Волчья хватка-2 - Сергей Алексеев

— А мне сказали, она счастье здесь ищет, — более для себя самого проговорил Ражный, и потому бродяга не услышал, но оживился.

— Слушай, Ражный!.. Так ты понял, зачем тебя Ослаб в Вещерские леса загнал?

— Дела и помыслы старца не обсуждаются…

— Ладно тебе кроткой овечкой прикидываться. Со мной можно и откровенно, я не опричник. И теперь не аракс. Так, болтаюсь по лесу, даже подраться не с кем…

— Я тоже пока болтаюсь….

— Вотчинники и здесь при месте, — уверенно заявил бродяга. — А ещё ты не задумывался, с чего это вдруг Ослаб треть Засадного Полка в эти леса свёл? И ещё многие на подходе, суда ждут…

— Задумывался, — признался Ражный. — Потом перестал. Замыслы старца неисповедимы для нас, грешных.

— Ой-ей-ей! Слова-то какие знаешь. На Памире иначе говорил… Тебя что, не интересует собственное будущее?

— Хоромы себе срубил и успокоился. Будь что будет.

— Не пойму, ты серьёзно или придуриваешься? Если бы за «снежным человеком» не гонялась целая погранзастава со спецназом в придачу и если бы Ражный не встретил его на Памире, мог бы заподозрить, что гость — очередной искуситель, присланный смутить его чувства.

— Болтовни не люблю, — признался он. — Сейчас все обсуждают дела Ослаба, даже сороки. Чего только не наслушался…

— Надеешься, учтут твою преданность Воинству и на ветер поставят?

— Мне все равно, хоть на ветер, на снег, на дождь, — уклонился от ответа Ражный.

— А ты знаешь, что делают, когда ставят на ветер?

— Поставят — узнаю…

— Тогда уже поздно будет! — засмеялся бродяга. Он что-то знал о касте избранных. Наверняка должен был знать, скитаясь на Вещере столько лет, однако расспрашивать его о подробностях уже было нельзя.

Захочет — скажет сам…

Победитель олимпийских чемпионов не захотел, и пауза затягивалась. Ражный осторожно вынул изза печи раму:

— Ты отдыхай, странник, а у меня заделье есть…

— Эх, Ражный, жалко мне тебя… Так и быть, научу, как выйти сухим из воды.

— С чего это вдруг?

— Долг платежом красен. Памирский перевал я частенько вспоминаю.

— Что ж ты сам-то подмок?

— У меня другая ситуация, — уклончиво сказал бродяга. — Слушай внимательно. Поскольку ты холостой, то легко можешь получить шанс!.. Можешь заслужить помилование, если возьмёшь замуж одну из кукушек. Для чего они бегут в эти леса? Да чтоб такого бедолагу найти, как ты, и замуж выйти. А тебе сразу полная реабилитация, понял? Берёшь кукушку и к себе в вотчину! Только бренку предупреди, чтоб не искал. И наплевать, старая попадётся или страшная. Зато дёшево и сердито. Вернёшься в свою вотчину.

Ражный вспомнил калика, что привёл его на Вещеру, и его так и не открытую тайну…

— Что же ты не воспользовался? — усмехнулся он.

— Да ведь я не стоял в Судной Роще. По своей воле сюда припёрся.

— Не годится.

— Почему?!

— На сказку очень уж смахивает.

— Это не сказка, а древний обычай. Между прочим, преподобным ещё установлен, чтоб даже в самом безвыходном положении, как у тебя, род продлить. Кстати, очень продуманный обычай, мудрый.

Ничего подобного Ражный не слышал даже от кормилицы Елизаветы, которая много рассказывала и о сороках, и о кукушках.

— Мудрый, да только неизвестный, — отозвался он, испытывая смутные чувства. — Впервые слышу…

— А пока на Вещеру не попадёшь — не услышишь. Сие есть тайна великая. Бренки и калики замалчивают, чтоб послушников в узде держать. Так ведь и суд Ослаба вам нипочём! — бродяга вздохнул, разлёгся на лежанке. — Не хоромы строить тебе надо, а кукушку искать.

Хоть «снежный человек» принёс ему огонь, но Ражный вдруг подумал, что сам бы к нему не пошёл, чтоб разжиться угольками, — как и к Вяхирю…

— Ну что стоишь? — поторопил бродяга снисходительно. — Ноги в руки и бегом за своей долей!

— Сейчас некогда, — в строну обронил Ражный. — Рамы вставить надо, тепло уходит…

— Вот вы, вотчинники, все одинаковые! — лениво изумился бродяга. — Домовитые!.. Но в стенах ли счастье?

Ражный развёл на улице костёр и с прежними смутными, беспокойными чувствами начал прокаливать замазку на стёклах.

Поздно вечером странстующий рыцарь молча запихал в рюкзак свой просушенный гардероб, положил на подоконник упаковку спичек и три парафиновых свечи.

— Ну, благодарствую за тёплый приём, — сказал он на пороге. — Не поминай лихом. Вещера тут одна, может, и сведёт ещё…

— Переночуй, — предложил Ражный. — Куда ты на ночь глядя?

— Мне ещё лучше в темноте. Я же Сыч — ночная птица…

И тотчас ушёл в густой сумрак, насыщенный ещё и сильнейшим снежным зарядом.

Гроза всего Вещерского леса, о котором предупреждал калик, на вид оказался не таким и грозным, даже благодарным, коль помнил о встрече на Памире и открыл тайну древнего обычая. И все равно на душе у Ражного было смутно и неспокойно. Будто Сыч не только принёс спички и растопил печь, но ещё заронил искру надежды на избавление от сирого существования в лесах, хотя Ражный начинал привыкать к нему и уже ощущал, что не просто выживает здесь и ждёт окончательного приговора бренки, а живёт. Останься он один на один с собой, в земляной берлоге, ещё неизвестно, какое бы вызрело решение, не исключено, сейчас бы искал себе применение где-нибудь в миру, в большом спорте, где все покупается и продаётся.

Или бродяжил бы, как Сыч!

Неведомая покровительница могла быть кукушкой…

Эта осторожная, боязливая, как дикая птица, мысль вползла к нему в голову, как только бродяга, словно между прочим, походя, рассказал об утверждённом ещё Сергием обычае.

Да она и есть кукушка! Одинокая, сирая, но гордая дева, ушедшая на Вещеру от позора прослыть брошенной невестой. И не он, а она отыскала оставленного на произвол судьбы послушника, принесла топор, тулуп, пищу…

И ни разу не явилась на глаза, не оставила ясного следа, чтобы можно было отыскать её гнездо…

Ражный готов был бросить все и тотчас бежать на поиски, но в последний миг, словно медведь на рогатину, он натыкался на снисходительную, насмешливую фразу Сыча: «Ну чего стоишь? Ноги в руки и бегом за своей долей!»

Смута на душе вроде бы пригасла, когда Ражный вставил окна, затопил баню и принялся сбивать двери. Нехитрая плотницкая работа, как колыбельная, вот уже который день укрощала страсти и воображение, но как бы он ни старался смирить въедливую, будто кислота, мысль о кукушке, она давала о себе знать, как только брал в руки топор или накидывал на плечи тулуп.

Это уже напоминало поединок с собственными чувствами, и чтобы победить их, он нашёл компромисс: прежде чем броситься на поиски своей доли, нужно прорваться, тайно проникнуть в Сирое Урочище и взглянуть на вариант своей будущей судьбы. Может, и в самом деле не следовало хоромы ставить и не нужно кукушку искать.