Ночь Стилета - Роман Канушкин

Вышибить дверь?

И во второй раз Роберт почувствовал себя глупо. И почувствовал что-то еще…

Но действовать надо было быстро.

Уходить им из этой палаты некуда, Лютый там.

— Давайте все сразу, — произнес Роберт.

И в это же мгновение все очень сильно изменилось.

Но Роберту повезло. Он не стоял перед дверью и не стоял справа от нее. Поэтому ему повезло. Почти как и молоденькому сержанту, чья судьба распорядилась сегодня так, что он должен был охранять Лютого и Стилета.

Колик с Леликом вовсе не догадывались, что за события разворачивались сейчас за стеной. Они разлили себе ледяного пива — спасибо братве, затарили вчера полный холодильник — и принялись разделывать второго угря. Руки и рты у обоих были в жире, а угорь оказался великолепным. Вот в этот момент на их балконе возник какой-то пассажир. Тоже из пациентов. Скорее всего из соседней палаты. Либо слева — но там Лютый, либо справа. Но там вроде какой-то бизнесмен с Екатеринбурга. А этот кто ж?

То, что этот пассажир сделал дальше, было уже неслыханной наглостью.

Он, не спрашивая разрешения, открыл их балконную дверь и быстро вошел в палату, словно ни Колика, ни Лелика здесь не было. И они вовсе не пили тут пиво с отличным, жирным, но в меру соленым угрем. Мож, псих? Он че, не понимает, что здесь за люди? А?! Он че, в натуре?!!

— Ты че, брат, ошибся дверью? — спросил Лелик.

— Палату попутал или рамсы? — ухмыльнулся Колик, и оба приятеля чуть было не засмеялись. Но вовремя остановились. Потому что вошедший явно был психом. В правой руке он держал веер медицинских скальпелей. Лелик, более мнительный, сразу же вспомнил фильмы о джеках-потрошителях и прочей лабуде.

Вошедший взглянул на них выцветшими, как старые джинсы, глазами, холодно улыбнулся и, не говоря ни слова, направился к их входной двери. Ну дела!

Однако…

Что-то в нем было…

Но Колик не думал об этом. Просто от подобной наглости он чуть было не лишился дара речи. Он че, ему че здесь? А? Тротуар для лохов, а?

Колик начал подниматься со своего стула:

— Ты, братан, я не понял…

Тот замер у двери, вроде как занимаясь своими делами, и не поворачивая головы, спокойно произнес:

— Сиди на месте.

И все. Больше он не сказал ничего.

Но теперь и Колик понял, что в нем что-то было…

И сел обратно. Все закончилось.

Потому что тот лишь оценивающе поглядел на скальпели и одарил их еще одним взглядом. И этого Колику было достаточно. Взгляд был ледяным, но… В нем присутствовал ледяной огонь, который Колик видел редко, но все же видел. Видел во время схватки и только у самых лучших бойцов. А Колик сам был не трусливого десятка. И сейчас он подумал: «Чего там, пускай человек себе идет…»

А тот словно подтвердил догадку Колика. Перед тем как отворить дверь, он произнес:

— Не выходите в коридор, если хотите жить.

Грохот выстрелов, о которых так беспокоился Роберт Манукян, все-таки раздался, и «Макаров» оказался вовсе не таким бесполезным оружием. Как только люди Роберта начали вышибать дверь, по ним из палаты Лютого сразу же открыли огонь. Но перед выстрелом произошло нечто, что объяснило зловещую тишину, поглотившую Фрунзика и Сережу. Теперь эта тишина пришла сюда. Только не тишина.

А шелест…

Внезапно в коридоре появился некто. Скорее всего он вышел из соседней палаты. Но Роберт обнаружил его вместе со звуком, странным гулким металлическим шелестом чего-то разрезающего воздух. И человек, уже успевший понравиться старшей сестре, потому что оказался мужчиной в ее вкусе, теперь не сможет понравиться никому. Он вдруг как-то странно, вполоборота, вышел в коридор, судорожно глотая ртом воздух, и Роберт увидел то, что его мозг признал не сразу. Быстро, потому что Роберт вообще реагировал быстро, но не сразу.

Человек, говоривший по телефону, теперь держался за горло, в которое больше чем на две трети был утоплен скальпель. А потом Роберт увидел то, что еще долго будет сниться ему, как и отдельные картинки, которые его мозг привез с войны.

Человек, появившийся в коридоре, изогнулся с какой-то дикой грацией, и этот металлический шелест снова повторился, снова и снова… и металлические стрелы, которые должны были в руках хирурга возвращать к жизни, сейчас убивали.

Убивали людей Роберта. Скальпели на мгновение застывали в воздухе один за другим, словно человек, посылающий их, был машиной, был чем-то большим, чем машина, был окончательным и непререкаемым, как стук Судьбы.

