Скала Таниоса - Амин Маалуф

Итак, они условились через час встретиться на пристани. Фахим обеспечит им места на корабле, а его друзья тем временем сбегают на постоялый двор, чтобы забрать свои вещи и рассчитаться с хозяином.

Скарба у них всего-то и было, что по легкому узелку на каждого, а оставшиеся деньги Гериос разделил пополам.

— Если я утону… — сказал он.

Однако грустным он не выглядел. И они направились к порту.

Не сделали и двадцати шагов, как Таниос встрепенулся, притворяясь, будто что-то забыл.

— Мне нужно на минутку сбегать в нашу комнату. Ты иди, я догоню.

Гериос открыл было рот, чтобы запротестовать, но парня уже и след простыл. Тогда он не спеша продолжил свой путь, по временам оборачиваясь назад.

Таниос взбежал по лестнице, перемахивая через две ступени, миновал четвертый этаж, запыхавшись, остановился на шестом и постучал в дверь. Два кратких удара, потом еще два. Одна из дверей отворилась. Но не та, не дверь Тамар. Чужие глаза уставились на него. И все-таки он постучал снова. Потом приложил ухо к прохладному дереву. Ни единого звука. Прильнул глазом к замочной скважине. Ни тени движения. С лестницы, их лестницы, он спускался медленно, волоча ноги от ступеньки к ступеньке, еще надеясь встретить здесь свою подругу.

Во дворе караван-сарая, возле лавчонок, в толпе покупателей он продолжал искать ее глазами. И на улице тоже. Но в то утро Тамар предпочла отсутствовать.

Таниос еще плелся нога за ногу, позабыв о времени, когда из гавани донесся вой сирены. Он бросился бежать. Ветер сорвал с него платок, которым он обматывал голову, пряча свои волосы юного старика. Он на лету поймал его, зажал в руке, говоря себе: после намотаю, потом, на корабле.

Перед сходнями Гериос с Фахимом, нетерпеливо переминаясь, махали ему. Селим тоже был там, в нескольких шагах от них, по-видимому, он таки решился ехать.

Пассажиры уже поднимались на судно. Там топталась толпа носильщиков, ворочая, иногда вдвоем или втроем, тяжеленные, опоясанные железными обручами сундуки.

Когда на борт второпях поднялись Фахим и Гериос, последний издали указал турецкому таможеннику на Таниоса и на его имя, проставленное в билете, чтобы юноше позволили последовать за ними, так как их успели отделить от него добрых два десятка новых пассажиров.

Едва лишь Гериос и Фахим успели взойти на борт судна, погрузка была прервана появлением целой шумной оравы. Прибыл богатый торговец, он примчался чуть ли не бегом, окруженный тучей слуг, которым походя раздавал распоряжения и сыпал бранью. Таможенник приказал остальным путешественникам расступиться.

Он обменялся с вновь прибывшим долгим поцелуем, они пошептались, потом оба принялись оглядывать окружавшую их толпу одинаково недоверчивым и презрительным взглядом. Казалось, их что-то забавляет. А между тем в сборище храбрых пассажиров, заранее обеспокоенных тем, как поведет себя ноябрьское море, не было ничего особенно комичного; если что и могло показаться смешным, так только соседство этого купца, который был пузатее, чем самый толстый из его кулей, и таможенника, маленького человечка, хрупкого и угловатого, с усами, загнутыми аж до ушей, и в громадном колпаке с пером. Но потешаться над этой парочкой никто из присутствующих не рискнул бы.

Остальным пассажирам пришлось ждать, пока торговец со всей свитой проследует по сходням, и лишь потом они смогли снова направить туда свои скромные стопы.

Когда пришел черед Таниоса, таможенник знаком велел ему еще подождать. Юноша решил, что тут дело в его юном возрасте, и стал пропускать вперед людей зрелых лет, оказавшихся позади него. Всех до последнего. Но таможенник снова преградил ему дорогу:

— Я тебе приказал ждать, вот и жди! Тебе сколько лет?

— Восемнадцать.

Сзади напирали носильщики, и Таниос посторонился. Гериос и Фахим кричали ему с корабля, чтобы поторапливался, а он махал им в ответ, жестами объясняя, что ничего сделать не может, и скромно показывал на таможенника.

Вдруг Таниос увидел, что сходни убирают. У него вырвался крик, но турок преспокойно заявил:

— Поплывешь на следующем корабле.

