Клеймо красоты - Елена Арсеньева

На самом деле суетиться начал отец, который боялся, что отведенную им квартиру на третьем этаже нового дома займут другие, и тогда пропадут все его хлопоты в райисполкоме, придется въезжать либо на первый этаж, который, как известно, всегда затапливает канализация, либо на пятый, под крышу, ну а она, само собой разумеется, в первую же осень потечет.

– Зайдем? – спросил сын, несмело берясь за щеколду калитки.

Мама только кивнула, зябко кутаясь в плащ.

Они прошли по затравянелой тропке след в след, и мальчик криво усмехнулся, подумав, что они похожи на воришек, которые заявились в чужой дом. Хотя дом и правда был теперь чужой. Неизвестно чей, но уж точно не их!

Замок на дверях висел только для блезиру, издалека он казался закрытым, а посмотришь ближе – и видно, что дужка даже не засунута в паз. Вынуть его удалось с некоторым трудом: все-таки дожди шли почти месяц.

Брезгливо отирая пальцы от ржавчины клочком бумажки, валявшимся в коридорчике, Антонина Васильевна медленно пошла по комнатам, а сын как стал на пороге кухни, так и стоял, думая, какая же их новая квартира дурацкая. Там сначала попадаешь в узкий и длинный коридор, а здесь чуть ли не с крыльца – в кухню, с ее уютными запахами и теплом большой печки. Ему очень не нравилась новая квартира. Конечно, школа с медицинским уклоном, в которую он пойдет, – это классно, но ведь когда еще это будет, только осенью. Куда девать себя летом, он совершенно не представлял. Здесь, на старой улице, такой вопрос вообще никогда не стоял. Внизу Ока, слева, за мостом, отлично можно купаться. Дикие заросли на обрыве, старые дворики Маяковки – замечательные места, играй во что угодно.

Какая огромная была у них раньше кухня… Только когда же это успели так покоситься стены, просесть доски пола, да и порожек пошатнулся… Когда углы затянулись паутиной?

Он сел прямо на порог, почувствовав, что сейчас заплачет.

Нельзя. Стыдно. Мама, конечно, ничего не скажет, даже сделает вид, будто не заметила, но все равно – нельзя и стыдно.

Мама вошла с опущенной головой, и сын понял, что она сама не удержалась и всплакнула. Тут уж слезы так и покатили к глазам, и он опустил голову, свесил руки меж коленок, сдаваясь непонятной печали…

Мама вдруг громко ахнула. Мальчик вскинул голову и поглядел испуганно: не крысу ли увидела? Говорят, крысы обживают брошенные людьми дома.

Но Антонина Васильевна смотрел не в угол, а прямо на него: с таким странным, испуганным выражением, словно ее родной сын, посидев на покосившемся старом порожке, сделался вдруг совсем другим человеком.

– Боже мой, Феденька… – прошептала она, прижимая руки к сердцу.

Мальчику стало жутковато. С чего вдруг мама перепутала его со старшим братом, который жил во Владивостоке?

И тут он перепугался еще сильнее. Мама подбежала, схватила его за плечо и рывком столкнула с порожка, а сама начала отрывать брусок от пола.

Он шатался и ходуном ходил, но все-таки держался еще крепко.

– Ма, ты что? – испуганно спросил мальчик, трогая ее за плечо.

Антонина Васильевна отвела со лба разлохматившуюся прядку и села прямо на пол, рассматривая сломанный ноготь.

– Что-то я устала, – пожаловалась она, пытаясь улыбнуться. – Слушай, пошарь в сараюшке, не оставили ли мы какую-нибудь железяку, которой можно поддеть порог?

Мальчик, глядя на нее, часто моргал и ничего не понимал.

– Там было кое-что спрятано, под порогом, – объяснила мама, и мальчик увидел, что у нее дрожат губы. – Давно… еще до войны. А я совершенно забыла об этом! И давай скорее, а то смеркается.

Мальчик вылетел из дома как на крыльях. Клад! Под порогом спрятан, конечно, клад! Да он как минимум сто книжек прочитал о таких случаях!

Что же там? Сокровища? И кто их зарыл? Пираты, как у Стивенсона? Хотя пираты в Нижнем Новгороде – это вряд ли… Тогда это может быть клад Стеньки Разина!

Он вбежал в сараюшку и сразу ринулся к кучке угольной пыли – все, что осталось от солидного запаса топлива. Одно хорошо в новой квартире – топить печку не надо, а значит, не надо в мороз разбивать смерзшиеся угольные комья тяжелой кочергой. Ее, эту кочергу, так все ненавидели, что не взяли с собой в новое жилье. Даже отец, который подобрал все старье и всему нашел место в гараже, не польстился на кочергу. И вот сейчас старушка пригодится.

Мальчик вырыл ее из-под старого, заплесневелого матраса и, размахивая ею, словно штандартом, ринулся обратно в дом.

