавая мне трубку, говорил: "Вас, товарищ майор, спрашивает Первый", "У аппарата Второй". И генерал Куликов, то есть Первый, и генерал-майор В. М. Симоволоков (начальник штаба 38-й армии), то есть Второй, интересовались, как идут дела. Чувствовалось, что командование с нетерпением ждет, когда же мы наконец выйдем к Днепру, очистим остров от гитлеровцев.

Пользуясь случаем, я передавал наверх просьбу "подбросить огоньку", на что следовал ответ: "Доложу командующему", хотя у командующего не было в резерве артиллерии и помочь он нам не мог.

Примерно в километре от нового русла стоял военный городок. Здесь в казармах когда-то жили солдаты уланского полка. Бойцы батальона выбили оттуда гитлеровцев, но те не примирились с потерей важного опорного пункта и настойчиво контратаковали, пытаясь вновь овладеть казармами. Комбат позвонил мне и просил доложить командованию о необходимости подавить фашистские батареи в Черкассах, которые, как он выразился, "утюжат и не дают носа высунуть". Я позвонил генералу Куликову и в который раз услышал горькое "доложу командующему". Положение тем временем усложнилось, при артиллерийской поддержке немецкая пехота поднялась в новую контратаку и стала обходить батальон с тыла.

- Можете ударить по немецким батареям? - спросил я по телефону начальника артиллерии 116-й стрелковой дивизии.

- "Огурцы" на исходе, но постараемся хотя бы припугнуть, - ответил мне незнакомый собеседник. С "богом войны" дивизии полковника Еременко я никогда не встречался.

Через несколько минут наши орудия открыли огонь, но он не достиг нужных результатов. Это была скорее не артиллерийская, а, как шутили остряки, моральная поддержка. После этого фашистские артиллеристы стали с еще большей яростью обстреливать казармы.

Непостижимо, как бойцы героического батальона держались, и не только держались, но и сумели за день продвинуться вперед!

На другой день бой разгорелся с новой силой.

В течение ночи немцы подтянули на остров свежие силы. До утра над рекой стоял гул моторов. Когда же в ночном небе вспыхивали ракеты, они выхватывали на темной днепровской воде лодки и плоты с солдатами и техникой. Наши орудия и минометы изредка били по переправе, но огонь этот был больше символический, нанести существенного ущерба, а тем более сорвать переброску войск противника он не мог.

Полковник Еременко засыпал штаб армии просьбами поддержать утреннюю атаку артогнем и авиацией. Что касается воздушной поддержки, то в ней ему сразу же отказали. "Птиц" в распоряжении армейского командования не было. А вот "дынями" и "огурцами" обещали помочь. Однако в самый последний момент выяснилось, что и артиллерийской поддержки не будет и что 116-я стрелковая дивизия должна полностью полагаться на собственные силы. Расстроенный и обескураженный, Яков Филиппович позвонил мне и сказал, что переносит начало атаки с восьми на десять утра. "Ну как тут воевать, майор Шатилов?"

Понять его было нетрудно. И все же атака началась успешно. Этот успех обеспечили огромное мужество и высокий боевой настрой наших красноармейцев и командиров. Вновь не выдержали фашисты штыкового удара и покатились. Еще бы одно усилие - до Днепра оставалось каких-то 100, 150 метров, - и задача была бы решена. Но эти 100-150 метров надо было пройти по голой а ровной, как стол, местности. Фашисты поставили здесь плотную огневую завесу. Попытаться сделать рывок значило погубить людей, и комбат распорядился прекратить атаку и окопаться.

- Василий Митрофанович, прошу разрешить мне пойти в цепь, возглавить атаку. - Передо мной стоял инструктор политотдела дивизии старший политрук В. П. Качалов, которого комиссар Чечельницкий направил вместе со мной обеспечивать действия батальона на Королевице. Вид у старшего политрука был решительный, глаза горели. - Ведь всего каких-то 100-150 метров, и мы их утопим, гадов, в Днепре.

- Не могу, Василий Павлович, позволить я тебе такого. Ты погляди, как лупит немец. Там же живого места нет. Ну пойдешь ты, и людей погубишь, и себя под монастырь подведешь. Спросит меня комиссар: куда дел Качанова? Почему разрешил ему идти в атаку? Что я скажу? Занимайся лучше своей политработой.

- Сейчас главная политработа - там, - ответил старший политрук, показывая на днепровский берег, туда, где залегли наши цепи.

- И все равно позволить тебе не могу. Ты не рядовой боец, даже не политработник батальона. Ты представитель дивизии. Хочешь идти, звони Чечельницкому, - сказал я, показывая на телефон и давая понять, что разговор окончен.

Так же решительно напирали на меня политрук Деканов и старший лейтенант Косолапов. Они не просили - требовали, чтобы я послал их в атакующие подразделения. Но и им пришлось отказать.

- Вот видите, - сказал я командирам, - мне бы тоже хотелось довести дело до конца и утопить фашистов в Днепре, а надо отправляться. Только что позвонил генерал Куликов с КП дивизии и приказал немедленно прибыть туда.

Мы вышли перед заходом солнца, двигались по той же проторенной тропке, по которой пришли. На землю опускались лиловые тени сумерек. Низины заполнял легкий туман. Бой затухал.

Тихо беседуя, мы поднялись на небольшой бугорок, и этот бугорок чуть не стал нашей братской могилой. Длинная пулеметная очередь прошила воздух, пули просвистели над самыми головами. Мы разом упали, соображая, откуда стреляют. Не обнаружив вражеского пулеметчика, зигзагами - десять шагов вперед и вправо, десять вперед и влево и опять камнем вниз - преодолели бугорок, живыми и невредимыми скрылись в лощинке. Теперь фашистскому пулеметчику уже нас не достать. Впереди было пшеничное поле, и мы пошли напрямик, держа направление на "старика", который протекал, как мы знали, за этим полем. Идти было трудно, темнота наступила быстро, и мои спутники поминутно спотыкались и проклинали темень, фашистов и пшеницу, которая путалась под ногами. Остановились и с моего разрешения закурили. Я с наслаждением затянулся дымком "Беломора", оказавшегося у хозяйственного старшего политрука Качанова. Но это была моя вторая непростительная ошибка. Нельзя, находясь рядом с противником, демаскировать себя, тем более ночью. Наш перекур прекратился, едва начавшись. Неожиданно в воздухе что-то загрохотало, ударило пламя и взрывной волной всех нас разбросало в разные стороны.