Клеймо красоты - Елена Арсеньева

– Сережа… – осторожно окликнула Маришка, косясь то на Ирину, то на замершего деда Никишу, который тоже не сводил глаз с Сергея.

– Хо-ро-шо… – словно очнувшись, выдохнул Сергей, и на лицо его вернулась краска. – Ну, по коням, ребята?

И как ни в чем не бывало пошел к джипу.

Раздался звонок. Человек взял лежащую на сиденье трубку сотового телефона:

– Алло?

– Привет, это я! – послышался взволнованный, запыхавшийся голос. – Слушай, у нас проблемы!

– Какого рода? Первого, второго или третьего?

– Че-го?! Нет, я серьезно! Море проблем!

– Да в чем дело, говори быстро. Я в дороге.

– Ладно, приезжай, на месте обсудим.

– Я не приезжаю, а уезжаю.

– Что-о?! Надолго?

– По обстоятельствам. Но не больше, чем на неделю. А скорее, вернусь раньше.

– Мог бы предупредить!!!

– Вот предупреждаю. Говори, что случилось?

– То и случилось! Наша рекламщица на Покровке отдала карточку на элитное обслуживание не тому, кому надо!

– То есть? Мы ведь там нарочно эту, как ее, поставили, самую надежную из всех этих дур!

– Да ты понимаешь… Там вокруг нее правые начали стихийный митинг. Мэрша едет мимо на своем белом «мерсе», видит толпу электората. Струхнула и промчалась мимо.

– Но ведь мы же договаривались, что она вспомнит старые времена и ножками, ножками!

– Ну, видимо, мышцы уже атрофировались, приехала, а тут…

– Бли-ин! А девчонка? Ты ей фотографию мэрши показал?

– Само собой. Но девочка в этой толпе растерялась. И говорит вдобавок, ей стало жалко ту, которой она отдала карту. Говорит, тетка была такая несчастненькая, зачуханная, даже зарыдала от счастья, получив талон. Кретинизм, конечно. Словом, я ее уже уволил.

– Ну и дурак. Она же нас ославит на весь город, круглыми идиотами выставит. И отца нашего мэра опозорит. Найди и извинись, скажи, что она снова в штате. Потом мы, конечно, от нее избавимся, но под приличным предлогом.

– Ну ты что, мы ведь хотели первого клиента обслужить бесплатно по полной программе. В придачу одежду в фирменном пакете, обувь, все такое… Теперь псу под хвост? Нарочно готовили по размеру мэрши, а теперь что делать? Эта, новая клиентка, говорят, шкидла шкидлой!

– Значит, так. Во-первых, успокойся. Во-вторых, мэршин пакет отправь с нарочным к ней на квартиру, пусть подавится своими тряпками. В-третьих, пообещай ей липостероиды в любой день, когда захочет. В-четвертых, пока шкидла будет у мастера, прикинь ее размеры и пошли кого-нибудь в «Босс» или «Жаклин Кеннеди», пусть справят ей самое выпендрежное платьишко и туфли. Но первым делом позвони на телевидение, понял? Пусть фиксируют каждый шаг обслуживания этой несчастненькой. С первой до последней минуты. И договорись не только с сегодняшними новостями по всем программам, но и с воскресным «Шоу недели». Знаешь, которое в одиннадцать утра по пятому местному каналу идет. Его все смотрят, как ошалелые. Надо уметь превращать свои ошибки в достижения! Мы из этого сделаем грандиозную рекламную акцию, к нам клиентки будут с ночи очередь занимать!

– Да у нас же в салонах все по записи.

– Значит, будут с ночи занимать очередь, чтобы записаться на год вперед. Но скажи всем мастерам: они должны сделать из этой замухрышки красавицу. Такую, чтоб ее родная мать не узнала! Чтоб любовник, которому она надоела, захотел с ней изменить ей же самой! Понял меня?

– Все понял. А ты точно не можешь приехать?

– Совершенно точно.

– Ну хоть новости посмотри сегодня!

– Если найду в этой глуши телевизор, в чем сильно сомневаюсь. Но до воскресенья или вернусь, или доберусь до какого-нибудь ящика, «Шоу недели» обязательно посмотрю. И пока лучше мне не звони. Надо будет – я сам тебя вызову. Не исключено, мне потребуется помощь. Все, до связи!

– Да куда ж ты едешь-то?!

Но только гудки были ответом на этот крик души…

Виталя никогда не считал себя слабаком, но сегодняшние ночь и день изрядно поубавили в нем самомнения. Вот говорят, 9 августа будет парад планет, солнечное затмение – и настанет конец света. По мысли Витали, этот самый конец уже приближался и даже заглянул ему в глаза. Солнечное затмение? Пожалуйста, стоит только на небо посмотреть! Светило превратилось в какое-то багровое пятно, больше похожее на расплывшийся зловещий глаз. Парад планет? А поди докажи, что они там и в самом деле не выстроились, как на параде, ведь за этим чертовым дымом, который валит по вершинам все гуще и гуще, ни хрена не видно! И только при конце света возможна такая распоясанная наглость со стороны этого чертова Психа! Виталя практически не сомневался, что нагрянул на скит именно он – в смысле его люди.