Мать улыбнулась при виде его и молодо вскочила:

– Ну, приступай!

Мальчик неумело толкал кочергу в зазор между порогом и полом.

– Дай-ка я, – сказала Антонина Васильевна.

Но и у нее не пошло дело, пришлось мальчику снова взяться за кочергу, и вот наконец-то порог со скрипом отвалился, обнажив два длинных, толстых гвоздя.

– Вот это да! – с уважением сказал мальчик. – Вот это гвоздищи! Это костыли, а не гвозди.

Мама засмеялась странным, всхлипывающим смехом.

– Ну, Федька… – сказала она непонятно. – Ах ты, милый мой, родненький…

И, склонившись над темным, пахнущим сыростью провалом, извлекла оттуда что-то заплесневелое, черное, бесформенное. Толстый дождевой червяк тяжело шлепнулся на пол и тотчас заюлил к обжитому местечку. Разбежалась парочка мокриц.

Мальчик брезгливо передернулся, но тотчас вспомнил о кладе и решительно приблизился к матери, которая орудовала кочергой, разворачивая заплесневелую обертку.

Это была старая-престарая клеенка, вся потрескавшаяся, узор ее обратился в крошево, но вот в складках мелькнуло что-то темное, и мальчик затаил дыхание. Шкатулка с драгоценностями!

Казалось, в комнате стало еще темнее, когда мама, наконец развернула клеенку и достала черный ящичек, похожий на гроб.

Потом выхватила из кармана носовой платок и заботливо обтерла шкатулку.

– Как странно, – пробормотала изменившимся голосом. – Прошло столько лет, столько лет… а она даже не отсырела, не заплесневела. Что же это за дерево, интересно знать? Может, лиственница?

– А разве бывает черная лиственница? Это, наверное, сандал. Черный сандал, его же так и называли – черное дерево, – прошептал мальчик, осторожно, одним пальцем прикасаясь к заветному ларцу.

Конечно, размеры шкатулки его разочаровали. Ну сколько сокровищ можно упрятать в деревянном ящичке, который вполне умещается в кармане? Хотя, с другой стороны, горстка алмазов или изумрудов сюда как раз войдет.

– Открой, – попросил зачарованно, проводя пальцем по граням крышки.

– Попробуй сам, – сказала Антонина Васильевна, чуть улыбаясь.

Странно… Он видел линию, где крышка смыкалась с основанием шкатулки, он видел маленький замочек, но, как ни старался, не мог поднять крышку ни на волос. Замок с секретом! Классно!

– Ну скажи, как открыть? – наконец сдался мальчик.

Мама медленно покачала головой:

– Не знаю. И Федя тоже не знал… Так и не узнал никогда.

– Так это Федька ее сюда спрятал? – ревниво спросил мальчик. – Мой брат?

– Не твой, а мой, – сказала мама, и он увидел слезы, вскипевшие в ее глазах. – Мой старший брат Федор…

Мальчик сразу вспомнил блеклое фото из семейного альбома. Маленькое, примерно три на четыре, с уголком, такие делают на документ. Худое лицо, прямые брови, темные волосы зачесаны назад. В глазах застыли блики от вспышки, и кажется, будто юноша в вельветке и рубашке с отложным воротничком смотрит на солнце.

Когда-то давным-давно мальчик спросил маму:

– Это кто?

– Мой брат, – ответила она неохотно. – Он давно умер. – И сразу закрыла альбом, ушла на кухню…

Так вот он какой был, ее брат Федор!

– А там что? – нетерпеливо спросил мальчик. – Сокровища?

Антонина Васильевна прикусила губу, и мальчик испугался, что она сейчас рассмеется. Пиратский корабль на всех своих черных парусах отплывал от нижневолжской набережной. За ним резво махали веслами гребцы на челне Стеньки Разина.

– Не знаю и этого, – ответила мама, и мальчик понял, что она не смеется, а снова пытается сдержать слезы. – Никто не знает. Собственно, это спрятал даже не Федор, а один человек… Он тоже давно умер, я так думаю. Ведь с того дня прошло чуть ли не сорок лет, а он уже и тогда был немолод. Он спрятал, а Федя нашел. Я видела это… Подсматривала за ним. Такая страшная была ночь, я помню все, как сейчас. – Она зябко поежилась. – Федор никогда не говорил со мной об этой шкатулке, только однажды, в тот день, когда за ним пришли…

Мама взялась рукой за горло и горестно покачала головой.

– Ладно, пойдем отсюда, уже поздно.

Она тяжело поднялась.

– Мы возьмем это с собой? – спросил мальчик, который мало что понял из ее рассказа, поскольку думал только о том, как открыть шкатулку.

– Конечно. Ведь это все, что осталось от брата. Странно, как я могла забыть? Как я могла забыть?!

Сокрушенно бормоча, она вышла на крыльцо. Мальчик шагал следом, ничего не видя, кроме узкой черной шкатулки, которую держал в руках.