Республика Шкид (сборник) - Григорий Белых

«Но он, пользуясь слабостью матери и подделав отпускной билет, возвращается с откуда-то добытой им балалайкой и узлом тряпья обратно на место расположения колонии; минуя интернат, пробирается в деревню, выменивает привезенные с собой вещи и возвращается затем в Петроград…».

Составлявший характеристику воспитатель-чиновник не знал, где скитался выгнанный за воровство Мишка Королев… Не знал, откуда Мишка добыл балалайку и «узел тряпья»… Королев все лето «гопничал», ездил по железным дорогам с солдатскими эшелонами, направлявшимися на фронт. Там он и слямзил балалайку.

Это характеристика не Сергиевского интерната. Это характеристика нормального детского дома. Заканчивалась она просьбой перевести Королева в «одну из школ для трудных в воспитательном отношении детей в возрасте от двенадцати до шестнадцати лет».

Просьба была удовлетворена.

Королева переслали в «сивую» Сергиевскую, как неодушевленный предмет, по «сопроводительному талону» № 234:

«При сем препровождается Михаил Королев, четырнадцати лет».

И доставивший его на место получил квитанцию «в том, что Королев Михаил, 14 лет, принят».

Сергиевская дала о нем не менее блестящую характеристику:

«Мальчик безусловно способный, но ленивый и иногда просто сонный, способный дремать во время уроков. Дисци плине подчиняется не всегда, очень упрям, порою вызывающе дерзок и груб. В школе пробыл год и за это время несколько раз попадался в крупном и мелком воровстве, взломе замков и в самовольных отлучках из школы. В классе невнимателен, во время уроков занимается посторонними книгами, часто балагурит и этим мешает занятиям других. К товарищам относится хорошо и пользуется у них авторитетом. Со старшими развязно-внимателен или угрюмо-замкнут, считает себя весьма самостоятельным. Курит, замечен не раз в карточной игре. К матери относится внимательно».

Последний аттестат Королеву был дан «Детским обследовательским институтом психоневрологической академии». Отзыв, подписанный профессором психиатрии Грибоедовым, гласит:

«Королев Михаил страдает остро протекающей неврастенией на почве, по-видимому, умственного переутомления. Летом страдает бессонницей, не спит совсем по две ночи подряд. Королев нуждается в отдыхе, водо-, свето– и воздухолечении, каковое может быть проведено в Воспитательно-Клиническом Институте для нервных больных».

Но «водо-, свето– и воздухолечения» Королев не получил. Сергиевская рассыпалась, и он попал в Шкиду.

В Шкиде две первые характеристики не подтвердились. Королев не воровал, вел себя прилично и бузил в меру. Незаметно было в нем также и следов «умственного переутомления».

Лишь в одном отзыв профессора Грибоедова оказался правильным. Мишка Королев страдал неврастенией и бессонницей.

В эти бессонные ночи он безумствовал, был сам не свой. Ругал воспитателей последними словами, балагурил, плакал… А выспавшись, «опохмелившись», каялся и снова становился «нормально-дефективным».

Таков Королев Михаил.

Третий тип – Старолинский.

Он – низенького роста. Лицо у него совсем детское, а манера одеваться и фигура делают его похожим на старорежимного гимназистика. У Володьки Старолинского отца не было, были лишь мать и отчим, ломовой извозчик. Старолинский тоже неврастеник. Страдает клептоманией; когда находят припадки, ворует что попало; кроме того, он самый неисправимый картежник…

На Сергиевскую Старолинский попал, как и товарищи его, за воровство и в Шкиду пришел со скверной репутацией.

Четвертый – Тихиков.

Сергиевская его характеризует так:

«Тихиков Евгений – мальчик из интеллигентной семьи, круглый сирота, имеет дядю. Тихиков – очень способный мальчик, все усваивает легко и хорошо занимается, но не чужд лени. К товарищам относится хорошо, но держится несколько особняком. Не терпит общих прогулок и всегда под каким-нибудь предлогом старается остаться дома. Со старшими сдержан, возражает всегда логично и почти не грубит. В классе сидит прилично. Курит, порой увлекается карточной игрой, не чужд спекуляции, но вообще мальчик любознательный, отзывчивый, серьезный и несколько замкнутый».

У Тихикова треугольная голова, высокий лоб, коротенькая, нескладная фигура. В Шкиде до конца дней своих Тихиков оставался замкнутым, бузил редко.

Четверка пришла в Шкиду крепко спаянной в неделимый союз. Думали сообща отстаивать свои интересы. Наученные опытом Сергиевской, не ожидали встретить хороший прием.

Но ошиблись. Встретили их очень хорошо, как впрочем, встречали и всех других.

