Парижское приключение - Элизабет Эштон

— Леон, — тихо сказала Рени, и сама не узнала свой голос. Она невольно назвала его по имени.

Он принужденно поклонился ей.

— Lui-meme[49].

Она вспомнила о Колетт и, приложив палец к губам, обернулась назад. Он перевел взгляд на кровать, стоявшую напротив двери, увидел спящую девочку, и его лицо смягчилось. Похоже, ему уже рассказали о происшествии.

— Малышка уснула? — шепотом спросил он.

Рени кивнула. Они вошли в комнату и встали рядом с кроваткой Колетт. Он смотрел на ребенка, и его глаза светились такой нежностью, что Рени невольно прошептала:

— Вы любите детей?

— Очень. Не могу видеть, когда им больно.

Он легонько дотронулся до щеки девочки. Рени была тронута до глубины души, вдруг увидев в нем то, о чем никогда не догадывалась. С такой же любовью они могли бы смотреть на свою маленькую дочку. Рени шепотом передала Леону слова врача. Он вздохнул еще раз, взглянул на девочку и направился к двери.

— Мадам Дюбонис говорит, что ее мать должна вернуться с минуты на минуту, — сказал он. — А вы, пока она спит, спокойно можете оставить ее одну.

Он стоял в дверях, явно ожидая, что Рени последует за ним, но она колебалась. Она гадала, зачем он пришел и как он узнал, что она здесь. Она решила, что больше никогда не увидит его, но сейчас, когда он стоял рядом, она каждой клеточкой своего тела чувствовала его близость. Рени изо всех сил старалась выглядеть равнодушной.

— Я не думаю, что могу оставить ее, пока…

Но Леон, не обращая внимания на ее смущение, крепко взял ее за локоть и решительно повел через смежную комнату в коридор. Он не отпускал ее до тех пор, пока свободной рукой не закрыл за собой дверь комнаты. Рени, чувствуя, как эти сильные, цепкие пальцы сжимают ее локоть, совсем пала духом. Она потерла локоть и попыталась справиться с трясущимися губами.

— А сейчас, мадемуазель, объяснитесь, пожалуйста, что означал ваш самовольный отъезд и почему вы не оставили адреса?

В нем не осталось и следа от былой мягкости, его голос звучал холодно, из-под нахмурившихся бровей смотрели строгие глаза. У Рени душа ушла в пятки, она чувствовала себя школьницей, прогулявшей урок.

— Но… я же послала вам записку, — едва выговорила она. Он презрительно махнул рукой.

— Это нелепая писулька!

Он прав — она тогда действовала под влиянием момента, и ее прощальная записка была совершенно дурацкой. Ей вдруг стало стыдно за свой опрометчивый поступок. Прежде чем уезжать, ей следовало бы собраться с духом и поговорить с ним. Ее союз с ним, каким бы он ни был, носил деловой характер, а люди дела не должны поддаваться эмоциям. Она вела себя как маленькая девочка. Сейчас ей придется рассказать о встрече с Антуанеттой. Рени думала, с какого конца приступить к этой теме, и, чтобы выиграть время, спросила:

— А как вы узнали, что я здесь?

— Мне позвонила мадам Дюбонне. Она обещала, что даст мне знать сразу же, как вы вернетесь. Или если не вернетесь.

— А-а!

Так вот почему мадам так настойчиво задерживала ее.

— Вы не ответили на мой вопрос, — напомнил Леон.

— Ну… понимаете… Моя виза кончилась… — Рени лихорадочно пыталась собраться с мыслями, но события этого дня — сначала случай с Колетт, а потом нежданная встреча с Леоном — мешали ей.

— Мне казалось, что мы нашли способ устранить это препятствие.

Рени беспомощно посмотрела вокруг.

— Послушайте, не можем же мы разговаривать здесь, в коридоре.

— Хорошо, мадемуазель, я охотно спущусь с вами в холл.

Чувствуя спиной его взгляд и продолжая бороться со своими чувствами, она спустилась в полумрак холла. Он конечно только обрадуется, когда она расскажет ему об Антуанетте, и немедленно отпустит ее на все четыре стороны.

В холле они увидели мадам Дюбонне, говорившую с кем-то по телефону. Она обернулась и, увидев Рени, сказала:

— Это месье Барри Холмс. Он спрашивает, выехали ли вы на Северный вокзал.

— А, прекрасно! Я смогу предупредить его, что не успеваю к поезду, — обрадовалась Рени. Она схватила трубку и услышала на другом конце голос разгневанного Барри — поезд вот-вот отходит, а она до сих пор в пансионе. Несчастье с Колетт не тронуло его, он никак не мог счесть его серьезной причиной для задержки.

— Наверняка там предостаточно людей, которые могли бы присмотреть за ребенком, — выговаривал он ей. — Мне следовало ожидать, что ты ввяжешься в какую-нибудь историю. Тебя вообще нельзя оставлять одну.

