ГИТЛЕР, Inc. - Гвидо Препарата

В феврале Требич всплывает в Ныо-Йорке, где пробавляется публикацией статей о своей шпионской деятельности в Англии и Голландии. По настоянию британского консула его арестова­ли по обвинению в мошенничестве: перед войной, находясь в затруднительном финансовом положении, Требич подделал подпись Раунтри на нескольких простых векселях. Ожидая, когда в Нью-Йорк прибудут офицеры Скотланд-Ярда и отвезут его в Британию, он сумел отчасти загладить свою вину, предложив ФБР свои услуги в дешифровке сложных и запутанных немец­ких телеграмм. Бюро приняло это предложение. Требичу был предоставлен полусвободный режим, из-под которого он сумел ускользнуть, сбежав на какую-то ферму в Нью-Джерси, где его наконец обнаружили, задержали и препроводили в Британию, где он и предстал перед судом. В июле 1916 года он был «приго­ворен к трем годам каторжных работ» в исправительных учреждениях Британии (43). Другими словами, он исчез из всех официальных отчетов и донесений на целых три года — трудно поверить, что все это время он безвыходно пробыл за решеткой (44). Есть свидетельства, что за это время он успел побывать да­же в России (45).

11 августа 1919 года он пароходом прибыл из Британии в Гол­ландию. Из Голландии он приехал в Германию.

«Ступивший на берлинские мостовые... безработный, одино­кий и голодный... не имевший ни гроша за душой беглец» (46) «иностранец, еврей по рождению, только что отбывший срок» (47), Требич уже через пару недель сумел завести знакомство с тяготевшими к правым кругам журналистами и опубликовать в их тенденциозных листках антианглийские статьи, в жанре, в каком он сильно поднаторел еще в Манхэттене в 1913 году.

К середине сентября он уже чувствовал себя нас только уютно и надежно в святая святых «Национального единства» Людендорфа, что изъявил готовность возглавить миссию в Голландию, чтобы — ни больше ни меньше — склонить и обязать бывшего кайзера к участию в грядущем заговоре и мятеже.

Трезвые и здравомыслящие биографы Требича, стремящие­ся развеять любые «заговорщические фантазии», могущие воз­никнуть из созерцания столь диковинных происшествий, не жа­леют усилий, чтобы охарактеризовать жизненный путь Требича просто как «пустой фейерверк... маниакально-депрессивного негодяя» (48), что, очевидно, является самым забавным абсур­дом из всех высказанных на этот счет мнений.

Не будучи ни профессиональным шпионом, ни самозванцем (49), Требич, что наиболее вероятно, был, как и Парвус, одним из тех «специалистов», набивших руку в искусстве подрывной деятельности, которые стали частью более обширной сети на­емников, зачарованных в той или иной форме своей мнимой причастностью к власти.

Представляется очевидным, что в 1919 году Требич, проведя какое-то время под замком, откупился на свободу от Британии, подписав свое последнее обязательство перед английской коро­ной. С самого начала в германских правых кругах раздавались отдельные отчаянные голоса, прямо называвшие Требича аген­том-провокатором Британии, присланным в Берлин специаль­но для того, чтобы сорвать направленный против республики мятеж. Например, заклятый враг Эрцбергера Гельфрейх и, как говорят, адмирал Тирпиц, отец неограниченной подводной войны («топить все, что движется»), вышли из игры, как только узнали об участии в ней Требича (50). Но к началу октября пол­ковник Бауэр был уже в сетях Требича — этот последний стал ближайшим сотрудником полковника.

Две поездки в Голландию, имевшие целью склонить к учас­тию в мятеже бывшего кайзера и кронпринца, провалились. Вильгельм и его сын, возможно по рекомендации советников, отклонили все предложения, вероятно решив не компрометиро­вать свою и без того не вполне безупречную репутацию, увлек­шись предложениями неведомо откуда взявшегося проходимца, который предлагает возглавить монархический заговор. Вероят­но, ни кайзер, ни кронпринц не желали больше никакой власти.

Заведенная отважным Требичем интрига внезапно перемес­тилась на восток: в нее вмешалась Советская Россия. Авантю­рист из Пакша, кажется, сумел уговорить немецких заговорщи­ков вступить в сношения с большевиками — для страховки, имея в виду неминуемое поражение русских белогвардейцев.

В ноябре 1919 года Советы de facto имели в Берлине двух представителей. Одним был Карл Радек, бывший польский со­циалист и одаренный публицист, поставивший свой талант на службу большевикам. Он был одним из немногих избранных, кто сопровождал Ленина в его, организованной Парвусом, по­ездке через Германию в апреле 1917 года. 8 декабря 1919 года со­стоялась встреча полковника Бауэра с Радеком (51).