С первого же дня Джапаридзе, как самый развитой, примкнул к «верхам». Узнав, что в Шкиде издаются журналы, он заявил о своем желании издавать журнал «Шахматист». Вероятно, узрев в этом какую-либо для себя выгоду, Янкель заключил с ним сламу.

Королев вошел в сламу с Купцом, а Старолинского взял под свое покровительство Пантелеев.

Лишь один Тихиков остался без друзей закадычных. Вечно сидел он за партой, читал Майн Рида или Жюля Верна и что-то все время жевал… Жевал, пережевывал, отрыгал и икал. За это впоследствии он получил кличку Жвачное.

Четверка принесла с собой старые клички: Королев – Флакончик, Старолинский – Мальчик, Тихиков – Адмирал, а Джапаридзе – кличку непечатную.

В Шкиде лишь одному Тихикову удалось сохранить прозвище Адмирал, остальных переименовали в первый же день их прихода.

– Джапаридзе – слишком длинно, – заявил Японец. – А похабных кличек мы не даем. Поэтому назовем тебя просто Дзе.

– Ваше дело, – согласился грузин, – Дзе так Дзе.

Старолинского тот же Японец назвал почему-то Голым барином.

Звали его впоследствии Голый барин, Барин, Голый и просто Голенький.

Королева прозвали Кальмотом за то, что он вместо «кусок» говорил «кальмот»:

– Дай мне кальмот хлебца.

Или:

– Одолжи кальмотик сахарина.

Одновременно с Сергиевской четверкой пришел в Шкиду и Кубышка, бесшумный человечек с пухлым лицом и туманным прошлым.

Саша Пыльников

Косталмед действует. – На гимнастику, живо! – Исцеление прокаженных. – «Альте камераден». – Мюллеровская гимнастика. – Манна небесная на классной печке. – Парень с бабьим лицом. – Туфля. – Жест налетчика. – Недотыкомка.

Прозвенел звонок, кончилась перемена. В класс четвертого отделения вошел Косталмед, он же Костец.

– На гимнастику, живо!

Ребята нехотя поплелись из класса.

– Живо! – подгонял Костец, постукивая круглой полированной палочкой.

Когда все вышли из класса, за партами остались сидеть Японец и Янкель.

– А вы что? – подняв брови, спросил Костец.

– Не можем, – скривив лицо, проговорил Японец. – У нас ноги болят.

Больные шкидцы по приказанию Викниксора освобождались от гимнастики.

– Покажите, – сказал Костец.

Японец, прихрамывая, подошел к воспитателю и поднял босую ногу. Нога на пятке пожелтела, вздулась, и в самом центре образовалось отвратительное на вид нагноение.

– Нарыв в последней стадии, – стонущим голосом отрекомендовал Японец. – В уборную еле хожу, не только что на гимнастику.

– Ладно, оставайся, – сказал Костец. – А ты? – обратился он к Янкелю.

Янкель чуть ли не на четвереньках подполз к халдею.

– Сил нет, – прохрипел он. – Замучила, чертова гадина.

Он загнул брюки. На изгибе колена и дальше к бедру проходил страшный, красный с синеватыми прожилками шрам.

– Где это тебя угораздило? – поморщившись, спросил Костец.

– Дрова пилил, – ответил Янкель. – Пилой. Ходить не могу, дядя Костя, тем более упражнения делать.

– Оставайся, – согласился Костец и вышел из класса.

Когда он вышел, Янкель, плотно закрыв за ним дверь, сказал:

– Ну, брат, сейчас, пожалуй, можно и вылечиться.

С этими словами он подошел к своей парте, загнул брюки и, помусолив ладонь, одним движением руки смыл страшную рану.

То же самое сделал и Японец.

Исцелившись, оба уселись за парты. Японец вынул книгу, а Янкель – начатый журнал.

Этот способ отлынивания от гимнастики был придуман Янкелем; он же, обладая способностями рисовальщика, художественно разрисовывал, за небольшую плату, язвы, раны, опухоли и прочее.

Костец верил, что эти болезни – настоящие. И сейчас, когда воспитатель поднимался наверх в гимнастический зал, его душа под грубой казарменной оболочкой халдея была преисполнена состраданием к несчастным мученикам.

А в гимнастическом зале уже собрались ребята. Когда вошел Костец, они визжали, возились и слонялись без дела по большому залу.

– Ста-новись! – закричал Костец.

Ребята зашевелились, как муравьи, и в конце концов выстроились по ранжиру в прямую линию.

Первым с правого фланга стоял Купец, за ним Цыган, Джапаридзе и Пантелеев. За Пантелеевым обычно становился Янкель, сейчас же место оставалось свободным, и Костец скомандовал: