Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

— Но вообще им не с чего против быть, — добавил он, шагая рядом с новыми знакомыми. Лук, сделанный из берёзы, сухожилий, можжевельника и стальных пластин, он нёс в руке, и стрела была готова, лежала на дуге. Рядом с ним Вадим чувствовал себя немного играющим в средневекового воина. Вот Лешка — настоящий. Наверное, впрочем, так казалось из-за одежды, и Вадим подумал ещё, что скоро (если останется жив) и сам будет выглядеть так же.

Они всей весёлой компанией, вчетвером, двигались в лагерь новых знакомцев.

Я никого не догнал — остановился примерно через два километра, задыхаясь от злости и обливаясь потом. Огляделся, рубанул можжевеловый куст — тот косо завалился в папоротник. Бешенство не оставляло меня. Я вслушивался, но в ушах клокотала кровь, и мне пришлось брести обратно к тропинке.

Мне не хотелось думать, что могло случиться с Танюшкой. Я заставил себя решить, что её утащили в лагерь. Но кто напал на нас?! Тут мне даже ничего не приходило в голову…

…Дорога была пуста, только труп всё ещё лежал в кустах. Я отметил, что на нём ещё вполне крепкие тяжёлые ботинки, туристские. Мои туфли сдаваться не собирались, но многим ребятам и девчонкам уже требовалась смена обуви. В том числе — и Таньке.

Я вздохнул. Сжал зубы, взглянул с прищуром в ту сторону, куда мы шли. И, расстегнув кобуру нагана, зашагал туда…

…Я прошёл около двух километров и увидел всех троих издалека — сперва они сидели на обочине, потом поднялись и встали поперёк тропинки. Оружие у них в руках было видно тоже издалека.

Я не остановился. Левой рукой достал револьвер, но курка взводить не стал. Рыжий мальчишка — младше меня, — стоявший с краю, держал в поднятых руках арбалет, заряженный ширококонечной стрелой. Двое других — светловолосые, мои ровесники или чуть постарше — приготовили клинки, такие же хаудегены, как тот, который я уже видел. Лица у всех троих были напряжённые и жёсткие, как выбитые на жести-бронзовке медальоны.

Я остановился в десятке шагов от них. Арбалет смотрел мне в грудь, и я отстранённо представил себе, как широкий крестовидный наконечник болта с заточенными гранями перьев пробивает мне грудную клетку и высовывает окровавленное жало из спины…

…Но я успею выстрелить три раза. Наверное, мальчишки прочитали это по моему лицу.

— Меня зовут Олег, — сказал я, и голос у меня сорвался, но никто из них даже не улыбнулся — над человеком с револьвером смеяться не хочется. — Если вы меня понимаете… если ваши друзья напали на нас на этой тропе, ранили двух наших и украли мою девчонку — я хочу знать, что вам нужно. Если не ваши — я прошу у вас помощи.

Стоявший в центре заговорил — и заговорил по-русски, с хорошо мне знакомым, хотя и не таким заметным, как у Арниса, акцентом:

— Мы вас сюда не звали, русские. Вы нам здесь не нужны.

— Да вы что, ребята?! — возмутился я. — С ума спрыгнули?! Мы же тоже из Союза, мы же из одной страны с вами! Вы, наверное, ошиблись…

— Вы решили нас и здесь достать? — процедил тот же мальчишка. Двое других молчали, мерили меня ненавидящими взглядами. — Русские свиньи!

Я стиснул зубы. Переждал и произнёс:

— Мне нужна моя девушка. Верните её.

Они переглянулись — точнее, переглянулись двое, рыжий продолжал держать меня на прицеле. На слух это был не литовский, я нахватался кое-каких слов у Арниса. Да я и не прислушивался — мной вновь овладело злое недоумение. Немцы из ФРГ с нами обошлись не то что мирно — по-дружески. А свои — блин, свои!!! — оказались такими сволочами! Я даже как-то не обратил внимания на то, кем они меня там обложили — и прервал их совещание:

— Моя девушка у вас, козлы?!

На меня вновь уставились все трое. Тот же, кто говорил со мной раньше, кивнул:

— У нас. Марюс велел тебе передать, русский, чтобы ты оставил на этой дороге всё своё оружие и шёл по ней. Через километр будет наше поселение. Там и поговорим.

Приступ злого страха за Танюшку бросил меня вперёд. Я скользнул под не успевший выстрелить арбалет, сбил рыжего плечом и, взяв на мушку отскочивших к обочине старших, процедил:

— Вы что решили, что я буду в мушкетёров с вами играть?! Дюма обчитались?! Я сейчас вас тут прибью всех троих, как мух, а потом…

— Если мы не вернёмся раньше тебя, — усмехнулся всё тот же мальчишка, — твоей девчонке оторвут голову.

Я прицелился ему в лоб:

— А если не вернёшься только ты? — спросил я. — Ты мне активно не нравишься, сволочь. Очень активно.

