Записки Степной Волчицы - Сергей Магомет

— Да в чем дело-то?

Выяснилось, что Агния ухаживает за одной своей тяжелобольной подругой детства. Лесбиянкой. Трогательно и самоотверженно, как в кино. Оплачивает отдельную палату в местной больничке. Подруга умирает от какой-то чрезвычайно мучительной формы рака. Агния ласково звала ее Масей.

— Мы с Масей были очень, очень близки. Ты понимаешь… Кстати, я много рассказывала ей о тебе, Александра, — сказала Агния. — Ведь, знаешь, не часто попадаются такие чистые и добрые люди, как ты…

Уход и забота за больной Масей были самые тщательные, но проблема заключалась в другом. Мася уже давно «сидела» на обезболивающих препаратах. Вполчем, даже самые сильные наркотики помогали плохо. А о побочном действии и говорить не приходилось. Единственное, что помогало, и притом замечательно эффективно, чудесный «самовар». Таким образом два раза в день Агнии приходилось заезжать к подруге в больничку, чтобы облегчить ее страдания. Но сегодня у Агнии была запланирована какая-то экстренная, сверхважная встреча с партнерами-бандитами (как она выражалась «совещание»), отменить которую не было никакой возможности. Единственные люди, кому она могла доверить «самовар» — Николяша и Стива, но они были мужчины, а ее подруга-лесбиянка патологически ненавидела мужчин, ревновала ее к ним. Болезнь сделала Масю и подавно невыносимо капризной. В общем, она никогда бы не простила, если бы Агния прислала к ней мужчину. Так что доверить «самовар» кому-либо, кроме меня, Агнии просто было некому… Она даже предложила мне денег — в качестве платы за услугу. Но и от денег я с негодованием и обидой отказалась.

— Как тебе не стыдно! Я и так всё сделаю.

— Вот спасибо! Извини, что опять посягнула на твои моральные принципы. Конечно, развлекаться с Николяшей и брать деньги — тебе совсем необязательно.

— Разве люди не должны помогать друг другу? — пробормотала я, недоуменно пожав плечами.

Отправившись по указанному адресу в сопровождении одного из вышибал ресторанчика, который нес сумку с бесценным амстердамским приспособлением, я навестила умирающую подругу Агнии. Первым дело развела «самовар», дала страдалице подышать. На лице бедняжки Маси появилось блаженное выражение, и от этого сочетания — крайней изможденности, обезображенности болезнью и выражения блаженства — просто мороз драл по коже. Похоже, когда-то она была очень даже миленькой. Может быть, настоящей красавицей. Боже, что нас всех ждет!.. Быстро и нежно, как заботливая нянька и лучшая подруга, я обтерла ее влажным полотенцем, переодела, сменила белье, а затем, взяв у нянек ведро и тряпку, вымыла пол в палате и протерла окошко. Вернувшись в ресторанчик, я ожидала, что Агния бросится горячо меня благодарить, но та снова приняла вид замкнутой, почти надменной особы. Теперь, впрочем, это меня не удивило: некоторые люди, особенно поднявшиеся из низов, просто стесняются своих чувств, прячут их под маской неприступности. Должна признаться, мне было ужасно досадно, что я из ложной гордости отказалась от ее предложения насчет Николяши. Чтобы наказать себя за дурацкую гордыню, я оправилась домой и до самого утра корпела над переводами.

А однажды мне случилось встретить Агнию на привокзальном рынке. Кажется, она просто прогуливалась, коротала время и, увидев меня, даже обрадовалась. Мы купили у бабок свежепоквашеной капустки на двоих и устроились под березками в запущенном поселковом парке. Я искоса поглядывала на Агнию. Теперь рядом со мной сидела сдобная, как будто слепленная из ароматных лепешек, довольно моложавая, вполне скромная женщина. Даже застенчивая. Мне ужасно хотелось расспросить ее о важных вещах, но я понятия не имела, как к ней подступиться и завести разговор о Стиве. Я надеялась, что она сама заговорит о нем, но она, как и прежде, не отличалась разговорчивостью. Некоторое время мы молча хрупали капусту и со снисходительными улыбками наблюдали, как какие-то седые и пузатые мужички азартно гоняют по пыльной поляне пыльный мяч.

— Агния, — с энтузиазмом начала я, — ты подруга Стивы. Вот почему мне давно хотелось поговорить с тобой по душам. Дело в том, что у меня есть к тебе один очень серьезный и личный вопрос. Можешь ты мне объяснить, в чем заключается твое представление о любви?

В первое мгновение показалось, что она расхохочется мне в лицо, но она задумчиво покачала головой и, скромно потупив глаза, сказала:

— Может быть, о любви вообще не стоит болтать? Честно говоря, я о ней ничего не думаю. Ты, наверное, написала кучу стихов о любви. А прочитала и того больше… У тебя о ней свое представление. Только это и имеет для тебя значение. Разве я могу к этому что-нибудь добавить? Да и разве, в конце концов, это так уж важно — что мы о ней думаем?

