Где апельсины зреют - Николай Лейкин

— Oui, monsieur…

— Артистъ? Артистка?

Красавица кивнула головой.

— Глаша! Полно тебѣ дуться-то! Неловко. Видишь, она какая любезная… Спроси-ка ты лучше ее насчетъ папы и папскаго дворца. Можетъ быть намъ наврали, что папу нельзя видѣть, обратился Николай Ивановичъ къ женѣ.

— Отстань, послышался отвѣтъ.

Красавица между тѣмъ уже прямо спросила Глафиру Семеновну, говоритъ-ли та по французски.

— Нонъ, угрюмо отрѣзала Глафира Семеновна, отрицательно покачавъ головой.

Красавица выразила сожалѣніе и продолжала бормотать, относясь ужъ къ мужчинамъ.

— Переведи хоть немножко, что она такое говоритъ, упрашивалъ жену Николай Ивановичъ.

— Ахъ, какой несносный! воскликнула Глафира Семеновна и отвѣчала:- Въ душу влѣзаетъ, хвалитъ русскихъ, говоритъ, что очень любитъ ихъ.

— Ну, вотъ видите. Насъ хвалятъ, а мы безъ всякаго сочувствія, сказалъ Конуринъ. — Вивъ тальянка! воскликнулъ онъ вдругъ и полѣзъ къ красавицѣ черезъ столъ чокаться стаканомъ краснаго вина.

Та, въ свою очередь, протянула свой стаканъ.

— Шампанскаго бутылочку спросить, что-ли? — прибавилъ Конуринъ, обращаясь къ Николаю Ивановичу:- а то не ловко съ дамой краснымъ виномъ чокаться. Растопимъ бутылку. Куда ни шло! Гарсонъ! — Шампань! — крикнулъ онъ вдругъ слугѣ, не дождавшись отвѣта.

— Иванъ Кондратъичъ, я положительно обо всемъ этомъ вашей женѣ отпишу, — сказала Конурину Глафира Семеновна.

— Объ чемъ? Что я шампанское-то спрашиваю? Ахъ, Боже мой! Да отписывайте! Что тутъ такого? Не сквалыжничать поѣхали, а мамонъ набивать, и жена это знаетъ.

Лакей совалъ Конурину карту винъ и спрашивалъ, какого шампанскаго подать. Конуринъ передалъ карту Николаю Ивановичу и просилъ его выбрать. Тотъ, косясь на жену, отпихивалъ отъ себя карту.

— Да чего ты жены-то боишься! — упрекнулъ его Конуринъ. — Мы изъ-за ея наущенія пять — шесть ящиковъ шампанскаго въ рулетку проиграли, а тутъ ужъ безъ ея разрѣшенія не смѣй и бутылки одной выпить по своему желанію! Шампань… шампань… тыкалъ онъ передъ слугой пальцемъ въ карту.

Тотъ пожималъ плечами и тоже тыкалъ въ карту, поименовывая названія шампанскаго.

— Асти… Асти… — подсказала красавица.

— Ну, давай, гарсонъ, Асти, давай вонъ, что барыня требуетъ.

Лакей побѣжалъ исполнять требуемое. Глафира Семеновна съ шумомъ отодвинула отъ себя стулъ и поднялась изъ-за стола.

— Я не хочу больше обѣдать. Я въ номеръ къ себѣ пойду… — сказала она раздраженно. — Можете пьянствовать одни съ вертячкой.

— Матушка, голубушка, да какое-же это пьянство! — старался убѣдить ее мужъ.

— Ну, ладно. Я тебѣ покажу потомъ!

Николай Ивановичъ сидѣлъ молча, уткнувшись въ тарелку.

— Ты не пойдешь наверхъ въ номеръ? — обратилась она къ нему.

— Глафира Семеновна, пойми ты, я ѣсть хочу.

Глафира Семеновна, закусивъ губы, вышла изъ столовой.

— Чего это она? Ревнуетъ тебя, что-ли? спросилъ Конуринъ Николая Ивановича.

