Ковчег - Игорь Удачин

— Разумеется! — встрепенулся Занудин. Про себя он подумал, что даже если все, о чем рассказывает Поэт, сплошная бредовая фантазия — он ничего не теряет, если послушает и смеху ради ввяжется в спор.

— Налейте выпить, — подсказал Поэт, поглаживая родимую бородавку на горле.

— Одну секунду.

Занудин с горкой разлил коньяк по фужерам.

— Ваше здоровье.

— Взаимно.

Поэт имел свойство пить шумно, с бульканьем. Занудин свой коньяк пил сосредоточенно, не сводя глаз с Поэта.

— А может, души, попадая обратно на небо, подчиняются какому-то принципу, запрещающему вмешиваться в сложившуюся схему бытия?.. — робко предположил Занудин, возвращая опорожненный фужер на стол.

— Что?!

— Ну-у… может, были какие-то прецеденты? Как в мифах о… как его… греческом Прометее, например, или что-то в этом роде…

— Как мы выжили на руинахБывалых незримых войн?Сколько было Прометеев…Ну и где же их огонь?!

(визгливо продекламировал Поэт и, хмыкнув, замолчал, позволяя Занудину закончить прерванную мысль).

— Может, мир должен оставаться таким, какой он есть… может, в этом и вся суть, что он такой… Разве должен человек уподобляться Богу?! Нужен ли этот Совершенный Мир? Может — нет?..

— Может, может, может… Ах, Занудин, — Поэт покачал головой, осовевшие глаза его слипались от опьянения, — поймите такую вещь. Мы с вами — люди. Мы знаем себя только такими, какие мы есть. Мы не знаем, что было ДО, и не знаем, — а может, боимся узнать! — что будет ПОСЛЕ. У нас свои интересы, продиктованные самой сущностью человеческой!

— Если связь материи и духа окрепнет — это ведь путь к земному бессмертию, — борясь со смущением, продолжил Занудин. — А это значит, что человек, подчинив себе земное время, станет способен на гораздо большие достижения, но и на гораздо большее зло! Раз уж вы заговорили о сущности человеческой… разве творить зло — не часть ее?

— Все Великое зарождается на руинах и зиждется на противоречиях. Вы, я полагаю, из тех, кто любое изобретение, любой прогрессивный принцип первым делом примерит к рукам умалишенного и убийцы. Вы скептик и ретроград. Удивительно, как некстати обнаруживаются в вас эти качества… — маленькие глазки Поэта под стеклами очков пренебрежительно сузились.

— Я просто пытаюсь рассуждать. История не знает примеров, чтобы плодами человеческих достижений распоряжались люди исключительно с чистыми помыслами.

— Бросьте, Занудин. Я не верю, что вы и впрямь так инфантильны и хлипки, каким прикидываетесь. Больше дерзости! Больше жажды свершения!

Занудин вздохнул.

— Расскажите о компиляторах… Кажется, так вы себя называете?

— Хорошо… У нас найдется еще выпить?

— По-моему, мы все выпили.

— Ы-ы, — скривил лицо Поэт. — Ну и что же вам рассказать?

— Вы говорили о гениях, которым поодиночке не удавалось сконструировать Совершенный Мир. А еще раньше вы говорили о компиляторах. О том, что все обитающие в «Ковчеге» — компиляторы…

— Компиляторы собирают результаты чужих исследований, мыслей, чужого опыта. Вот их труд. Да… компиляторы — это мы. Компиляторы делятся на контактеров и компоновщиков…

— Что это значит?

— Контактеры имеют дело непосредственно с источниками информации — добывают знания. Компоновщики систематизируют полученные знания, комбинируют, собирают из частей целое — грандиозное Целое! До нас было бездумное накопление, инфосвалка — понимаете? С нами явится система, которая должна работать. Цель этого титанического труда — создание Мира Совершенного!! В рамках Земного плана, разумеется…

— Кто вы? — без околичностей спросил Занудин, стараясь по возможности незаметно перевести дух.

— Я контактер.

— А-а… Женщина?

— Контактер.

— Музыкант?

— Контактер.

— Виртуал?

— Виртуал — компоновщик.

— Работа компоновщика сложнее?

Поэт равнодушно пожал плечами.

— Не вижу существенной разницы.

— А Жертва — контактер или компоновщик?

— Контактер.

— А Панки?

— Контактеры.

— Что же, компоновщик только один? Виртуал?

— Дядюшка Ной тоже компоновщик. На ответственных рубежах.

— Ах вот как…

— Контактеры могут исполнять роль компоновщиков, кстати говоря.

— Между контактерами поделены сферы их интересов?

— Очень условно.

— Но все же?

