Фигурные скобки - Сергей Носов

На Большой Морской работают снегоуборщики. Но где здесь Море, не знает Тургун. Полтора уже года живет в Петербурге, а так и не видел до сих пор Моря.

Вот и он — Исаакиевский собор, а перед ним памятник на коне, а за ним другой памятник на коне: Тургун едет медленно-медленно, как бы показывая пассажиру то, что он и просил — эти величественные достопримечательности Петербурга. С трудом сдерживает себя Тургун, чтобы не разбудить Капитонова. А пред ними уже Нева. Шпиль на той стороне сияет в черноте неба.

Тургун уже немножечко сам Капитонов — не в том отношении, что хочется ему тоже спать, а в том, что он пытается глядеть на все это глазами того, кто по всему этому долго скучал. И когда переезжает Благовещенский мост, поглядывает на Неву как бы за спящего Капитонова.

Тургун ведет машину по очень красивым местам, и чем красивее место, тем медленнее ведет он машину. Крепость остается по правую руку, а слева — Музей, и здесь он почти останавливается: там за оградой пушки и много другого всего. Вряд ли пассажир кого-то убил — Тургун, скорее всего, неправильно понял слова пассажира. Наверно, это его хотели убить, а не он. Вон он теперь и уснул.

Потом они подъезжают к Мечети. Тургун останавливается и включает аварийные огни, потому что здесь запрещена остановка, и даже гасит на минуту мотор в надежде на то, что пассажир проснется, а потом сам за него почтительно глядит на Мечеть.

По не расчищенным от снега закоулкам он пробирается к Старинному Военному Кораблю, с которого здесь началась революция. А потом, переехав мост, уезжает, сам не знает куда. Пассажиру бы здесь не понравилось, и Тургун торопится выбраться из этой промзоны.

Пассажир не просыпается, даже когда Тургун останавливается на автозаправке, и, хотя у машины проблема с карданным валом, Тургун считает себя обязанным провести пассажира по Невскому. Сначала они едут по Невскому почти с востока на запад (в этот час

03:10

даже на Невском очень мало машин и совсем нет пешеходов), а потом он везет пассажира по Невскому почти с запада на восток. На востоке он вспоминает, что есть один замечательный дом на улице, которая называется Конной. Вообще-то, обычный дом, таких в Петербурге число несчетное, но одна есть особенность у него. На стене у него мальчик надувает через соломинку мыльный пузырь. В Петербурге все строго, а это Тургуна смешит. И он сейчас

04:02

тихо смеется.

Капитонов открывает глаза.

Тургун показывает пальцем на барельеф, но объяснить словами не может. Он только произносит одно слово:

— Картина.

Капитонов глядит — видит — кивает.

И говорит:

— А давай-ка домой.

— А Летний сад показать?

— Хорошо, — говорит, закрывая глаза, Капитонов.

04:51

— Тургун, я тебе заплатил?

— Да, да, хорошо заплатил.

— У тебя грозное имя — Тургун. Ты знаешь, что оно означает?

— Знаю, — отвечает Тургун. — Кто живет.

— Просто живет?

— Кто живет. По земле ходит.

— Надо же. А я думал, Предводитель какой-нибудь. Завоеватель.

— Нет. Кто живет.

— Ну, будь, Кто живет. Спасибо тебе.

Капитонов не запомнит, как добрался до номера и бухнулся на постель, только скинув пальто.

10:00

Завтрак проспан.

Он мог бы проспать и все остальное.

11:09

Посмотрев в бумажку, Капитонов обращается в окошечко:

— Мне к следователю Чернову.

— По повестке?

— По приглашению.

Изучив паспорт Капитонова, дежурный снимает трубку, недолго разговаривает с кем-то.

— Одиннадцатый кабинет.

Следователь Чернов, майор юстиции, сидит за офисным столом, перед ним компьютер. За спиной следователя в углу кабинета грязно-зеленого цвета громоздкий сейф, на нем микроволновка и электрический чайник. У следователя одутловатое лицо гипертоника.

— Присаживайтесь, Евгений Геннадьевич. Это хорошо, что вы в бега не ударились. А вот опаздывать — плохо.

Капитонов опускается на свободный стул, отодвинув его от стола. В кабинете есть еще один, третий, но он занят портфелем.

— Вы же завтра улетать собирались, у вас уже куплен билет?

— Почему завтра? Сегодня.

— Сегодня, — бесстрастно повторяет следователь. — Ну, это не принципиально.

Капитонов молчит. Сказать, что самолет через два с половиной часа, так ведь из одной только вредности возьмут и задержат.