— Не понимаю… пожалъ тотъ плечами. — Нервы у ней, что-ли! Не можетъ видѣть хорошенькихъ женщинъ. Какъ заговоритъ со мной какая-нибудь хорошенькая бабенка — сейчасъ скандалъ. А между тѣмъ сама такъ какъ кокетничаетъ съ мужчинами! Вотъ хоть-бы тогда въ Ниццѣ, при игрѣ въ лошадки, съ этимъ лакеемъ, котораго ей почему-то вздумалось принять за графа. Нервы…

— Много воли даешь — оттого и нервы. Вотъ какъ я своей бабѣ въ Петербургѣ потачки не даю, такъ у ней и нервовъ нѣтъ, наставительно замѣтилъ Конуринъ.

Красавица между тѣмъ, видя отсутствіе Глафиры Семеновны, спрашивала ихъ съ хитрой улыбкой:

— Madame est malade?

— Малядъ, малядъ… разводилъ руками Николай Ивановичъ. — Захворала… Мигрень… Ля тетъ… указывалъ онъ наголову. — Нервы эти самые… Компренэ? Ля фамъ всегда нервъ…

— Oui, oui, monsieur… Je sais… кивнула ему красавица, насмѣшливо подмигнувъ.- Jl n'у а rien à faire… пожала она плечами.

— Ничего не подѣлаешь, мадамъ, коли баба закапризничаетъ, говорилъ Конуринъ. — Закусила удила и убѣжала. Вотъ и лекарства не дождалась отъ нервовъ, хлопнулъ онъ по бутылкѣ шипучаго итальянскаго Асти, поданнаго ему слугой. — Ну, да мы и безъ нея выпьемъ… Пожалуйте-ка вашъ стакашекъ… показывалъ онъ жестами.

Красавица протянула ему свой стаканъ. Конуринъ налилъ ей, налилъ себѣ и проговорилъ:

— За вашу распрекрасную красоту и ловкость. Кушайте…

Протянулъ и Николай Ивановичъ свой стаканъ къ красавицѣ. Выпили.

— Вотъ такъ, Николаша, вотъ такъ… Что тутъ обращать на жену такое особенное вниманіе. Пей, да и дѣлу конецъ. Будешь очень-то ужъ баловать, такъ она сядетъ тебѣ на шею да и ноги свѣситъ, ободрялъ Николай Ивановича Конуринъ.

Тотъ махнулъ рукой и какъ-бы преобразился.

— Анкоръ, мадамъ… предложилъ онъ красавицѣ вина.

Красавица не отказывалась. Завязался разговоръ. Она говорила по-французски, мужчины говорили по-русски, и она и они сопровождали свои слова мимикой и, удивительно — какъ-то понимали другъ друга. Первая бутылка была выпита. Николай Ивановичъ потребовалъ вторую.

— Важная штучка! похваливалъ Конурину собесѣдницу Николай Ивановичъ. — И какая не спѣсивая!

— Отдай все серебро и всѣ мѣдныя — вотъ какая апетитная кралечка, прищелкивалъ языкомъ Конуринъ. — Въ здѣшней гостинницѣ она живетъ, что-ли? Спроси.

— Въ готель? Иси? спрашивалъ собесѣдницу Николай Ивановичъ, показывая пальцемъ въ потолокъ и, получивъ утвердительный отвѣтъ, сказалъ:- Здѣсь, здѣсь. Вмѣстѣ съ нами, въ одной гостинницѣ живетъ.

— Ахъ, чортъ возьми! воскликнулъ Конуринъ.

— Мадамъ! Анкоръ! предлагалъ красавицѣ вина Николай Ивановичъ и отказа не получилось.

— Гарсонъ! Еще такую-же сулеечку! кричалъ Конуринъ и показывалъ лакею пустую бутылку.

Обѣдъ кончился. Всѣ вышли изъ-за стола, а Николай Ивановичъ, Конуринъ и ихъ собесѣдница продолжали сидѣть и пить Асти. Лица мужчинъ раскраснѣлись. Масляными глазами смотрѣли они на красавицу, а та такъ и кокетничала передъ ними, стрѣляя глазами.

XLII

Николай Ивановичъ потребовалъ еще бутылку Асти, но красивая собесѣдница на отрѣзъ отказалась пить, замахала руками, быстро поднялась изъ-за стола и, весело улыбаясь, почти побѣжала изъ столовой. Конуринъ и Николай Ивановичъ послѣдовали за ней. Выйдя изъ столовой, она направилась къ подъемной машинѣ и вскочила въ нее, сказавъ машинисту "troisieme". Мужчины тоже забрались за ней въ подъемную карету и сѣли рядомъ съ ней, одинъ по одну сторону, другой по другую. Щелкнулъ шалнеръ и машина начала поднимать ихъ. Въ каретѣ было темновато. Николай Ивановичъ не утерпѣлъ, схватилъ собесѣдницу за руку и поцѣловалъ у ней руку. Она отдернула руку и кокетливо погрозила ему пальцемъ, что-то пробормотавъ по-французски. Конуринъ только вздыхалъ, крутилъ головой и говорилъ:

— А и кралечка-же! Только изъ-за этой кралечки стоитъ побывать въ Римѣ. Право слово.

Подъемная машина остановилась. Они вышли въ корридоръ третьяго этажа. Собесѣдница схватила Конурина подъ руку и побѣжала съ нимъ по корридору, подошла къ двери своей комнаты, бросила его руку и, блеснувъ бѣлыми зубами, быстро сказала:

— Assez. Au revoir, messieurs. Merci…

Щелкнулъ замокъ и дверь отворилась. Конуринъ стоялъ обомлѣвшій отъ удовольствія. Николай Ивановичъ ринулся было за собесѣдницей въ ея комнату, но она тотчасъ-же загородила ему дорогу, шаловливо присѣла, сдѣлавъ реверансъ, и захлопнула дверь.

— Ахъ, шельма! могъ только выговорить Николай Ивановичъ. — Чертенокъ какой-то, а не баба!

— Совсѣмъ миндалина! — опять вздохнулъ Конуринъ, почесалъ затылокъ и сказалъ товарищу:- Ну, теперь пойдемъ скорѣй ублажать твою жену.

Комнаты ихъ находились этажемъ ниже и имъ пришлось спускаться по лѣстницѣ. Когда они очутились въ корридорѣ своего этажа, то увидѣли Глафиру Семеновну, выходившую изъ своей комнаты. Она была въ шляпкѣ и въ ватерпруфѣ. Глаза ея были припухши, видно было, что она плакала, но потомъ умылась и припудрилась. Увидавъ мужа и Конурина, она отвернулась отъ нихъ. Николай Ивановичъ то весь съежился и сдѣлалъ жалобное лицо.

— Ахъ, Глаша! И не стыдно это тебѣ было ни съ того ни съ сего разкапризиться! заговорилъ онъ. — Хоть бы Ивана-то Кондратьича посовѣстилась. Онъ все-таки посторонній человѣкъ.

— Отстань…

Глафира Семеновна зашагала по корридору по направленію къ лѣстницѣ. Мужчины послѣдовали за ней.

— Послушай. Куда это ты?

— Въ театръ… Компанію себѣ искать, отвѣчала она, стараясь быть какъ можно болѣе равнодушной, между тѣмъ въ говорѣ ея, въ походкѣ и въ жестахъ такъ и сквозилъ гнѣвъ. — Ты нашелъ себѣ за столомъ компанію, должна и я себѣ искать. Не безпокойся, не рохля я, съумѣю себѣ тоже какого-нибудь актера найти!

— Да ты въ умѣ, Глафира Семеновна? Вспомни, что ты говоришь!

— А ты въ умѣ, Николай Иванычъ? Что ты до сихъ поръ дѣлалъ въ столовой съ этой вертячкой? Ужъ обѣдъ-то даннымъ давно кончился, всѣ по своимъ номерамъ разошлись, а ты бражничалъ и лебезилъ передъ ней, какъ котъ въ мартѣ мѣсяцѣ. Ты не въ умѣ и я не желаю быть въ умѣ. Невѣсткѣ на отместку. Пожалуйста, пожалуйста, не идите за мной хвостомъ. Я одна въ театръ поѣду.