"Золотое руно" - Марина Бонч-Осмоловская

В этот момент автобус повело. Он заскользил мягко, как по льду, - длинным, овальным движением, Саша прижался к окну. В свете фонарей было видно, что все шоссе вымазано зеленью с бурыми разводами. Миллионы лягушек, варанов и змей переползали дорогу - серый бетон скрылся под зеленым цветом животных! Казалось, все скачущее, ползающее обширной, немеряной рекой вышло в путь. Как странно двигались лягушки! Они вытягивали головы и подпрыгивали все вместе: прыг-прыг... - от их одновременного, синхронного движения по дороге шли мягкие волны, как бывает, когда на спортивном шоу все вместе поднимают и опускают руки.

Водитель снизил скорость, автобус выровнялся и продефилировал мимо опрокинутой машины. Задрав колеса, она валялась в кювете, вся вымазанная зеленой смазкой. Скоро попалась другая, третья. Саша отвернулся. Ему был противен мутный темный свет вместо солнца и грозная ночная жара, омерзительна зеленая давленая масса, покрывшая дорогу. Он рассеянно и тяжело смотрел перед собой, впервые в жизни чувствуя, что ненавидит Великий Город и все связанное с ним. О своих делах он позабыл.

Участок дороги с лягушками и змеями скоро кончился, пассажиры забились по своим местам. Шофер с мрачным видом выключил радио, даже музыку не оставил. На сиденье рядом с Сашей валялась оставленная кем-то газета. Он пробежал первую страницу. Репортаж из Конгресса. Те, кто не попробовал эликсир, требуют остановить безобразие и очистить Город. Те, кто сидит на ампулах, а таких, как сразу выяснилось, большинство, кричат о свободе выбора. Дали слово кому-то из руководства Клубом, Саша эту фамилию не встречал: "Вы забыли, в какой стране живете? Ваша безопасность - наша главная задача! Сегодня мы идем навстречу вашим желаниям: цена на эликсир снижена на тридцать процентов. Спешите, не упускайте ваш шанс! Сегодня или никогда!"

Парламентарии:

- Подите к черту с вашим эликсиром!

- Не имеете права препятствовать честному бизнесу!

- Хорошее общественное начинание!

- Можете и не покупать!

Мы живем в демократической стране! - обобщил журналист".

Саша скользнул взглядом на другую страницу и наткнулся на статью о Лучшем Медицинском институте. Начальный этап - мыши.

"Было обнаружено, что при переработке эмбрионов в эликсир выделяется какая-то энергия - это случайно заметили на лабораторных мышах. Странным показалось поведение мух, живущих в лаборатории. Их стали изучать, а за ними микробов и рыб. Нашли, что у всех подопытных животных под воздействием выделяемой энергии появился неизвестный науке ген. Этот ген показал необыкновенную устойчивость и стремительный рост, может быть, как самый эволюционно свежий? - наука пока не знает. Но зато были описаны поразительные вещи: генетически измененные особи мутируют, приобрели неизвестные доселе черты. Например, мухи не могут подняться на крыло, когда их глаза загораются ультрафиолетовым излучением, подопытные крысы непрерывно виляют хвостами и у них капает слюна, как у собак породы Ньюфаундленд, а рыбы в лабораторных аквариумах разучились плавать, ведут активную жизнь по ночам, ползают по дну и булькают. Все это было замечено в прошлом сезоне, а в этом, нынешнем, природа преподнесла нам прелюбопытнейшие загадки.

При переработке человеческой массы в эликсир остаются небольшие отходы, нечто вроде сухого остатка. Фабрика их сбрасывала в реку. Этот ингредиент попадал в миллионы существ, живущих в воде, в рыбью икру, из нее в мальков и рыбу, а далее в водоплавающих птиц и людей, питавшихся рыбой. За два сезона новый ген разросся и дал поразительные результаты. Наши читатели помнят рассказ о ребенке со вторым лицом на затылке? - это была правда. Зафиксировано рождение девятого такого ребенка..."

Саша оторвался от газеты и вспомнил, как они с киприотом смеялись над этой газетной уткой. Он уткнулся в текст:

"Разумеется, ученые дадут объяснение этому феномену, но не это интересует их сейчас больше всего. Появились некоторые тревожные симптомы... На фабрике по переработке человеческой биомассы начал тяжело болеть персонал. Объяснение этому новый глава лаборатории Лучшего университета Зюй-Вен дает следующее: вирусы и микробы в латентном состоянии не приносят вред человеку, но теперь, под воздействием выделяющейся новой энергии, они стали мутировать. Нет, это не чума, не оспа и не СПИД, болезнь персонала не описана наукой. Разумеется, они полностью изолированы. Но мы не можем скрыть от общественности правду. Она заключается в том, что несмотря на перспективу бессмертной жизни, несколько больных умерли..."

