Роковой оберег Марины Цветаевой - Мария Спасская

— Вот черт, — выругался Василий, ударяя по газам.

Он вылетел со стоянки, с ходу набрав скорость, и так, на скорости, врезался в машину отца. Раздался грохот, скрежет железа, я почувствовала резкую боль в колене, и все заволокла черная тьма. Очнулась я в тот момент, когда Василий выползал через разбитое лобовое стекло на воздух. Дверь заклинило, и выбраться нормальным путем не представлялось возможным. Болела нога, шумело в голове и двоилось в глазах, но это не помешало мне двинуться следом за Шахом. На улице свежий морозный воздух сделал свое дело. Мне стало значительно лучше. Обтерев лицо снегом, я более менее пришла в себя и, пошатываясь, поплелась к разбитой машине отчима. Сработавшая подушка безопасности скрывала лежащего на руле человека, и было непонятно, жив он или нет. Василий открыл дверцу и начал вытаскивать водителя из салона. Тот тряпичной куклой повис у Шаха на руках, должно быть, пребывая без сознания. Голова пострадавшего в низко надвинутой на глаза трикотажной шапке моталась из стороны в сторону, как увядший тюльпан на стебельке, руки, мешаясь, топорщились в стороны, ноги волочились корабельными канатами. Василий все таки справился с трудностями транспортировки, кое как дотащил и уложил бродягу на обочину, но тот вдруг изловчился и с силой ударил спасателя головой в переносицу. От неожиданности Шах схватился за лицо и завалился на спину, а бродяга бросился бежать в сторону леса. Тут же сорвавшаяся с места зеленая «Нива» нагнала беглеца и на этот раз действительно ударила сзади капотом по спине. Должно быть, Мамай горел желанием отомстить обидчику за разряд электрошокера, который никак не ожидал получить в бок. Подбежав к бесчувственному телу сбитого бродяги, Василий сдернул с головы его черную шапку, и светлые волнистые кудри рассыпались по снегу. Вероника открыла глаза и прошептала:

— Вызовите «Скорую». Мне плохо.

— О! — воскликнул Мамай, и в возгласе его прозвучала радость узнавания. — Это же батянина «ласточка», которая приходила к нам насчет алиби! Мой старик как увидел ее, чуть не расплакался — ученицу, говорит, свою лучшую встретил! У нее талант мужиков окучивать! — И, обращаясь к Веронике, выдохнул: — Что же ты, паскуда, творишь? Мы с отцом тебя от легавых отмазываем, а ты меня грабишь, стерва?

— Вы меня с кем то путаете, — слабым голосом проговорила Вероника. — Я вас впервые вижу. Я ранена. Мне нужна помощь.

— В полиции окажут, — коротко пообещал Шах. — Поехали, Вероника Николаевна, в управление. Вас там с нетерпением ждут приятные мужчины, к которым вы умеете находить подход.

В университетском городке Кембридже все знали чудаковатую старуху леди Трейл. Она обожала кошек и не терпела людей. Поговаривали, что она русская шпионка и много лет назад подстроила аварию свекру, сэру Трейлу, чтобы прибрать к рукам его денежки — стомиллионное состояние и пятьдесят судов для перевозки разных грузов. Но даже если это и было так, то мужа Роберта уж точно убила не она. Что ей было делать в Испании, где Роберта Трейла застрелили в первые же дни его пребывания в объятой войной стране? Правда, пуля почему то попала англичанину добровольцу в спину, ну да чего только не случается во время военных действий! Как жила и что делала все эти годы леди Трейл, для соседей являлось загадкой, но факт остается фактом: бизнесвумен из нее не получилась. За несколько десятков лет вдова Роберта Трейла умудрилась пустить прахом бизнес с двухвековой историей и теперь сдавала комнаты внаем. Квартиранты леди Трейл в основном были студентами и на старуху внимания не обращали, живя своей бурной студенческой жизнью. Но француз Франсуа Лурье выбивался из общего ряда беззаботных кембриджцев. Ночами Франсуа мыл учебные классы, а днем рисовал странные картины, уверяя квартирную хозяйку во время очередной просьбы об отсрочке платежа, что очень скоро он станет знаменитым художником. Старуха недоверчиво слушала, попыхивая сигаретой и потягивая винцо, и молча махала рукой, разрешая Франсуа остаться. Разговаривала леди Трейл исключительно с кошкой и в основном по русски. Русский Франсуа знал вполне прилично, ибо отец говорил с ним преимущественно на этом языке. Профессор античной философии Жорж Лурье практически всю жизнь прожил во Франции, но к старости вдруг стал сентиментален, с гордостью известил всех друзей и знакомых, что он по рождению русский и что будет теперь говорить на языке Льва Толстого, Пушкина и Лермонтова. Знакомые не возражали и, подыгрывая выжившему из ума старику, припоминали других русских классиков. Когда речь заходила о Марине Цветаевой, Жорж Лурье мрачнел и уходил в себя. Только супруга могла вернуть Жоржа к действительности, напоминая, что раз муж взял ее фамилию, то должен и общаться с ней на языке ее предков. Русский она знать не обязана, и если Жоржу так хочется, он может обучать этому варварскому языку их младшего сына. Так Франсуа стал в семье козлом отпущения и вынужден был сбежать из дома, чтобы пресечь отцовские поползновения заставить его писать по русски стихотворные вирши. Старик вдруг с чего то решил, что в их семье непременно должны быть великие поэты, и возложил поэтический крест на безответного малыша Франсуа. Достигнув совершеннолетия, юноша окончательно возненавидел навязываемые отцом лингвистические занятия и дал деру. Однако сейчас Франсуа был благодарен старику за полученные знания и находил русскую речь довольно мелодичной, по утрам слушая сквозь вентиляционную решетку, как хозяйка жалуется кошке на какого то своего старого знакомого, оставившего ее без денег.

