Эскиз брака - Эмма Солтерс

Еще несколько минут ушло на подробное изложение деталей. Когда Одри положила трубку, она пребывала в полной растерянности. Выходит, что дед составил завещание именно так, а не иначе вовсе не из эгоизма и что Джолли искал клад тоже не для себя. Она впервые поняла, что дед заботился о ней. Мысль о том, что смертельно больной старик один отправился в болота, чтобы зарыть там ключ от сейфа, заставила ее заплакать.

А Джолли… Что теперь думать о нем?

Он запугивал ее. Лгал ей. Женился на ней… и все ради того, чтобы выполнить обещание, данное ее деду. Получается, что он кристально честный человек.

Но она сама поняла это еще до своего бегства из Луизианы.

Если бы он сказал те слова, которые она мечтала услышать… Это решило бы все. Три коротких слова навсегда изменили бы их жизнь.

И все же Одри считала, что должна сказать ему спасибо. Обязана это сделать. Особенно после тех жертв, которые он принес ради нее. Он не остановился даже перед тем, чтобы дать ей свое имя.

Но у нее не было сил услышать его голос. Позвонить ему невозможно. Слишком болит сердце. Если она заплачет, то не переживет этого.

Тогда она решила написать ему письмо и вежливо поблагодарить. Письмо получилось простым, деловым и в то же время сердечным. А между строк читалось: «Спасибо, не надо. Я не нуждаюсь в твоей жалости». Она была уверена, что Джолли все поймет. Это было очень важно.

Ответ в виде маленькой посылки пришел к Одри на работу через двенадцать дней после того, как она отправила письмо. Посылка состояла из небольшой шкатулки, к которой были приложены двенадцать алых роз на длинных ножках. Одри дрожащими руками открыла шкатулку и прочитала написанную от руки записку.

«Я мечтаю пустить корни. Ты нужна мне. Пожалуйста, возвращайся в принадлежащий тебе дом. Ты — мое единственное сокровище. Любящий тебя Джолли».

Одри показалось, что сердце выпрыгнет у нее из груди и лопнет от счастья. Вскоре ее окружили коллеги и стали заглядывать через плечо, пытаясь понять, что именно привело ее в такой восторг. Конечно, они догадывались, что розы — это дар любви, но реакция Одри превзошла все их ожидания.

А потом она расплакалась. Честно говоря, она плакала так, что босс отпустил ее с работы, велев прийти в себя и как следует отдохнуть. Никто в ее конторе не понял бы, если бы она сказала, что ее дом находится в трех штатах отсюда. И что она не сможет отдохнуть, пока не вернется в объятия Джолли, на сей раз навсегда.

Но, приехав в свою квартиру, Одри не стала звонить Джолли и сообщать ему о своем возвращении, боясь, что это кончится истерикой. Кроме того, ей хотелось сделать ему сюрприз. Поэтому она начала собирать вещи и готовиться к окончательному переселению.

При известии об этом ее лучшая подруга ударилась в слезы, но Одри взяла с нее слово, что та вскоре навестит ее в Луизиане. Она описала индейцев каджуна, живущих там, как самых красивых мужчин на свете, зная, что этого будет вполне достаточно, чтобы подруга поехала куда угодно.

А когда она рассказала о своих планах работодателю, тот благословил ее, написал рекомендательное письмо и отпустил, не заставив отработать обязательные две недели после подачи заявления об уходе, чего требовал от своих служащих неукоснительно. Он сказал, что Одри честно отработала на компанию пять лет и заслужила поощрение. Ее последний рабочий день закончился тем, что у всех выступили слезы на глазах, включая самого босса.

А потом Одри села в самолет и полетела домой… к любимому человеку, которому теперь принадлежала душой и телом.

Одри села в такси и поехала на квартиру Джолли. Узнав, что его нет дома, она огорчилась, но не очень. Сердце подсказывало ей, что Джолли где-то неподалеку. Недолго думая, она дала шоферу адрес своего родового гнезда и велела ехать туда.

Когда они добрались до поляны, на которой стоял дом ее предков, первым, что заметила Одри, был красный пикап Джолли. Ее сердце застучало с перебоями. Она расплатилась с шофером, подхватила чемоданчик (остальные вещи должны были прибыть через два дня) и выскочила наружу. Вскоре такси исчезло за поворотом узкой тропы.

Глядя себе под ноги, Одри поднялась на крыльцо и вошла в дом. В первой комнате было пусто, но из второй, выходившей окнами во двор, доносился стук молотка и какое-то рычание. Недоуменно нахмурившись, она открыла дверь и увидела Джолли, стоявшего лицом к стене. В одной руке он держал молоток, а в другой гвоздь. Она увидела, как Джолли поднял молоток и ударил по гвоздю — точнее, по пальцу. Он охнул, а потом испустил несколько громких ругательств.

— Ай-ай-ай, — сказала Одри, стоя у него за спиной. — Настоящие плотники так себя не ведут. Разве ты забыл первое правило выживания?

Джолли обернулся и посмотрел на нее так, словно увидел привидение. Одри улыбнулась.

— Привет!

Тут Джолли справился с изумлением, и его лицо стало мрачным.

— Одри, зачем ты приехала?

Нотка гнева, звучавшая в его голосе, заставила Одри опешить.

— Я… я приехала, потому что думала, будто ты хочешь этого…

На губах Джолли расцвела медленная счастливая улыбка, и он шагнул к ней.

— О Господи, Одри, я два дня ждал твоего звонка! И начал бояться, что ты не приедешь!

А потом она оказалась в его объятиях. Он поцеловал ее, а она поцеловала его.

— Я люблю тебя, женщина. Теперь ты больше не сбежишь от меня.

— Не сбегу, — ответила Одри, глядя ему в глаза и ища в них подтверждение только что сказанных слов.

— Одри, милая, я знаю, ты боишься довериться мне. Я не могу осуждать тебя, потому что много раз говорил, что не хочу обзаводиться семьей. Но я не похож ни на твоего отца, ни на твоего деда. Я уже не тот малый, который считал себя непобедимым. Я знаю, что я не непобедимый. Мысль об одиночестве пугает меня. Я не могу без тебя жить, и если ты дашь мне хотя бы половину шанса, то буду доказывать тебе это каждый день. А сейчас я могу обещать только одно: я всегда буду рядом с тобой.

— Это такое же обещание, как то, которое ты дал деду, поклявшись на Библии? — спросила она с лукавым блеском в глазах, припомнив подробности, которые ей сообщил Эрон Залкинд во время последнего телефонного разговора.

— Можешь быть уверена, — ответил сияющий Джолли. Потом он обвел рукой комнату, в которой они стояли, и сказал: — Видишь, я пускаю корни.

Одри впервые осмотрела комнату и только тут поняла, что он уже начал обновлять старый дом.

— Что ты делаешь?

— Чиню наш дом. Я знаю, ты его любишь, и… ну, думаю, мы сможем пользоваться им какое-то время, пока не появятся дети… Потом построим рядом дом побольше, а этим будем пользоваться как флигелем. Как ты считаешь?