Фахим с Гериосом жестикулировали что есть мочи, и молодой человек, указывая на них пальцем, на своем сомнительном турецком пытался объяснить, что там, на судне, его отец, что ему нет никакого смысла оставаться на суше. Таможенник не отвечал, он подозвал одного из своих людей, шепнул ему пару слов на ухо, и тот объяснил растерянному жалобщику по-арабски:

— Его благородие говорит, что если ты не перестанешь дерзить, тебя отлупят и посадят в тюрьму за оскорбление офицера армии султана. Зато если будешь послушным, ты свободно уедешь на следующем корабле и к тому же его благородие угостит тебя кофием у себя в кабинете.

Его благородие подтвердил это обещание улыбкой. Выбора у Таниоса оставалось куда как мало: сходни уже убрали. Ошеломленным Гериосу и Фахиму он послал последний прощальный жест, долженствующий означать «Увидимся позже!». Потом поплелся за отвратительным усатым недоростком, который приказал ему следовать за ним.

Дорогой он несколько раз останавливался, раздавал указания, осматривал ящики и тюки, выслушивал просьбы. Таниос то и дело оглядывался на корабль, смотрел, как он медленно удаляется, распустив паруса. Он еще раз махнул путешественникам рукой, но не знал, видят они его или уже нет.

Оказавшись наконец в кабинете таможенника, он получил объяснения, которых ждал. Всего, что сказал таможенник, он не разобрал — в пасторской школе Таниос изучал турецкий язык по книгам, но не настолько, чтобы поддерживать разговор. Тем не менее уловить главное ему удалось: дескать, торговец, которого они видели, один из самых богатых и влиятельных жителей острова, он до крайности суеверен, пуститься в плавание в обществе юнца с седой головой — это, он считает, верное кораблекрушение.

Тут таможенник покатился со смеху, как бы предлагая Таниосу вместе с ним насладиться забавной стороной происшествия.

— Дурацкие предрассудки, не правда ли? — подначивал его хозяин. Таниос посчитал, что выразить согласие было бы неосторожно. Поэтому он предпочел заметить:

— Ваше благородие поступили так, как считали уместным.

— Как бы там ни было, а предрассудки дурацкие, — настаивал тот.

Затем уточнил, что ему самому преждевременная седина кажется, напротив, самым что ни на есть счастливым предвестием. И, приблизившись к юноше, запустил сперва одну, потом и другую руку в его шевелюру, медленно, с нескрываемым удовольствием. После этого он его отпустил.

Выбравшись из лабиринта портовых построек, Таниос направился к содержателю постоялого двора, чтобы попросить его сдать комнату еще на несколько дней. Он рассказал ему о своем злоключении, которое тот в свою очередь нашел презабавным.

— Надеюсь, отец оставил тебе денег, чтобы мне заплатить.

Таниос уверенно похлопал по своему поясу.

— Тогда, — сказал хозяин гостиницы, — тебе остается лишь благословить Небеса за то, что ты застрял именно здесь, где сможешь возобновить кой-какие приятные знакомства…

Он захохотал грубым пиратским смехом, и Таниос понял, что его визиты на шестой этаж не остались незамеченными. Юноша потупил взгляд, давая себе слово повнимательней глядеть по сторонам, когда в следующий раз придет стучаться в дверь Тамар.

— Здесь ты уж точно позабавишься лучше, чем в твоем Горном крае, — напирал этот субъект все с тем же глумливым хохотом. — Там же все еще продолжают драться, разве не так? И ваш великий эмир, как всегда, любезничает с египетским пашой!

— Нет, — вразумил его молодой человек, — эмир убит, и войска паши ушли из Предгорья.

— Что ты плетешь?

— Это последние новости, мы их узнали сегодня утром, потому-то мой отец и вернулся на родину.

Таниос поднялся к себе в комнату и лег спать. Ночь была ему слишком коротка, он чувствовал потребность выспаться получше, и когда продрал глаза, было уже время завтрака. С балкона он приметил торговца-пирожника. Запах пирогов пробудил в нем голод. Он отыскал у себя в поясе нужную монетку, зажал ее в кулаке, чтобы не развязывать пояс на улице, и вышел.

Внизу лестницы ему повстречался хозяин гостиницы, который как раз собирался подняться к нему.

— Черт бы тебя побрал! Ты едва не втравил меня в скверную историю, я же имел глупость поверить твоим мальчишеским россказням!

Он объяснил, что знакомые офицеры-турки зашли повидать его, и он, думая доставить им удовольствие, поздравил их с победами, одержанными над египтянами. Но они это восприняли весьма недружелюбно.

— Еще немного, и они бы меня арестовали. Мне пришлось поклясться, что я не насмехался над ними. Потому что на самом деле ни о каких победах и речи нет, оттоманские войска только что потерпели новый разгром. А твой эмир не мертвее, чем ты да я.