Цена ошибки - Ирина Лобановская

Майя насмешливо кивнула:

— Ты обожаешь под все подводить научную теоретическую базу. Сказал бы проще — люблю своего парня и хочу, чтобы его растили родные руки.

Игорь смутился. Он нередко чувствовал себя безмерно виноватым перед ней. У нее болела спина, нагрузки она переносила с трудом, но всегда молча, не жалуясь, стиснув зубы. Ее чудовищная, чрезмерная гордость не позволяла ей унизиться, опуститься до нытья. И Лазарев, с одной стороны, преклонялся перед этим неженским мужеством, с другой… С другой — именно жесткий, негнущийся характер жены не первый год пытался его сломать, раздавить, подчинить себе полностью, бесповоротно, навсегда…

Майя отлично сразу поняла все его проблемы, догадалась — а что тут было особенно непонятного? — почему он женился на ней… Два несчастья соединились, но из них не получилось — да и могло ли выйти? — одного счастья на двоих. Они так и остались несчастьями, только стали еще сильнее и острее.

Маленький Антон любил только мягкие игрушки, и весь дом был завален собаками, зайцами, мишками. К конструкторам, железным дорогам и автомобилям сын оставался равнодушен. Так же как к игрушечному оружию.

Это характер, думал Игорь. Мальчик вырастет мягким, лишенным рационализма и склонности к технике.

Тайком от Майи Лазарев беспрерывно таскал сына по врачам и делал снимки позвоночника. Страх, что Антон унаследует материнское уродство, терзал Игоря постоянно.

Вечерами Антон часто пересказывал отцу сказки, которые мать или бабушка читали ему днем.

— И подсыпала она Ивану снотворное… — говорил врачебный ребенок.

— Что? — удивлялся Игорь.

— Ну, сонного зелья, — исправлял сам себя Антон. — Это одно и то же… А теперь я расскажу тебе былину про Илью Муромца. Надевал он противогаз термоядерный да костюм водолазный…

Переходный возраст сын переходил, как и многие другие, с трудом, как некий заповедный рубеж. Даже Майя стала периодически жаловаться, ныть и вздыхать.

— Сегодня магнитная буря, не иначе, — повторяла она все чаще.

Майя пыталась, измотавшись, поставить сына на место, и тогда Игорь решил вмешаться:

— Мне хочется поговорить с тобой как мужчина с мужчиной. Да, Антон, кроме шуток. Вот сейчас тебе двенадцать, а мне уже тридцать девять. Но ведь я тоже много творил в жизни всякого. Чуть постарше тебя вообще жутким хулиганом был. И пойми, мне, хотя уже тридцать девять стукнуло, до сих пор перед матерью, твоей бабушкой, неудобно бывает за то, что я тогда ей нервов столько покушал. Но тогда тоже ничего не понимал, Антоша! А сейчас я на твою маму смотрю и хочу сказать тебе, как мужик мужику, по-серьезному — ты задумайся о маминых нервах и о том, как она за тебя переживает, когда ты в школе хулиганишь, дерешься, девчонок бьешь и двойки домой таскаешь.

Сын и впрямь немного задумался, он явно был слегка ошарашен. Так с ним еще никто не говорил.

— А разве ты хулиганил, папахен? Дрался?

Игорь кивнул:

— Само собой. И я бил, и меня били.

— И на крышу ты лазил? — деловито справился сын.

Лазарев призадумался: сказать правду или нет? Как будет педагогичнее? Майя поняла его замешательство:

— Да говори ему все! Он все равно уже лазил на крышу со своими дружками и мне признался.

Игорь вздохнул:

— Опля… Ну что ж… Да, и я лазил на крышу…

Вечером Майя сказала ему с благодарностью и уважением:

— А ты молодец! Нашел правильный тон! Именно ты в данном случае, наверное, и заставишь его задуматься. А я не могу — я другая и по крышам никогда не лазила… — Она криво усмехнулась. — Вообще, у ребенка надо идти на поводу, только когда он в три года начинает упорно твердить «я сам». Но ты хороший и странный… Тебе до сих пор бывает неудобно перед матерью… Я просто удивляюсь тебе.

Игорь смутился и успокоил жену:

— Крепись! Сын растет. Нам осталось потерпеть еще каких-нибудь восемь — десять лет, пустяки, а потом отдохнем.

Но пока до отдыха было далековато.

— В школе мы играли в игру «жопа», — весело рассказывал сын за ужином. — Игра такая: первый участник говорит слово «жопа» шепотом. Второй — чуть громче. Третий — еще громче. Дальше — по кругу, и на кого выпадет последним, должен во всеуслышание проорать это слово во весь голос. Сегодня мы стали играть в «жопу» на уроке математики. Жребий кричать пал на Лешку. И он заорал вот таким образом: «Ж-опа-а-а-а-а-а!», нарочно проглотив едва слышное «ж», но раскатив остальное. На него обернулись девочки и начали говорить типа: совсем уже, что ли? Училка глаза округлила. А я ему сказал: «Нечестная игра! Ты сжульничал! Нарочно проглотил первую букву, и кричал ты во весь голос, но ведь специально с плохой дикцией!» А как-то пришли мы с экскурсией на центральную площадь Кремля. И стали там играть в «жопу».

— И где доигрывали? — невозмутимо справился Игорь.

Антон захохотал. Майя вновь глянула с уважением.

В старших классах сын, к ужасу Майи, стал воровать. Но воровство это было особенное. Он увлекался тогда геологией, а в его школе, в лаборантской кабинета химии, собралась большая коллекция минералов. И Антон таскал их оттуда домой. Совершенно бескорыстно — из юношеской любви к науке, в таком нелепом, но непосредственном порыве. Просто чтобы собрать все эти камушки, держать их при себе, видеть и изучать. Понимал — красть нехорошо, но убедил сам себя, что это не обычное воровство, а связанное с высокими материями и чувствами. Нехорошо, но все-таки беру — не могу сдержаться, мне интересно!

Порой Антон часами, внимательно, любуясь и восторгаясь, рассматривал каждый камешек, который, наверное, уже успел выучить наизусть. В его комнате непрерывно пополнялись коробки с камнями.

Удержать Антона от воровства оказалось делом невозможным. На все увещевания он отвечал досадливым и рассеянным пожиманием плеч.

— Скажи, папахен, а какой по закону срок давности преступления? — однажды вскользь справился сын.

— Ну, на разные дела свой собственный, по-моему. А почему ты спрашиваешь?

— Хочу рассказать тебе кое-что… Что я делал в девятом классе. Но на всякий случай думал вначале выяснить все по поводу срока давности. Может, не стоит пока мне колоться? Еще рановато?

Лазарев усмехнулся:

— О-ля-ля… Боишься, донесу?! Что касается срока… Насколько я знаю, на мелкое хулиганство — два года, на средние дела типа краж — пять лет, на убийство — десять, а на преступления, связанные с геноцидом, срок давности не распространяется. Так что если ты не совершал преступления, связанного с геноцидом, можешь спокойно рассказывать.

И тогда Антон поведал отцу, как забил деревяшкой школьный замок и на следующий день вся школа не могла войти в здание и топталась во дворе.