«Ни хрена, — подумал Роберт, — такого не бывает. Это бред. Я просто брежу… Надо это заканчивать». Губы Роберта начали растягиваться в ухмылке, и он стал поднимать свой автоматический «Ланд-38» с глушителем. Роберт решил сражаться, его черные курчавые волосы колечками окружали голову. Но Роберт будет сражаться с этой машиной, потому что все, что сейчас происходит, это даже не трагедия, это — абсурд. Ну сколько у него еще может быть скальпелей, а? Да Роберт сейчас своей автоматической машинкой просто размажет его по стене…

Вот тогда из-за двери Лютого и раздались выстрелы. Страшный грохот, практически в упор. Двоих человек Роберта отбросило от двери в тот самый момент, когда они собирались ломать ее. Отбросило и кинуло на стену уже мертвых. Роберт инстинктивно отклонился, чтобы не попасть в поле обстрела, и это заняло не больше секунды; палец Роберта коснулся курка «Ланда-38», поставленного в режим автоматического ведения огня. А потом что-то прожгло его руку — скальпель, разрезая кожу, по касательной вошел в нее чуть выше кисти, видимо, вскрывая вены, потому что тут же брызнул фонтан крови, а скальпель вошел внутрь и вдоль его руки. Роберт Манукян получил еще одну металлическую лучевую кость. «Ланд-38» все же произвел один выстрел, пуля рикошетом со стены угодила в потолок, но пальцы Роберта разжались, и пистолет выпал. Пальцы разжались чисто рефлекторно, и воля здесь совсем ни при чем. Но Роберт вовсе не собирался сдаваться. Он попытался подхватить пистолет левой рукой, он даже успел нагнуться за ним, и тогда страшный удар обрушился на его голову. Роберт обмяк и сел, прислонившись к стене.

Дверь открылась. Лютый сидел в инвалидном кресле, держа перед собой «Макаров». Видимо, выстрелы и шелест начались одновременно, и люди Роберта все же успели произвести несколько выстрелов — Лютый был ранен. Всего лишь в плечо.

На полу палаты Лютого лежали Фрунзик и Сережа.

Скальпели… Вот и стало ясным происхождение этой тишины, тревожной, как холодный пот, и глухой, как предупреждение, которого не слушают. Все люди Роберта были мертвы. А он вот, с железякой в руке, остался жить. Вот как иногда выходит…

Роберт поднял голову и посмотрел на человека, стоящего над ним.

Облизнул тубы. Выстрелы… Ну что, давай теперь добивай меня. Твоя взяла, так вот вышло. Внизу есть еще его люди. Но ведь внизу есть не только они. И тогда Роберт услышал то, что поразило его не меньше шелеста металлических стрел, летающих скальпелей, на мгновение застывающих в воздухе.

— Мы не хотели никого убивать, — произнес человек, стоявший над ним.

— Вы сами виноваты. Я надеюсь, ты не истечешь кровью и выживешь. Тогда скажи Монгольцу, что сегодняшние покушения не имеют к нам никакого отношения. Лютый здесь ни при чем.

— Скажи, — прозвучал хриплый голос Лютого, — что мы сожалеем о том, что сейчас произошло. Надо все остановить. Скажи, что Лютый… — он помолчал, словно подыскивая нужное слово, — …просит о встрече. Личной встрече. Хватит уже глупостей. И еще: скажи, что о Тигране я скорблю, сам недавно потерял брата. Это все.

— Еще нет, — сказал человек, стоявший над Робертом. — Сколько человек внизу и где они?

Роберт молчал.

— Хватит, больше никаких смертей, — сказал тот человек. — Я жду. С этим надо заканчивать. Мы сейчас просто уйдем.

Роберт снова облизнул губы и проговорил, глядя Лютому прямо в глаза:

— Поклянись…

— В чем?

— Тигран, — Роберт был слаб, кровотечение оказалось очень сильным, — и… Монголец…

— Клянусь. Чем у вас положено?

— Хлебом… но… клянись, чем у вас…

— Клянусь собственной матерью… клянусь хлебом, — произнес Лютый. — Так пойдет?

— Там трое внизу у главного входа. Обойдите его…

А к ним уже бежали перепуганные медсестры и врачи, в лифтах поднимались охранники.

Игнат быстро взял кресло Лютого и покатил его к грузовым лифтам дежурного входа. Роберт провожал их взглядом, а потом все перед его глазами начало дрожать, растворяться, пока две удаляющиеся фигурки не поглотила синева, окружившая Роберта. Синева, которую в последний раз он видел, когда был ребенком.

Часть третья

НИТЬ НАЧИНАЕТ РАСПУТЫВАТЬСЯ

1. Вика: Время радости

Создатель психоанализа, дедушка Зигмунд Фрейд, был в чем-то похож на Карла Маркса. Оба пытались расщепить темное ядро мотивов человеческой деятельности, оба оказались нетерпимыми максималистами в прописывании своих рецептов, оба обнаружили в человеческой душе лишь свое черное зеркало и, уже глядя в него, строили собственные теории. Теории предполагали устранение черных зеркал. В итоге каждая из теорий, принеся с собой легкий терапевтический эффект, все же явилась своего рода руководством по созданию людей-зомби.