— Мы должны вернуться втроём, — вполне хладнокровно сказал он, хотя отчётливо побледнел. — Марюс хочет поговорить с тобой. Думай, русский.

Они повернулись и пошли. Рыжий на ходу разряжал арбалет. Я прицелился вслед из нагана — они это, кажется, почувствовали, но никто не оглянулся, и я убрал наган. Стоял и смотрел, чувствуя, что меня трясёт. Именно меня, не руки; я бы не промахнулся. А руки я положил на поясной ремень.

Надо было ждать наших. Но Танюшка была там, впереди, совсем близко. Она надеется, она же ждёт меня!

Я был на сто процентов уверен — ждёт.

Я заметил, что рефлекторно сжимаю и разжимаю кулаки. Если я приду — не факт, что её отпустят. Совсем не факт, даже… даже что она всё ещё жива… (Я ужаснулся этой мысли) Но если я не приду к ней — к ещё живой! — чтоб хотя бы встать рядом с ней, чтоб ей было не так страшно — как мне тогда вообще жить?

Как мне жить — без неё?!

Я начал сбрасывать снаряжение. Аккуратно сложил его — посреди тропинки. Переехать тут никто не переедет, украсть не украдут — а наши найдут и поймут…

Трофейный нож я сунул за опустевший ремень. И, подумав, надел перчатку — повинуясь невнятному наитию, боевому инстинкту — называйте это, как хотите.

Я сделал несколько шагов и на каждом шагу оглядывался. Я до такой степени, оказывается, сросся с этими клинками и стволом. Без них я чувствовал себя голым.

Нет, не оглядываться. Иначе я начну бояться. Может быть, так сильно, что уже не смогу пойти туда…

…Через десять минут, после двух поворотов тропки, я вышел на росчисть. Она кольцом окружала высившийся на холме частокол — плотный, с воротами, которые были заперты и в которые тропка упиралась. Из-за частокола поднимались два дымка, но ни за ним, ни вокруг никого не было видно. И звуков никаких не раздавалось тоже.

Страх, появившийся было, когда я делал первые шаги от оружия, сейчас пропал, стёрся. Абсолютное, холодное спокойствие снизошло на меня.

Я сделал по тропинке три или четыре шага и, остановившись, пошире расставил ноги, меряя взглядом частокол. И на нём, и вокруг него было пустынно. Меня не могли не видеть, несмотря на это — не может быть, чтобы "замок" не охранялся. А раз видят и не спешат открывать…

Я улыбнулся. Я заставил себя улыбнуться. Я постарался, чтобы моя улыбка выглядела максимально спокойной, наглой и вызывающей. Чтобы её увидели все, кто там есть и кто решил подержать меня у частокола, желая унизить и заставить поволноваться. Чтобы улыбка поджарила их, сволочей.

Потом я сел на пенёк и начал насвистывать сквозь зубы.

Наверное, они этого не ожидали. Через какую-то минуту глухо застучало — ага, это засовы снимают… Потом ворота с деревянным скрежетом распахнулись. Я не смотрел туда, но боковым зрением увидел, что выходят человек восемь, все — с оружием. Кажется, их задело, что я не обращаю на них внимания.

Если бы они знали, чего мне это стоило! Нет, у меня не было страха — ни капельки, ни крошки, нисколько. Но была злость — настолько сильная, что тряслись руки, а во рту и горле пересохло.

Если бы речь шла обо мне, я бы боялся. Конечно, боялся бы. Но речь шла не обо мне.

Я не встал, когда прибалты подошли вплотную и окружили меня кольцом. До кончиков их мечей было можно достать вытянутой рукой — и я вдруг подумал, что я дурак, что они сейчас просто проткнут меня… и всё.

Но вместо этого меня подняли — двое, за локти, сильно схватившись. Третий начал обшаривать меня, и я невольно скривился:

— У меня ничего нет. Я всё оставил.

— А это? — рыжеволосый мальчишка — тот самый — сдёрнул у меня с пояса большой нож. Он говорил сейчас с сильным акцентом.

— А это не моё. Вашего человека.

Рыжий передал нож другому парню. Тот осмотрел ножны, подвыдернул и с лязгом вогнал назад лезвие. Сказал своему соседу:

— Нож Яниса.

— Что ж по-русски? — спросил я, одёргивая одежду. — Позабыли свой язык?

Они рассмеялись. Тот, который рассматривал нож, холодно посмотрел на меня:

— Я литовец, а Велло — эстонец.

— Значит, без русского — никуда, — понимающе сказал я.

Похоже, они разозлились. Да не похоже, а так явственно, что я ещё раз решил — убьют. Но вместо этого меня просто толкнули в спину — и расступились.

Оказывается, пока мы беседовали о лингвистике, из ворот вышел ещё один персонаж. И теперь стоял вне круга, разглядывая меня.