Ее обидели эти слова, но в них была доля правды, и она неуверенно сказала:

— Колетт хотела, чтобы я была с ней, Барри, все это произошло отчасти из-за меня. Она очень привязана ко мне. Ее матери не было здесь, и я не могла оставить ее.

— Это все сентиментальная чепуха, — проворчал Барри, а затем, повысив голос, добавил: — Я, кажется, говорил тебе, что мне обязательно нужно быть дома сегодня вечером.

— Да. Мне очень жаль. Но ты можешь ехать сегодня, а я приеду завтра.

Барри сказал, что он так и поступит, и повесил трубку.

Рени почувствовала раздражение. Он мог бы проявить больше сочувствия. Будь на его месте Леон, он бы понял ее. Она положила трубку и повернулась. Леон стоял совсем рядом, его лицо было непроницаемо.

— Это был месье Барри? — вежливо осведомился он. — Это он был причиной вашего отъезда?

— Да, — с вызовом сказала Рени. — Я уехала с Синклерами, зная, что вы не отпустите меня. Он приехал туда же, чтобы повидаться со мной. Я собиралась поехать с ним домой. А сейчас я уже опоздала на поезд.

Он стоял спиной к свету, и в сумраке холла она плохо видела его лицо. Мадам Дюбонне тактично удалилась. Он ничего не сказал, но ей показалось, что она глубоко ранила его сердце. Нет, это никак невозможно, в его сердце нет места для нее. Сейчас, благодаря звонку Барри, она наконец сможет прекратить все отношения с Леоном, не поднимая этого мучительного вопроса об Антуанетт. И Рени облегченно вздохнула.

— Вы, должно быть, помните, что я собираюсь навсегда оставить эту работу, — решительно продолжала она. — Думаю, что я выйду замуж за Барри. В конце концов, мы были помолвлены до того, как… — Она вдруг смутилась и замолчала, вспомнив, что причиной их ссоры был Леон.

— Понятно, — тихо произнес он.

И снова Рени почудилось в его голосе страдание. Может, она и задела его самолюбие, оставив работу, но Антуанетта быстро исцелит его раны.

Проходившая через холл бонна остановилась и уставилась на них во все глаза, позабыв о своем подносе, но потом, вспомнив о приличиях и бросив «извиняюсь», быстро шмыгнула в столовую.

— Нет, здесь невозможно разговаривать, — раздраженно бросил Леон. — Мадемуазель Торнтон, я понял, что вы хотите сообщить мне. Надеюсь, вы будете счастливы со своим jeune homme[50]. Однако нам с вами осталось уладить два маленьких вопроса, в том числе вопрос о вашем вознаграждении. Если бы вы сейчас смогли поехать со мной, то я бы выписал вам чек.

Она открыла было рот, чтобы сказать, что чек можно выслать ей позже, но вспомнила о кольце, все еще лежавшем в ее сумочке, и закрыла рот. Вряд ли удобно отдавать кольцо здесь, когда в любой момент их могут настигнуть чьи-нибудь любопытные глаза. Ее сердце боролось с доводами рассудка, оно кричало, что нельзя позволить Леону уйти — любой повод поможет отсрочить их окончательное прощание, — и доводы сердца взяли верх.

— Я только взгляну на Колетт и спущусь, — сказала Рени. Девочка крепко спала. Рени известила мадам Дюбонне о том, что она, если это будет удобно, переночует в пансионе. Добродушная дама просияла, и Рени сдержала укоризненные слова, которые готовы были сорваться с ее языка. Мадам, конечно, поступила беспардонно, сообщив Леону о ее приезде, и непонятно, чего она добивается, но Рени не стала ссориться с ней, так как ей предстояло провести здесь еще одну ночь.

Машина Леона стояла у дверей пансиона. По дороге в Париж он был совершенно спокоен и завел пустой разговор о погоде, о политике, отпускал замечания по поводу туристов. Рени едва могла поддержать разговор. Она сидела рядом с ним, сжимая руки на коленях. В ее душе смешались самые разные чувства — и радость оттого, что она опять рядом с ним, и боль от его холодности, и негодование по поводу его нахальства.

Они были уже в Париже, но он проехал мимо Сент-Оноре.

— Месье, куда вы меня везете? — спросила Рени.

— Ко мне домой. Салон вчера закрылся.

— Ой, только не туда! — непроизвольно вскрикнула Рени. Память о вечере, проведенном в обществе его матери, больно обожгла ее.

— Почему нет? Может, вы считаете, что это неприлично? Не будьте такой старомодной, та chere. Обещаю, что не сделаю ничего такого, чего не одобрил бы почтенный месье Барри.

В его словах прозвучала насмешка, и Рени, вспыхнув, отвернулась к окну, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы. Надо было думать, прежде чем соглашаться ехать с ним куда-то, но разве она когда-нибудь была осмотрительной рядом с ним? Они въезжали на мост, ведущий на остров Сен-Луи.