Саша опустил газету. "Вирусы стали бессмертными. Как люди, которые пожирают зародышей... И мрут вместе. Но человеческий материал ели не только работники фабрики..."

Ветер занес в окно смрадный запах. "Грег прав, - подумал он, - какой-то тухлятиной тянет с Запада".

Безумный автобус катил в неизвестном направлении. Саша надавил на сигнал, водитель остановился. Он спросил название.

- Улица "Грей", - ответили с остановки.

Домой он попал через час. Его улица, всегда такая симпатичная, показалась ему уродливой. Палисадники вокруг домов - газон левее, газон правее или в центре. Деревья и кусты раскиданы, как подушки на диване. Под фонарями, в круге света, стриженые газоны казались сделанными из пластмассы: края обструганы машинкой, буде трава не перевесилась через поребрик, все гладко обсосано, простерилизовано без ошибки. Саша раньше не замечал, а сейчас его покоробила эта разделанная под орех природа. Интерьер, словно в операционной, где в стерилизованных мисках разложены кастрированные органы. И там же, за заборами, погасшие глаза кастрированных друзей человека.

Саша смотрел на соседние дома - в них слышались возбужденные голоса. "Темнота, один сплошной грей..." - бормотал он. Отяжелела голова, накатила какая-то мучительная, непомерная усталость. Среди бумажек в кармане он нашел пластинку с таблетками от головной боли и выпил две. Он чувствовал себя очень плохо. "Может, грипп начинается, вот и горло болит..."

Он зашел в спальню, упал на кровать, уткнулся в одеяло. "Хорошо было не знать, - неслось у него в голове, - что это сделала мать... Придумала, бизнес наладила, продала..." - Его охватила ярость. Он не подумал, как бы он сам поступил на ее месте, если бы на нем висел колоссальный долг и он бы стоял на грани банкротства. "Когда человек потакает пороку, начинается грех," - вспомнил он, вскочил, в исступлении швырнул телефоном об пол и с перекошенным лицом выскочил из дома. Он бегал по улицам, чувствуя к матери настоящую ненависть, стараясь стряхнуть эту невыносимую ношу, из-за которой он вообще не понимал, как жить. Внезапно встал в огромном волнении. Что такое? Ведь он не может без нее. Откуда такая ожесточенность? - противоположные чувства смешались в его сердце. Но яркая сила испытанной злобы перевернула его душу - нет, мать наверняка не хотела такого результата! Она изобрела лекарство, нужное всем, - продлить молодость, жизнь. А то, что случилось с ее делами в кризис, могло быть с каждым!

Как нужно увидеть ее и сказать: у нее не было другого выхода! Это был соблазн, нужда - это был рок, он двигает судьбу! Что только не сделал человек под давлением рока... Каждый стоит перед выбором, и чем он сам лучше других? Саша видел перед собой мать, как живую, и думал, что сейчас их жизнь встает перед ним ярче и правдивее... Он понял - самоубийство было ее выходом. На ней сотни людей, обязательства, договора - она ничего не могла остановить. Она поняла, что натворила, но было поздно: процесс пошел, поступок был сделан... У Саши все поехало в душе. Наверняка она хотела задержать, говорила, объясняла - не может быть, чтобы партнеры не знали? Значит, знали! Потому что, когда она покончила с собой, компания развивалась, открыла Клуб - они поставили дело на поток. Но кто может остановить поступок, повернуть назад?

Он пошел по улице, не видя, не соображая. Ноги сами принесли его назад, к дому. Лестница. Под ногами мелькнули знакомые ступени, он, кажется, входил по ним тысячу лет... Как потерянный, он вошел в свой открытый дом. Его охватила острая, невыносимая тоска. Дойдя до маминой комнаты, он обошел ее, скользя взглядом по предметам, как будто прислушиваясь к чему-то. Перебирая вещи, подошел к платяному шкафу и открыл его. На вешалках висело множество платьев, он знал их все. Дотронулся до темно-синего, из мягкой ткани - оно нравилось ему больше других. Держа в руках знакомую вещь, он медлил, наполняясь ее теплом, сердце его заныло, он поднес платье к лицу и вдруг ощутил запах мамы. Запах не мог сохраниться, но Саша сразу вспомнил его. Он поднес платье ближе, вдыхая. Сел между платьями, прижал их к своему лицу и горько, тяжело заплакал.

Он долго сидел здесь, в своей любимой комнате, и как во все эти месяцы облегчение от слез не наступило.

В комнатах замерла глубокая тишина. Он был один в глухом, ватном пространстве дома. Свет не двигался, прилипнув мутными пятнами к серым предметам. Как будто вакуум окружил его, поднял и понес: без воздуха, движения и мыслей - прочь от любимого и самого нужного - туда, где, наконец, бессмысленность чувств становится милосердием...