Как я ловил диких зверей - Чарльз Майер

Я полагаю, что эту часть султанских покоев американцы назвали бы гаремом. Из этих девушек время от времени кого-нибудь отдают в наложницы младшим принцам. До тех пор они находятся под строгим надзором.

Всякая распущенность, всякий безнравственный проступок, если они только становятся известны, сурово наказываются. Виновных сажают в тюрьму, пока султан не соблаговолит выпустить их. Иногда они остаются в заключении месяц и даже два.

Около Тимар была одна рабыня, сиамская девушка, умевшая ткать очень красивые саронги, вплетая в узор золотую нить. Это был настоящий дьяволенок: полиции не раз случалось ловить ее ночью. Но запереть ее в тюрьму не решались, потому что ее работа слишком ценилась. Поэтому ей к ноге прикрепили тяжелую цепь с деревянным ядром, как каторжнице, и при ходьбе она обыкновенно закидывала цепь за плечо.

Другая рабыня, сидевшая рядом с Петри Тимар, приготовляла бетель для принцессы. Она заворачивала орехи бетеля в листья «сери», прибавляла туда кусочки сырого клея и гамбира (вяжущее вещество, приготовляемое из листьев местного кустарника, употребляющееся при окраске и дублении кож). Все это она толкла в ступке, потому что у Тимар были плохие зубы, и иначе ей трудно было бы жевать бетель. Тимар была еще не так стара, но стареющие малайские женщины выглядят всегда лет на десять — пятнадцать старше, чем их ровесницы-американки.

Кроме того, у нее вся левая сторона была парализована после апоплексического удара. Но это, кажется, нисколько не огорчало ее. Она всегда готова была послушать веселый рассказ или шутку: очень любила посмеяться. Я обыкновенно привозил ей какие-нибудь подарки, пустяки: дешевенькие украшения из Европы или несколько ярдов цветного шелку, или раскрашенную картинку, или, наконец, кусок душистого мыла.

Увидев меня, она сразу спросила:

— Что ты принес мне, туан?..

У меня было для нее такое сокровище, которое я показал ей только после того, как все приветствия были окончены. Это был иллюстрированный каталог универсального магазина в Чикаго. Все девушки, неслышно ступая своими босыми ножками, сбежались рассматривать картинки. Они болтали, как попугаи, пока я переворачивал страницы. Дамские башмаки страшно взволновали их. Они были уверены, что у женщин, которые носят такую обувь, ноги должны быть так же изуродованы, как у китаянок. Когда я объяснил им способ употребления корсетов, изображенных на картинках, они почтительно подождали, пока Петри Тимар улыбнется, и тогда все закатились смехом.

— Видно, — воскликнула одна из них, — что женщины за морем очень глупы!

Тимар наказала рабыню за грубость, выслав из комнаты. Когда мы дошли до шляпного отдела и женщины попросили меня, чтобы я сказал им цены, я пожалел, что захватил каталог с собой. Денег, заплаченных за одну шляпу, было бы для любого малайца достаточно, чтобы прожить год. В то время мода была на огромные шляпы, отделанные перьями.

— В Тренгане, — сказала, хмуря брови, Петри Тимар, — даме пришлось бы иметь особую рабыню, которая таскала бы за ней такую огромную вещь.

Потом испугавшись, что она тоже была груба, она любезно попросила меня:

— Может быть, туан оставит мне эту странную книгу, и я тогда хорошенько рассмотрю все картинки сама?

Я, конечно, отдал ей книгу, и она была ей рада больше, чем моим прежним подаркам. Она спрятала ее под подушку и спросила:

— А туан расскажет мне какую-нибудь историю?..

Усевшись с поджатыми ногами на циновку, окруженный сидящими на корточках рабынями, я начал им рассказывать по-малайски сказку о «Принце-лягушке». Я рассказывал им множество сказок и раньше, но ни одна не нравилась им так, как эта. Из принца превратиться в лягушку и обратно — для малайского воображения это кажется совершенно естественным.

Потом сама Тимар начала рассказывать сказку. Сказка была очень страшная: речь шла о кампонге, где дома были сделаны из человеческих костей, а крыши вместо пальмовых листьев были покрыты длинными волосами съеденных женщин. Этот кампонг был построен тиграми, и жили в нем тигры. А старейшина был ночью тигром, а днем человеком. Тимар рассказывала такие ужасающие подробности, которые европейский рассказчик наверное бы опустил. Она двигала здоровой рукой, сопровождая рассказ жестами: половина ее тела оставалась неподвижна. Девушки вздрагивали и восклицали: «Такут!..» (Боюсь) или «Хикмат!» (Чудеса). Я сам дрожал от страха.

Петри Тимар была образованная женщина. Она изучала Коран и могла читать по-арабски со своим братом. Но когда я попробовал рассказать ей о женском движении, она приняла все это за шутку с моей стороны. Она была слишком благовоспитанна, чтобы высказать мне это прямыми словами, но я ясно видел, что она очень неважного мнения о западных женщинах.

Султан считал себя «передовым» человеком. Когда он ездил в Сингапур, он надевал европейский костюм и небольшую круглую шапочку. В таком виде он даже снялся. Он надевал воротник, но я никак не мог убедить его надеть и галстук; он наотрез отказывался «завязывать веревку вокруг своей шеи», как он выражался. Для него галстук был символом подчинения. Он думал, что достаточно ему «завязать веревку вокруг своей шеи», чтобы Англия обязательно потянула ее за конец… У меня хранится его фотография: он в крахмальном воротничке, и запонка на виду. Когда он отправлялся в путешествие, его обыкновенно сопровождала на пароход группа придворных, а перед ним шествовали его телохранители и разбрасывали деньги в толпу. Эти щедрые дары рассыпались в виде оловянных монеток: на наши деньги ценой в восьмую часть цента. Детишки кидались и дрались из-за них. Старшие садились на корточки и кричали: «Счастливый путь!»

В количестве домашней обстановки моего друга султана далеко обогнал султан Лингги, к которому раз меня взял в гости Тунку-Безар. Этот султан пригласил меня в комнату, где было множество резных столиков, шкафчиков и несколько рядов золоченых стульев на тоненьких ножках, стоявших так тесно, что в комнате положительно повернуться негде было. Мне стоило большого труда ходить не натыкаясь на мебель. Я сказал ему, что это очень красиво и что я никогда еще не видел комнаты, в которой было бы столько мебели. Он был очень горд и доволен.

Как-то, рассказывая ему, что олово употребляется для кровель, я вынул из кармана моего баджу конверт, чтобы на нем нарисовать чертеж. Его заинтересовала марка с портретом английской королевы. Я объяснил ему, как эта марка ходит по всему миру. Он сказал, что ему очень хотелось бы, чтобы и его портрет вот так мог путешествовать по миру на письмах… Мне пришло в голову, что если бы сделать марку Тренганы, а потом забросить клише в море, то среди собирателей марок это вызвало бы волнение, и марки получили бы большую ценность. Султану так понравилась моя мысль, что я написал об этом директору почты в Сингапуре. Вопрос был представлен британскому правительству, и после расследования пришел официальный документ с вежливым отказом на том основании, что, кроме меня и нескольких китайцев, в Тренгане никто не получает писем.