— Что же тогда важно? — настаивала я.

— Важно любить как можно сильнее и безогляднее, Александра, — улыбнулась она. — Вот, в чем штука, дорогая подруга. А пропустить любовь, отвернуться, отдать ее кому-то другому — это худшее, что только может с тобой случиться. Полностью завладеть любимым человеком, наслаждаться им без границ и правил. Только для этого мы и живем. Если кто-нибудь чувствует иначе, то с любовью это не имеет, по-моему, ничего общего.

— Согласна, согласна. Но, кроме такой любви, должна быть еще любовь высокая, внутренняя! Когда ты даже в полном одиночестве носишь ее в себе, когда ты счастлива ее таинственным присутствием, ее нескончаемостью и вечностью.

— Я не понимаю этих делений — высокая любовь, низкая любовь. Самые последние твари, едва уединившись в какой-нибудь вонючей норе только для того, чтобы побыстрому трахнуться, испытывают не меньшее вдохновение, поверь. Таинственное присутствие, нескончаемость, вечность. Так же, как и для тебя, ничего другого для них, по большому счету, просто не существует. Единственное их желание, чтобы это происходило, как можно чаще, как можно слаще. Деньги, шмотки, развлечения, наркотики — всё служит только этому. И твоя литература с поэзией, я подозреваю, тоже. Убери из литературы и поэзии надежду, бешеное стремление завладеть тем, кого любишь, — что останется?

— Если так рассуждать, то чем тогда мы будем отличаться от этих последних тварей? — холодно и довольно резко сказала я.

Заметив, что во мне клокочет чуть ли не обида, Агния ласково обняла меня за талию и с неожиданной нежностью, даже страстностью прошептала на ухо:

— Милая моя подруга, любовь, как говорится, живет и в хижинах и во дворцах. О такой любви, как твоя, слагают стихи и поэмы, а о моей, пожалуй, никто вообще никогда не узнает…

Благодарно, со вздохом, хотя и довольно сдержанно, я чмокнула ее в щеку. Она снова улыбнулась. Что ж, в конечном счете, она оказалась права: мы жили в совершенно разных мирах, но нам светило одно солнце.

— Ты продолжаешь делать успехи, — хвалил меня Стива. — Наша внутренняя волчица оказалась не такой уж нелюдимой и хищной бестией.

Я и сама заметила, что в разговорах с ним больше не съезжаю (по крайней мере, то и дело, — как это было еще недавно) в тягостные, занудные рассуждения об измене мужа. Куда с большим удовольствием я спешила поговорить с ним о своем молодом любовнике. О первозданно примитивном внутреннем мире Николяши, похожим на детскую железную дорогу, его восхитительной улыбчивой наивности, милом увлечении стихосложением. Но что еще удивительнее — об эротических умениях и пристрастиях моего любовника. То есть таких интимных предметах, о которых я бы, пожалуй, не посмела, просто не была бы допущена, говорить с господином N.

— А этим вы с ним занимались? — невзначай спросил Стива и с невинной улыбкой описал одну невероятно экзотическую любовную игру. Я ужасно покраснела и, чтобы скрыть смущение, перешла в наступление и, рассмеявшись, поинтересовалась, не намекает ли он, что сам хочет поучить меня, старую дуру, этой игре. — Во-первых, — совершенно серьезно оборвал он меня, — ты знаешь, я не люблю, когда ты говоришь о себе в таком тоне, а во-вторых, еще не пришло время. Для нас с тобой это слишком серьезно. Для наивных любовных игр ты уже и без меня созрела. Ты прекрасно понимаешь, это станет возможным лишь в качестве подвига или жертвы — когда ты сама почувствуешь, что наши судьбы хотя бы на мгновение готовы пересечься между жизнью и смертью…

— О да! — рассеянно согласилась я.

Пока что я пребывала, как уже было сказано, в блаженном состоянии амебы, впервые за долгое время увидевшей солнышко.

Кстати, я поинтересовалась у Стивы, откуда он знает такие подробности — об интимных привычках и приемчиках Николяши. Неужели мужчины делятся друг с другом такими вещами?

— Обычные мужчины — конечно, нет. Но мы-то с ним друзья-приятели. И даже в некотором смысле — коллеги… — заметил он со странным смешком. На меня снова пахнуло жутким холодком, словно где-то рядом разинула пасть зловещая черная бездна. — Само собой, общие женщины, масса сексуальных эксцессов… — продолжал он уже совершенно спокойно. — Как ты понимаешь, мы устраивали вместе миллион общих оргий. Как бы там ни было, ты обзавелась завидным дружком, Александра. Прекрасным любовником. Кажется, таких, как мы, англичане называют том-боями, а?