В беседе с Радеком Бауэр затронул возможность достижения взаимопонимания между офицерами и рабочими: он спросил Радека, не может ли Москва с помощью своего германского ру­пора, КПГ, успокоить трудящихся и удержать их от всеобщей за­бастовки, которая может нарушить ход будущего мятежа. Радек отвечал уклончиво, сказав, что решение об этом может быть принято только в Москве (52).

Другим официальным советским чиновником, жившим в Берлине, был Вигдор Копп, бывший своего рода послом в Гер­мании с ноября 1919 года. Этот Копп, если верить воспомина­ниям Требича, встречался с Бауэром несколько раз. Бауэр и здесь настаивал на том, чтобы КПГ не препятствовало мятежу объявлением забастовки (53). Правда, пока шли эти фантасти­ческие переговоры, немецкие монархисты продолжали печа­тать фальшивые деньги для белой армии Авалова (54).

В 1920 году события начали разворачиваться ускоренным темпом. 10 января 1920 года Версальский договор вступил в си­лу. Союзники в своей ноте потребовали от Германии выдачи «военных преступников» (согласно статьям 227-230 мирного договора). Нота была направлена германскому правительству 3 февраля 1920 года и произвела впечатление разорвавшейся бомбы. К ноте прилагался список из 900 имен, среди которых были имена кайзера Вильгельма, Людендорфа, Тирпица (пер­вым приказавшего применять отравляющие газы на Западном фронте) и Гельфрейха. Франция действовала совершенно ис­кренне, в отличие от Британии: естественно, Британия не же­лала видеть повешенным кайзера Вильгельма, одного из внуков королевы Виктории; но эта новость содержала достаточно яда для того, чтобы отравить дух общества; генералы рейхсвера бы­ли готовы возобновить войну (55). Германское правительство медлило, никто не спешил выполнять требование союзников, а «патриоты» не собирались сдаваться.

8 марта полковник Бауэр снова встретился с британцами, но на этот раз с самим генералом Малкольмом, главой британ­ской миссии в Германии, и на этот раз получил решительный отпор. «Антанта, — сказал генерал, — категорически отказывает­ся поддержать какой бы то ни было контрреволюционный пе­реворот» (56). Такой акт, добавил он, «был бы чистейшим безу­мием» (57).

10 марта командующий берлинским гарнизоном рейхсвера генерал фон Лютвиц, отказавшись подчиниться приказу о со­кращении армии на 200 тысяч человек к 10 апреля 1920 года, буквально атаковал кабинет, требуя его отставки, отмены при­каза о расформировании армии, назначения новых выборов и создания нового кабинета из независимых технократов. Тре­бования его были решительно отклонены; президент Эберт приказал Лютвицу уйти с дороги и немедленно подать в отстав­ку.

12 марта закончилась политическая карьера Эрцбергера, а 13 марта в Берлин вступила бригада Эрхардта, жемчужина До­бровольческого корпуса, — путч начался. Он продлился ровно сто часов — с 13 по 17 марта 1920 года.

Возглавили путч бывший бюрократ Вольфганг Капп и трус­ливый фон Лютвиц. Требич стал главой печати путчистов. Между тем по шикарным улицам столицы хлынул поток подлейших из подлых: войска Добровольческого корпуса смешались с под­разделениями «балтийцев» — ветеранов сражений в Прибалти­ке, которых можно было отличить по белым паучьим крестам, украшавших их стальные шлемы. Они распевали песню: «Hakenkreuz am Stahlhelm, schwarz weiss rotes Band, die Brigade Ehrhardt werden wir genannt (На стальной каске свастика, на ру­кавах черно-красно-белые повязки — зовемся мы бригадой Эр­хардта)» (58)

В подавляющем своем большинстве они молоды, очень моло­ды. Они держат себя с мрачным хладнокровием людей, кото­рым пришлось много воевать. Они быстры в движениях, сно­ровисты и хорошо вымуштрованы. Отличные солдаты... Они внимательно рассматривают богатых и временами бросают на роскошные городские здания взгляды, в которых читает­ся любопытство, смешанное с дикарской алчностью... Долж­но быть, так вели себя галлы, впервые увидевшие Рим (59).

Германия была расколота: восток и север были с Каппом, в то время как юг и запад, за исключением Баварии, по видимости остались верны республике или выразили решимость сохра­нять нейтралитет. Армия, однако, молчала, заняв выжидатель­ную позицию: фон Сект, назначенный в ноябре 1919 года главой армейского командования — реорганизованного и редуцирован­ного прежнего генерального штаба, несмотря на сильное давле­ние со стороны кабинета министров, отказывался пока высту­пить против Люттвица: «армия будет сидеть на высоком заборе до тех пор, пока не станет ясным исход этого противоборства, а потом спустится с забора... чтобы поддержать победителя... Каким бы ни был исход, армия сохранит за собой позицию ис­тинного и окончательного источника суверенной власти» (60). Другими словами: успех путчистов не будет зависеть от воли и желания армии, какими бы благоприятными они ни были для исхода путча.