Избавление - Василий Соколов

- Так надо. Не мне лично, а в интересах дела требую, - подумал он вслух, и генерал Катуков невольно поежился, спросив:

- У вас какое-то замечание, товарищ маршал?

- Нет. И откуда вы взяли? - отозвался Жуков и опять задумался.

Они проехали уже километров десять, и маршал видел мелькавшие перед глазами траншеи, окопы, блиндажи, противотанковые рвы. Полоса второго эшелона еще не кончилась, а за ней пойдут укрепления полосы первого эшелона, и маршал Жуков удовлетворенно подумал, что в тяжелейших земляных работах, в насыщении обороны инженерными укреплениями и огневыми средствами, в лабиринтах траншей и окопов - труд и труд военных и местных жителей. Он, маршал, был причастен к тому, что здесь с весны создана на всю глубину многополосная оборона. Никто другой, а именно он, маршал Жуков, после тщательного анализа данных о противнике, соотношении войск своих и неприятельских, после разгаданных замыслов немецкого командования пришел к мысли, что на огромном Орловско-Курском выступе немцы с начала лета предпримут мощное наступление, чтобы взять реванш за прежние поражения, и именно здесь маршал предложил встретить наступающие ударные силы противника из оборонительных позиций. Еще в первых числах апреля Жуков письменно сообщил свои предложения в Ставку.

Пространная записка кончалась категорически:

"Переход наших войск в наступление в ближайшие дни с целью упреждения противника считаю нецелесообразным. Лучше будет, если мы измотаем противника на нашей обороне, выбьем его танки, а затем, введя свежие резервы, переходом в общее наступление окончательно добьем основную группировку противника".

В Ставке не раз обсуждали эти предложения Жукова. Были и противники занимать оборону. К примеру, генерал Ватутин отстаивал мнение, что следует сорвать наступление противника и нанести ему первыми упреждающий удар. Ватутин был вдумчивый и решительный полководец. Юго-Западный фронт под его руководством 19 ноября 1942 года нанес сокрушающий удар по противнику на Дону, прорвал его оборону, захлопнув в котле отборные войска 6-й армии. Ватутина уважал Сталин, прислушивался к мнению растущего талантливого командующего.

В звании и по служебному положению Жуков был на голову выше Ватутина. По праву заместителя Верховного главнокомандующего маршал упорно стоял 4а своем.

Верх в споре одержал Жуков, и это налагало на него особую личную ответственность. Ведь Ставка не только приняла, его предложение, но и возложила на него и начальника Генерального штаба Василевского руководство подготовкой обороны и координацию действий фронтов...

- Мы приехали, - вполголоса сказал Катуков, поглядев на рощу, спускающуюся в пойменный луг.

В низких берегах извивалась виднеющаяся с пригорка река. Земля по берегам чернела, и сама вода тоже была дегтярно-черная.

- Приехали, товарищ маршал, - повторил Катуков, кивая на одетые маскировочными сетями танки.

- Ну, показывай свою боеготовность, - попросил маршал.

- Разрешите объявить экипажам боевую тревогу?

- Больно горяч. Не следует, - возразил маршал. - Просто собери ребят, потолкуем.

Танкисты в черных комбинезонах, пропахшие горючим, скоро кучно обступили приезжих, некоторые облокотились на борта танка, сняли было шлемы, так как стояла жара. Они знали своего командующего Катукова, человека покладистого и добродушного, а вот кто был с ним - плотный, кряжистый, одетый в синий комбинезон, без знаков отличия - им было неведомо. И вольность, допущенная одним стоявшим чуть в стороне танкистом, который позволил себе громко выругаться, заставила генерала Катукова возмутиться:

- Поосторожней, а то уши натреплю! Среди вас маршал Жуков.

Танкисты разом подобрались, застегнули комбинезоны, нахлобучили шлемы.

- Ничего, чувствуйте себя свободно. Жуков тоже солдат, - улыбчиво сверкая карими глазами, заметил маршал и спросил: - Готовы вступить в дело?

- Само собой, товарищ маршал, - бойко ответил молоденький, видимо только из училища, лейтенант.

- Как это понять?

- Будем жечь, как нас учили.

Жукову понравился ответ, но он озабоченно заметил:

- Немец, по нашим данным, "пантеры" наготовил, "тигры" выпустит на поле боя... Все это - новейшие его танки. Вам об этом известно?

- Известно. Пусть не устрашают названиями, металл все равно горит, по-прежнему самоуверенно отвечал лейтенант.

- С какого расстояния бьет наша "тридцатьчетверка"?

- Прямым выстрелом попадает с расстояния в тысячу метров.

- На километр, значит?

- Да.

- Но "тигры" и "пантеры" сжигают танк с двух тысяч метров. Есть разница? - в упор глядя на лейтенанта, спросил маршал.

- Есть, - ответил лейтенант.

- Как же выйдете из положения?

Лейтенант смутился, не ответив.

- А чтобы подбить в борт эту "пантеру" или "тигра", о которых мы еще мало знаем, нашему Т-34 придется бить с расстояния трехсот метров. Такова толщина брони самых уязвимых мест у этих танков... Как же поступить, чтобы жечь их? - допытывался маршал, еще больше озадачивая вконец сникшего лейтенанта.

За него взялся ответить средних лет танкист со скошенным подбородком - от шрама на лице. Он сделал шаг вперед и проговорил:

- Позвольте внести коррективы для ясности? - И, получив утвердительный ответ маршала, сказал: - Мы будем скрестись бортами о борта.

- То есть как это скрестись? - не понял маршал.

- А так... Ежели пойдут, саданем из засад. А ежели и такая тактика не поможет пересилить, то тогда подожмемся вплотную... впритык... чтобы бока да брюхо ихним "пантерам" и "тиграм" вспарывать... Немец хоть и в броне, а побоится принять сближение.

- Вы имеете в виду ближний бой? - не переставал расспрашивать маршал. - Пойдете на таран?

- Можно и на таран, нам не привыкать.

- Хотите учинить рубку, настоящее танковое побоище, так я вас понял? - спросил маршал.

- Как ни назовите, а схлестнуться придется люто, - отвечал танкист с обезображенным подбородком. - Помню, на Березине была мялка... Такая мялка, что свет белый померк в дыму, глохли от скрежета и грохота... Танки в танки ударялись. Смешались и наши и немецкие... И вот памятная на всю жизнь метка.

Жуков до того расчувствовался, что подошел и обнял танкиста:

- Спасибо тебе, всем вам отеческое спасибо, родные. Действуйте, как велит совесть и опыт.

Они уехали.

Допоздна в тот день Жуков объезжал позиции обороны.

Где-то в стороне погромыхивала артиллерия. Ночь зрела грозами.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

В ставке немецкого верховного командования жили упованиями на победы, еще не веря, однако, в необратимость судьбы. Настроения менялись с чувствительностью барометра.

Вчера еще мертвецки холодная тишина подземелий - будто внесли туда покойника да так и не осмелились вынести его - и удручающее настроение, осевшее там прочно и надолго, сменились шумной помпезностью и напыщенностью.