— И ведь что обидно, Жюли, — обращалась леди Трейл к своей сиамской любимице, — этот олух даже не знает, что в часах есть тайник! Он сто раз мог брегет потерять, продать, подарить! И я хороша! Иметь номер счета в одном единственном экземпляре и убрать в такое доступное место! Дура я, дура! Не запомнить всего девять цифр! Да любая из моих учениц запечатлела бы их в памяти навечно с одного взгляда! Но меня то никто не учил, я сама до всего доходила! Ну, ничего, Жюли. Мы обязательно разыщем месье Бордеса и заберем наш брегет. Там, сбоку, есть чуть заметная кнопка, и если на нее надавить, откинется верхняя часть сдвоенной крышки. Первым делом я куплю тебе фунт куриной печенки, а себе — ящик «Вдовы Клико».

Пользуясь добрым расположением старухи, Франсуа и сам старался оказывать ей мелкие услуги. Возвращаясь с работы ранним утром, парень вынимал из ящика почту и заносил хозяйке. В день ее смерти Франсуа отнес леди Трейл еженедельную газету и пару счетов. Не успел он подняться к себе, как услышал радостный возглас:

— Да вот же он, Жюли! На фотографии, как живой! Совсем не изменился! Подумать только, Луис Бордес! Лепит из глины каких то нелепых лошадей и знать не знает, что у него в часах хранится огромное состояние! Жюли, ты слышишь? Я наконец то нашла брегет, принадлежавший самому Наполеону! Возможно, часы были у Бонапарта в кармане, когда сфинксу отбивали нос! — захихикала старуха. — И живет, между прочим, месье Бордес в Русском доме, в Париже, а это означает, что денег на достойную старость у него нет. Значит, тайник он не нашел и счет в швейцарском банке не тронул. И мы с тобой, Жюли, можем отправиться в Базель и забрать свои денежки из банка! Жюли, где телефонный справочник? Так, сейчас мы узнаем адрес нашего друга.

Заинтригованный Франсуа притаился под дверью хозяйской комнаты и стал дожидаться, чем закончится попытка старухи выяснить адрес ее старинного приятеля. Леди Трейл дозвонилась до справочной и после этого начала звонить в Сент Женевьев Дюбуа.

— Луис Бордес? Добрый день! Да, я! Надо же, столько лет прошло, а вы узнали мой голос! Жив ли еще брегет, который вы так вероломно забрали у меня в нашу последнюю встречу? Вот и прекрасно! Честно говоря, мне не терпится вас увидеть. Да? Вот как? Любопытно.

Старуха замолчала, слушая собеседника. Франсуа ждал продолжения разговора, но леди Трейл не торопилась с ответом. Пауза затягивалась. Простояв с полчаса под дверью и так и не услышав, чем же закончится телефонная беседа, молодой человек деликатно постучался и, не дождавшись привычного возгласа «войдите», приоткрыл дверь. Старуха сидела в кресле в неестественной позе, свесив руки, как плети. Рот ее был открыт, остекленевшие глаза смотрели в одну точку. Телефонная трубка валялась на полу рядом с креслом, и оттуда доносились короткие гудки. Толстая белая кошка с коричневой маской на индифферентной морде сидела на коленях хозяйки, сосредоточенно вылизывая лапы. Франсуа приблизился к журнальному столику, на котором лежала раскрытая на последней странице газета, и внимательно изучил статью, расположенную под фотографией пожилого господина, окруженного странными фигурами из глины, отдаленно напоминающими лошадей. Затем квартирант леди Трейл достал из кармана записную книжку и старательно перенес в нее всю информацию о Луисе Бордесе. И только после этого, пощупав пульс на высохшей, как куриная лапка, руке хозяйки, он озабоченно покачал головой и вызвал медиков. Приехавший врач констатировал смерть от инсульта, а подоспевшая полиция связалась с родственниками и выдвинула квартирантам требование в двадцать четыре часа освободить дом покойной. Франсуа не стал дожидаться назначенного часа, а отправился на вокзал и, истратив последние деньги на билет, сел на экспресс через Ла Манш, чтобы как можно скорее оказаться во Франции. Уже через три дня после смерти старухи Франсуа Лурье работал санитаром в Русском доме, обхаживая месье Бордеса. Но старик, чувствуя неискренность нового служащего, ни в какую не хотел идти на контакт. Однако Франсуа не так то просто было сбить с толку. Однажды санитар увидел, как строптивый испанец пытается отдать брегет невзрачной девице экскурсоводу. Франсуа пресек попытку старика одарить сокровищем русскую переводчицу, в последний момент укатив коляску с месье Бордесом на процедуры, и поклялся себе, что любой ценой завладеет брегетом, ибо за деньги он был готов на многое, за большие деньги — на все.