Верность - Марко Миссироли

Карло и на ее страничке. Третья книга и третье совпадение за последнее время. Она не задала мужу ни одного из интересовавших ее вопросов (вы поддерживаете отношения? книги тебе высылает она? ты слепо следуешь ее литературным пристрастиям?), ей удавалось развеять сомнения, даже если подозрение и не выглядело беспочвенным. Маргерита старалась разгадать, что творилось в душе у ее мужа: было ли это наваждением или мучительной нерешительностью перед замаячившими возможностями, или он хотел вернуться в то время, когда был не то преподавателем, не то писателем, в общем, в то время, когда он мог еще кем-то быть. Порой она смотрела на него как бы со стороны: сто девяносто сантиметров, слегка искривленная спина не убавляла в нем росту, сильные, натренированные в спортзале плечи, несколько серебряных неприметных нитей в бороде, копна густых волос и все та же аура молодости. Неизменность во внешности и в поведении; а ей хотелось увидеть отпечатки времени на его лице, свидетельствовавшие, что он вошел в пору зрелости. При всем этом ей удавалось отгонять от себя мысли, что муж ей изменяет. Она надеялась загодя распознать тучи, нависшие над ее браком, пока же не произошло ровным счетом ничего, чтобы их семейная лодка дала течь. Бывало, она представляла его член в телах других женщин – эта мысль ее просто добивала. Впрочем, анатомия всегда была ее слабым местом.

Вернувшись в палату, она приблизилась к матери и улыбнулась:

– Мам…

– Да, моя девочка. – Анна прокашлялась. – Почему ты такая мрачная? Давай выкладывай.

Маргерита нашла глазами мужа и, словно обращаясь к нему, проговорила:

– Тебя прооперируют. Вставят пластину, и будешь как новенькая.

Ее мать посмотрела на нее невидящим взглядом, затем отвернула голову и закусила губу.

– Мам!

– А я-то всегда думала, что такие штуки делают тем, кто на ладан дышит.

Карло присел к ней на кровать.

Анна посмотрела на него:

– Я могу отказаться?

Услышав в ответ «нет», она попыталась выдавить из себя улыбку.

Лоренцо, оставив альбом с Пимпой, подошел к ней поближе. В руке у него был зеленый фломастер, некоторое время он колебался, а затем принялся разукрашивать ее руку в гипсе: от локтя к запястью, от запястья к локтю. Он рисовал одну из своих светящихся картинок.

– Нарисуй мне сердечко, – попросила бабушка.

Лоренцо ответил отказом, и Анна взглянула на Маргериту:

– А ты у нас парень несентиментальный.

– Сегодня ночью я нарисую тебе сердечко, когда ты заснешь.

– Сегодня ночью мне тут никто не нужен.

– Не выдумывай.

– Это ты не выдумывай, ясно?

– Ладно, посмотрим.

– Нечего тут смотреть, моя девочка. Думай о своей работе, тебя и так со всех сторон осаждают.

– Да никто меня не осаждает.

– Ты прямо как Бонапарт при Ватерлоо.

Медсестра сообщила, что время визитов подошло к концу. Когда все вышли, Маргерита прошептала Анне на ушко:

– Давай я останусь? Прошлой ночью нам же было хорошо вместе, а?

– Я хочу побыть одна, солнышко.

Маргерита взяла ее руку и сжала в своей. Оглянулась на тумбочку, проверила, на месте ли полотенце, вода и печенье. Анна не хотела ничего читать. Выходя из палаты, Маргерита посмотрела на мать, та наблюдала, как за окном сгущаются сумерки. В коридоре она прикрыла рот рукой, к горлу подступили рыдания, сдержавшись, Маргерита нагнала Карло у выхода из больницы и попросила присмотреть за Лоренцо, так как ей нужно заскочить в агентство. Ходьба поднимала ей настроение, от прогулок с Лоренцо в коляске она даже постройнела. А вот Милан все время менялся – кишел новыми стройками и удивлял новизной, как молодой человек, которому сказали: а теперь – живи на полную. Оказаться с малышом среди небоскребов из стекла с вертикальными лесами, на сельской улочке или в историческом центре, по которому снуют велосипеды, те велосипеды, что можно взять напрокат в любом районе, затем немного пройтись, потом, проехав на велосипеде, вскочить в трамвай и выйти около нового метро, поднимавшегося на Остров. Говорят, Милан заново расцвел к «Экспо-2015».

Срезав путь на виа Сольферини, она прошлась по Навильи около Сан-Марко и по корсо Гарибальди вышла к Дуомо. Тут шрамы ощущались сильнее: закрытые ставни еще вчера открытых магазинов, таблички «Продается» и «Сдается в аренду», клочки старых газет на пыльных витринах, китайские лавки на месте пустующих банков, работающие круглосуточно супермаркеты. На корсо Порта Романа она насчитала два обанкротившихся ресторана и один магазин оптики, да и для агентств недвижимости настали трудные времена. Сначала ей пришлось уволить Габриэле, затем ипотека пробила брешь в семейном бюджете, и ей не оставалось ничего другого, кроме как согласиться на слияние с крупным концерном. Она променяла агентство на квартиру с волшебным светом и на туманную перспективу стабильности в будущем. Однако вот уже несколько часов она знала: у Карло в руках была книга Софии. Практически безработный Карло. Человек без профессии, ее муж – человек без профессии и оттого такой уязвимый. Семьсот евро в месяц и дюжина проваленных собеседований (два из которых остались в подвешенном состоянии) – вот и все его достижения. Человек на грани. И все же он был тем человеком, с которым она пришла в кабинет с жалюзи цвета крыла горлицы и слушала невролога, который произнес «вероятная необратимость», говоря о Лоренцо; после этих слов она держалась из последних сил, возмущенная безмятежностью мужа. Когда они вышли из кабинета невролога, он сказал: мы сами позаботимся о нашем сыне. Шесть слов. Шесть слов, прошелестевших на одном дыхании, таких очевидных и нелогичных, будто он знал, что Лоренцо станет дирижером оркестра, и для этого ему необходима тишина. И действительно, они сами позаботились о своем сыне, по правде говоря, об этом позаботился он, придумывая различные упражнения, стимулирующие вкус, осязание и, наконец, слух, распознав в музыке источник, благотворно влияющий на речь. Выходя из того кабинета с жалюзи цвета крыла горлицы, она поверила своему мужу.

Около церкви Сан-Надзаро-Маджоре Маргерита заметила индийскую закусочную, ту самую, возле которой приходила в себя после разговора с Софией Казадеи. Софиино кафе, на месте которого открыли винный магазин, она – ревнивая, но благоразумная: так странно вновь вспомнить то далекое, но справедливое прошлое. Если она стала такой, если они стали такими, значит, все имело смысл. Замедлив шаг, она постаралась убедить себя в этом, остановилась и вернулась назад, свернула в улочку за закусочной и дошла до университетских ворот. Напротив заметила книжный магазин «Кортина». Зашла, подождала, пока обслужат двух студентов, и купила томик «Сильвии». Опустив книгу в сумку, вернулась на корсо Порта Романа и остановилась на светофоре: покупка книги определенно успокаивала. Взглянув на