Этот ночной налет…

Витале вдруг стало прохладно, даже холодно. Кругом жара за тридцать, пот градом льет от быстрой полуходьбы-полубега. Быстрое форсирование прохладной речушки было даже кстати: Павел, освежившись, прет конь конем, не замедляя шага ни на минуту, даже не оглядываясь, поспевает ли за ним спутник! Внутри же у Витали все стынет, словно он напился ледяного пива и закусил ледяным крошевом.

А ночью было наоборот. Тогда у него все нутро горело: сердце превратилось в раскаленный комочек, и в желудке пекло от страха, и голова пылала, будто ее на печке подогревали. Что ж, правильно, он ведь и сидел в печке. Сидел и все время думал о том, что вот сейчас ее затопят… и будет тогда не Виталя, а жареный чикен. Как в той песенке: «Цыпленок жареный, цыпленок пареный, цыпленки тоже хочут жить!»

Жить хотелось, очень хотелось! Именно эта жажда жизни и подсказала Витале, что его первая мысль – спрятаться в камине – чистое самоубийство. Во-первых, спроста можно снизу заглянуть в дымоход – далеко ведь Виталя не просунется, будет торчать, как распластанная лягуха, в самом низу, во-вторых, можно даже и шею не гнуть – сунуть в камин зажженную газетку, растопка мигом займется – и опять-таки пой песенку про жареного чикена!

И чесануть в лес, как припустил Змей, уже было поздно, ночные гости рассыпались по двору, врубили фонари на машинах. Тогда дружок «Паджеро» был еще жив, но уже, словно предчувствуя скорую смерть, подслеповато мигал левой фарой… ну, отошел там контакт, а починить все руки не доходили. С другой стороны, зачем? Здесь даже Макар телят не гоняет, так о каком ГИБДД может идти речь?

Главное дело, эти сволочи, едва войдя в дом, сразу сунулись на кухню и отрезали Виталю от подвала. Еще какие-то полминуты – и он успел бы прошмыгнуть в люк, а там открыл бы ход в нижний ярус подполья… и тогда искать его можно было хоть до этого самого конца света, когда б он ни наступил: хоть 9 августа, хоть 39-го! Но момент был упущен.

Виталя согнулся под лестницей, понимая, что через минуту его найдут. Стрелять? Но тогда уже точно ляжешь трупом ни за что ни про что. И тут он вспомнил про сауну.

Легче тени скользнул в сыроватую, студеную темноту, на дрожащих ногах осторожно пробалансировал мимо бассейна, думая только о том, как бы не сорваться с осклизлых камней и не ухнуть с грохотом в воду. Да еще и завопить при этом…

Обошлось. Не сорвался и не заорал.

Запахло застарелой гарью, сажей. Виталя осторожно, чуть дыша, открыл дверку русской печи и заполз в стылое нутро, слыша, как за спиной грохочут голоса, приближаются…

Он свернулся клубком и замер, потом вдруг сообразил, что, если они откроют дверцу и заглянут, сразу увидят его, скорчившегося, словно младенчик в материнской утробе. Отполз поглубже, привстал, сунув голову в коленчатый изгиб широкой трубы. Тощий Змей прополз бы тут мгновенно, а вот Виталя с его богатырской статью… Хотя нет, плечи вроде уже просунулись. Дальше пойдет легче!

Он даже не подозревал, что может так изгибаться, завязываться такой мертвой петлей. С другой стороны, жить захочешь – еще и не так завяжешься!

Ну, все. Голова уперлась куда-то. Как говорится, неба лбом не прошибешь! Виталя застыл в невероятной позе, не то стоял, не то висел, упираясь локтями, коленями, спиной и головой враз. Отвратительно пахло сажей, она шуршала, осыпаясь хлопьями: ведь на стенках дымохода ее были целые залежи! Хлопья падали вниз с чуть слышным шелестом, а Витале чудилось – с грохотом, будто камни.

Голоса доносились к нему приглушенно, хотя ни в тональности, ни в выражениях ночные гости не стеснялись. За эти несколько минут Виталя наслушался о себе и о своих предках до седьмого колена больше, чем за всю минувшую жизнь. Ему было страшно, невыносимо страшно, но иногда начинал разбирать совершенно неуместный смех. Особенно когда слышал отменно забористое выражение. Так и хотелось дурашливо заорать: «Эй, брателло, дай слова списать!» А потом вывалиться из печи, черному, словно запечная кукарача, и завыть: «У-у-у!» А вот интересно, эти самые кукарачи, что означает, как известно, тараканы, они во всяких Латинских Америках где живут? Печек у них ведь там нет, небось и так жарко?..

Иногда в мозгах наступало просветление, тогда Виталя сам удивлялся количеству дури, которая лезла ему в голову. Какие кукарачи? Какие печки? На всем белом свете сейчас существовала только одна печка – та самая, в которой прятался пуп земли Виталя Шерстобитов!