— Прежде всего, ответьте мне вот на что. Были ли у вас неприязненные отношения с Водоёмовым?

— Нет, неприязненных отношений у нас не было.

— Ну тогда расскажите, что же все-таки там между вами стряслось. Да и вообще, как вы оказались вдвоем, без свидетелей в подсобном помещении.

— Понимаете, я отгадываю двузначные числа.

— Да, я информирован.

— Была конференция. Был перерыв. Перерыв заканчивался, оставалось пять минут до заседания. Ко мне подошел Водоёмов и сказал, что есть еще время показать ему… ну, то, что я ему обещал… еще до этого… с учетом ширмы. А в той комнате был щит, что-то вроде доски объявлений, на нем висела новогодняя афиша…

— Новогодняя?

— Да, старая. И этот щит, по мнению Водоёмова, мог нам заменить как бы ширму. Водоёмов думал, что у него на лице написано, что он думает… И я могу прочитать, какое он задумал число. Вот для этого и нужна была ширма. То есть в данном случае щит… Мы его подвинули на середину комнаты. Водоёмов за него зашел, я остался по эту сторону. Я попросил его задумать двузначное, как обычно. Он задумал 21. Потом он еще раз задумал, я и это отгадал, уже не помню какое…

— Странно, что не помните.

— А почему я должен помнить? Я и 21 запомнил только потому, что очко. Мы еще с ним это обсуждали. Он с картами работал, и для него это число знаковое. Ему все казалось, что он себя выдает как-то. Ассоциациями там, взглядом, голосом… В третий раз мы решили устроить так, чтобы он молчал за щитом, а я говорил, как обычно делаю. Я не вижу и не слышу его, такой эксперимент, понимаете? И он задумал 99.

— Вот здесь поподробнее.

— Я за щитом прошу задумать число, двузначное. Он молчит. Я тогда прошу прибавить пять. Он молчит. Я жду немного и прошу от суммы отнять три. Потом снова молчу и говорю: вы загадали 99. И тут слышу глухой удар об пол.

— Понятно. Одно не понятно. Откуда вы знаете, что он загадал 99?

— Просто знаю, и все.

— То есть вы хотите сказать, что его убили две ваших девятки?

— Во-первых, не мои, а его, а во-вторых, ничего подобного я сказать не хочу. Вы мне приписываете не мои мысли.

— Хорошо. А почему вы ему велели сначала прибавить пять, а потом отнять три?

— Не велел, а попросил.

— Да. Почему?

— Я не могу ответить.

— Почему не можете?

— Уф. Давайте так. Это мой номер. Эксклюзивный, авторский. Он под защитой закона об охране авторских прав. Позвольте не объяснять вам, почему и сколько я прошу прибавить и почему и сколько я прошу отнять.

— Ваш секрет.

— Типа того.

— А я тоже фокус знаю. Смотрите.

Майор берет карандаш и, сложив ладонь к ладони, зажимает его большими пальцами. Затем совершает вращательную манипуляцию ладоней так, что один большой палец огибает другой, — карандаш разворачивается в итоге на 180 градусов и оказывается прижатым снизу большими пальцами к ладоням, теперь уже ориентированным в одной плоскости параллельно поверхности стола и решительно направленным на Капитонова.

— Повторите.

Капитонов берет карандаш из рук следователя и не может повторить то же самое. Кисти рук у него неуклюже выворачиваются.

— Это все потому, что у вас другая пространственная ориентация конечностей, — произносит майор с плохо скрываемым торжеством. — У вас левосторонняя, а у меня правосторонняя. Да?

Капитонов, молча, положил карандаш на стол.

— Вот вы не поверили, что у нас разная ориентация рук в пространстве, а почему я должен верить, что он загадал 99?

— Какая разница, что он загадал. Да хоть 27.

— А вот теперь вы увиливаете.

Капитонов молчит, хотя следователь определенно ожидает активной реакции.

— Покажите, пожалуйста.

— Что показать?

— Ваш фокус. Что вы еще показать можете?

— Я обещал его больше никому не показывать.

— Вы мне ничего не обещали. Отнесемся к этому, как к следственному эксперименту.

— Я обязан?

— Ну почему же сразу «обязан»? Просто так было бы лучше для нас обоих. А для вас — в первую степень.

— Что-то не хочется, если честно.

— Знаете что. Давайте через «не хочется». Мы же тут не в детские игры играем.

— Задумайте число, — устало произносит Капитонов, — двузначное.

— И?

— Прибавьте семь.

— А почему не пять?

— Потому что семь.

— Прибавил.

— Отнимите два.