— В общем, да. Мне, к примеру, больше интересны гуманитарии. Точнее сказать — умы, чьи идеи в свое время были самодостаточно выражены на бумаге и строго не требовали иных приложений, как-то: кинопоказа, музыкального воспроизведения, в том или ином смысле физической демонстрации. В этом я и барахтаюсь. Музыкант занимается, соответственно, представителями музыкального поприща…

— Как по мне: музыка — это семь нот. Не понимаю, как других людей она вдохновляет на что-то большее, чем на танцы… — перебил Поэта Занудин и только теперь мог признаться себе, что пьян, раз понес не пойми какую околесицу, да так некстати.

— Глядите глубже, Занудин, — покачал головой Поэт. — При чем тут музыка? При чем тут поэзия и все остальное? Для нас это всего лишь удобные ярлыки. Творческие люди очень часто наталкивались на идеи ошеломляющие и не всегда так уж тесно связанные с предметом их профессии. Видение мира глазами этих людей нам и интересно. Понимаете? Но раз вы такой буквоед — ладно. Возьмем ту же музыку саму по себе. Разве не уйма мотивов для поиска? Почему с музыкой и на подвиг и на смерть идти легче, а любое торжество без нее также не обходится? В чем скрыта ее способность возбуждать жажду жизни, а в иных обстоятельствах — лишать рассудка, растаптывать и уничтожать? В чем подвох музыкальных корней мантр, чудодейственных заклинаний? Что есть звук? Голая физика? Волны? А может, один из шифров эфира пространства, а? Как видите — бездна материала. И все надо учесть. Постичь. Все подчинить человеку.

— А Жертва? Чем он «заведует»? — Занудин сел поудобнее.

— Жертва… Прежде чем разбираться, что делает человека счастливым, нужно уразуметь, от чего он страдает. Не так ли? Типы человеческого страдания и противоядия к ним. Поиск причин. Поиск научного и практического опровержения той унизительной догмы, что человек приходит на Землю для страданий, а боль — неизбежный спутник его чувственного существования.

— Женщина.

— Среди гениев попадались и такие, что носили юбки. Хоть сей факт и способен ввести в тоску, — Поэт осклабился. — Кроме того — любовь. Человек не может жить без любви. Кому же доверить подобную область для познания как не женщине?

— Виртуал.

— Он компоновщик.

— Ах да…

— Он может работать и в качестве контактера. Но это его не увлекает.

— Ну а Панки? — Занудин скорчил полупрезрительную гримасу. — Панк-движение, родившееся в молодежных кругах давно минувших лет — тема ведь карликовая и малозанятная. В конце концов, ее мог взять на себя и Музыкант. Зато множество других важных областей, по-видимому, остались беспризорными…

— Какие, например? — Поэт заморгал, и на его помятом лице отобразилось полусонное любопытство.

— Войны, — выпалил Занудин.

— Жертва, — отреагировал Поэт молниеносно, точно сыграл с Занудиным в «пинг-понг».

— Ах вот как, — Занудин задумался. — Ну, а скажем — власть, деньги…

— Я, Женщина, Жертва.

— Долголетие, медицина.

— Жертва, Женщина.

— Религия.

— Я, Жертва.

— Мгм…

— Все условно, повторяю вам. Не изощряйтесь. Если нужно — у нас полная взаимозаменяемость. Все мы, тык-скать, ваяем сообща.

— И Панки тоже… ваяют? — не унимался Занудин.

— Вот уж не дают они вам покоя. Да, панк-движение — это глупость по сравнению с прочим. Но в то же время это символ. Когда-то основоположники панка взяли и прокрутили «кино про рок-н-ролл» назад, чтобы найти тот порог, о который споткнулась музыка и, на их взгляд, пошла «не туда». Это, если разобраться, очень созвучно нашему общему делу. Сколько раз мир людей споткнулся в перспективе своего триумфа — ровно столько же подножек обязаны разобрать мы по косточкам. Дабы знать, что лечить, а что ампутировать! Но тут еще и другой момент…

— Интересно, какой, — пробурчал Занудин, то ли удрученный тем фактом, что Панки, оказывается, не обыкновенные хулиганы, а компиляторы, то ли начиная попросту уставать от всей этой фантастики.

— Если вам так больше понравится, компиляторов можно поделить даже не на две, а на три категории: контактеры, компоновщики и… раздолбаи.

— Раздолбаи? — встрепенулся Занудин.

— Ну да. Вот Панки и есть раздолбаи, — Поэт вяло захихикал. — Но только раз уж взаимозаменяемость — пускай во всем, не так ли? Раздолбаем может побыть каждый, когда это ему станет нужно.